— Парижа, маман.

— Марсель, Париж... Какая разница? Это первый шаг. Важный шаг. Тут или там, не имеет значения. — Ее голос вдруг стал мягким, почти неуверенным. — Я знаю, твой отец захотел бы этого. Он был бы так горд...

Тихонько постучав, Луиза заглянула в гостиную и объявила, что обед подан. Мадам де Котиньи допила свое виски, и Юбер встал, чтобы проводить ее в столовую.

Конечно, новость о Доде — потрясающая. Но, отодвигая для матери стул и помогая ей сесть, одну вещь де Котиньи знал наверняка. Даже если бы он захотел, у него нет возможности выставить свою кандидатуру на пост мэра. Сейчас уж точно. После того, как он просмотрел ту видеокассету.

После обеда мать изложила свои планы по его продвижению, но Юбер слушал вполуха. Мыслями он все время возвращался к той осаде в кабинете три дня назад с непрошеным гостем. Он словно наяву опять видел его, высокого, с темным лицом, копной мягких черных волос, в изысканной одежде, с понимающей улыбкой и мягкими разъяснениями. Знакомое лицо, он будто видел его где-то...

Потом кассета, вставленная в видеоплейер, — та квартира на Кур-Льето. Он узнал ее сразу. Мелькание тел, удары палкой, хриплые стоны на звукозаписи... Это сопровождалось простым требованием, что надо тому человеку, в то время как на экране менялись изображения. Будто у него, де Котиньи, была альтернатива, когда он смотрел свою игру с нарастающим, леденящим душу ужасом. А если бы гость узнал всю историю? — подумал де Котиньи. Хотя кто сказал, что он не выяснит все до конца?

А теперь, если мать добьется своего, в невольниках у незнакомца будет не только руководитель городского планирования . Если Юбер сделает то, чего она хочет, — выставит свою кандидатуру на пост мэра и будет избран, — тот парень получит на стол еще большую рыбу. Об этом не могло быть и речи. Но Боже, как рассказать обо всем матери?

Мадам де Котиньи помогла ему надеть пиджак, передала кейс и поцеловала на прощание. Она погладила его по щеке, ласково, с гордостью...

Ей не нужно ничего говорить. Но он должен сказать. И, застегивая пиджак, Юбер пообещал ей подумать. Как и ожидалось, на глазах у матери выступили слезы.

По дороге домой Юбер де Котиньи остановился в Эндуме, открыл дверцу авто и отдал свой обед кювету.

— Ты ведь не забыл, нет?

Голос в его мобильнике, когда Жако направлялся домой, вдруг стал знакомым. Низкий, с едва заметным сентиментальным акцентом.

Сидне. Сид и Сезар Месниль. Обед. Четверг. Несколько друзей... бутылка-другая... Возможно, кускус... ничего особенного. Это было краткое описание. Это то, что Сид сказала, позвонив. Пригласила его неделю назад.

Но Жако забыл. Хотя и не признался в этом.

— Мог ли я забыть?

— Известно, — подозрительно пробормотала Сид. — Я знаю, что ты... помнишь?

— Только я буду один.

— Бони вызвали?

— Сама понимаешь.

На другом конце линии послышался резкий вздох. С Сидне Месниль не было нужды толочь воду в ступе.

— И?

— И ничего, Сид. Просто я буду один.

— С тобой все в порядке? Скажи мне, Даниель.

— Позже, возможно. А сейчас я пытаюсь добраться домой. А движение убийственное. Увидимся в... во сколько? В восемь, да?

— В восемь тридцать.

— Восемь тридцать? Отлично. — Он отключился, пока она не успела спросить что-нибудь еще.

Это был типичный для Сид и Сезара вечер. Никаких формальностей, никакого распределения ролей. Дюжина гостей — коллеги Сезара из университета, друзья Сид, люди, которых они знали многие годы, с которыми они только что познакомились, но уже прониклись к ним симпатией, — рассредоточились по квартире Меснилей. Они сидели, стояли, кочевали из комнаты в комнату, курили, пили, когда хотели, накладывали себе еды — кускус, как было обещано, десяток разных салатов, тарелки со всякой всячиной, теплые булочки, фрукты, сыры, подносы со сладкой, как мед, пахлавой с рынка в Бельсюнсе, — разложенной на длинном раскладном столе на лоджии. Джон Кольтран создавал музыкальный фон.

Это была манера Сид и Сезара. То же самое делали бы и вы, если бы выросли в Стамбуле, как Сид, или в Тунисе, как Сезар. Странная пара, с которой Жако сдружился с тех пор, как Сид, по профессии остеопат, вылечила ему плечо — частое неудобство, которое приносило регби.

Несмотря на приказ, Жако опоздал. Оказался последним, судя по толпе в квартире. Сид взяла его куртку, бросила ее на кучу одежды у дверей, поцеловала, обняла, как всегда, выговаривая, мол, он слишком много работает, надо научиться расслабляться. Жако пожалел, что забыл об этом вечере. Ведь это событие, которое бы скрасило ему дни после ухода Бонн.

Потом появился Сезар, потянул Жако за хвост, как за дверной колокольчик, обошел и крепко обнял, большая седая борода защекотала щеку. Забулькало, наливаясь в поданный ему стакан, вино, потом Сид стала таскать его по комнатам и знакомить со всеми. Хлое — массажистка у Сид («Вы не похожи на полицейского»); Фрейдо — преподаватель морского права из Экса («Очень даже похож, разве не все полицейские ходят с хвостами?»); кто-то по имени Жаннин в костюме с томно вздымающимся глубоким декольте; карикатурист в толстых очках по имени Эльф, работы которого появлялись на первой странице «Провансаль»; русский скрипач с козлиной бородкой из городского оркестра, которого звали Иг; тучный документалист Гюстав и его подружка Юта... И так до тех пор, пока Жако не познакомился практически с каждым, кто там был — высокие, Малорослые, молодые, старые, мрачные, игривые, остроумные и красивые, все интересные, интересующиеся, компанейские, улыбающиеся. В конце концов он оказался в углу с врученной Сид тарелкой аппетитных булочек, которые, она знала, Жако любит, и с женщиной по имени Дельфи, журналисткой из Парижа, которая приехала в Марсель поприсутствовать на первом показе своей сестры.

— Она художница, Клодин Эддо, — тараторила пуританка, — по-настоящему талантливая, даже несмотря на то что я ее сестра. Вы должны сходить. Чем больше народу, тем веселее. В субботу вечером в «Тон-Тон». Обещаете?

Спустя несколько часов, словно пыль, смытая ливнем, отошли на задний план мысли об убийце, которого пресса называла Водяным, о ребятах из его группы, Гастале, мадам Боннефуа, находящихся в морге жертвах, об этой противной высокомерной жабе Баске... Это было еще одной причиной, почему Жако любил приходить сюда. В квартире Сид и Сезара у дверей оставляешь не только куртку.

Позже, когда гости разошлись, а Жако получил приглашение остаться на ночь, они втроем уселись на лоджии, решетка которой была увита жимолостью, а на скошенной крыше подмигивали фонарики. Под ними за будто сбегающими вниз крышами домов на маслянисто-черной глади Старого порта дрожали огоньки. Семигранная башенка «Сен-Акколь» и фасад «Отель-де-Вилль» были щедро подсвечены, а уличные фонари Ле-Панье загадочно мерцали на противоположном склоне горы. Где-то позади них, в горах Сен-Бум, пророкотал гром, и через лоджию прошелестел прохладный ветер, заставив всхлипнуть крепления фонарей.

— Я всегда говорила, что она не подходит тебе, — вещала Сид, кутаясь в шаль.

— Ничего такого ты не говорила, Сидне. Ты врунишка. — Сезар сквозь дым сигар взглянул на Жако, словно говоря: «Это то, что получаешь, женившись на женщине типа Сидне, имей в виду. Тебе это уже не грозит, друг мой».

— Ну и что, — фыркнула Сид, — если я этого не говорила. Значит, думала так... всегда. С самого начала.

— Ладно, она ушла. — Жако поведал им об уик-энде, о том, что ему предшествовало. Обо всем, кроме выкидыша.

— Ну и хорошо... — произнесла Сид, осушив свой стакан.

— Сидне! Ну в самом деле! — Сезар повернулся к Жако, помахав ладонью. — Однако она была сексапильной, друг мой. Разве нет? О-о-ля-ля!

Сид игриво шлепнула Сезара по руке, из-за чего колонка пепла с сигары упала ему на колени.

— Как раз для тебя, — проворчала она с притворной злостью.

— И все же это правда, дорогая, — парировал Сезар, стряхивал пепел с вельветовых брюк. — Очень, очень сексуальная женщина.