– Ну и слава Богу, – с облегчением пробормотал Игнат и позвонил в собственную квартиру.

– Ну как? – Иван встал на пороге.

– Останешься сегодня у меня? – спросил Игнат.

Наступил вечер. Мальчик рассеянно возил локомотив с одним вагоном сначала по рельсам, а потом по воздуху. Летающий состав поднимался высоко над полом, кружил вокруг ножек стола и пикировал под стул. Девочка принимала ванну. Кир сидел перед холстом в своей комнате.

Он смотрел на проступившие фигуры королей, на очертания стола и сводов и понимал, что дело стронулось, что он уже начал продвигаться вперед по тому странному маршруту, который невозможно ни просчитать, ни предвидеть. Кир хорошо знал этот холодок – он появлялся ровно в тот момент, когда возникала надежда, что работа может получиться. Нетерпение и апатия мешали друг другу, подталкивая под руку и гоняя по углам комнаты в поисках и раздумьях. Кир и сам не догадывался, что он ищет, но был уверен – не техническая сторона дела сводит его с ума. Опыт, терпение и талант всегда помогали ему найти точную линию, нужный оттенок, идеальный контур. На это уходило больше или меньше времени. Иногда догадка приходила через озарение, и все разом вставало на свои места, иногда дотошная коррекция рисунка затягивалась, и только путем кропотливого подгона удавалось вычислить единственно возможный вариант. Но Кир ждал другого. Он привык, что каждый раз в процессе работы у него появляется (или не появляется) шанс выпасть из обычной жизни и объективной реальности. Нет, в этом не было ничего от спиритизма, Кир не искал встреч с душой почившего художника, не покупал магических досок, не ждал тайных знаков и не таскался на старые могилы. Он караулил момент, когда словно отмыкались невидимые шлюзы и неизученная материя или энергия мощным потоком устремлялась сквозь них, сметая все сомнения, подхватывая Кира и унося в неизвестном направлении. Если он попадал под такое извержение, то легко и успешно заканчивал работу. Если нет – долго и мучительно корпел над полотном и потом оставался недоволен результатом. Можно было бы говорить, что Кир находился в ожидании творческого вдохновения, но сам он не верил в него, работая над копиями чужих шедевров. Бродил из угла в угол, думал ни о чем и обо всем сразу и кутался в свою вязаную кофту, стараясь согреть хотя бы тело.

Наконец, устав от самого себя, Кир вышел в коридор и направился в кухню. Ему захотелось кофе, но осмотрев все открытые поверхности, он не нашел старой турки.

«Ну, Настька, шельма, – подумал он, – вечно куда-нибудь запрячет, так потом не найдешь!»

На этот раз Настя сунула широкобокую медную турку на верхние полки. Кир заметил деревянный черенок, торчащий в воздухе, потянулся за ним, но даже ему с его ростом пришлось залезть на стул, чтобы добраться до цели. Он уже собирался сойти вниз, как вдруг обратил внимание на запотевшее изнутри окно ванной комнаты. Кир присмотрелся и разглядел в клубах пара и пены головку девочки. Что-то заинтересовало его, и он осторожно ступил на пол, отложил турку и направился к дверям ванной. Чуть потянул на себя ручку и в образовавшуюся щель увидел ту же картину, но теперь в другой плоскости.

Девочка, обхватив колени, сидела в ванной, переполненной пышной пористой пеной. На ее голове была сооружена настоящая вавилонская башня из намыленных волос, к виску прилипла темная прядь. Прямая спина. Напряженный взгляд. Что-то явно было не в порядке… Внезапно Кира осенило: девочка вела себя так, словно была в ванной не одна. Кто-то еще находился в этом влажном помещении, пропахшем ароматами хвои и клубники. Но как Кир ни старался, он не мог никого разглядеть в клубах пара.

Девочка тем временем развела перед собой ладошками пену, в просвете колыхнулась зеленая, венецианская вода, и мелькнул розовый островок колена.

– Я сегодня видела машину во дворе… – произнесла она. – Думала, мама с папой приехали, но это совсем чужие люди оказались. Просто машина похожая. А там мама, папа, бабушка, мальчик маленький – вроде, семья, но все такие противные, злые – ужас, только и делали, что ругались друг на друга…

Она с досадой пошлепала ладошкой по воде.

– Я вот думаю… Маруська Тихонова так свою маму любит, это что-то. Ну это понятно, у нее мама дома сидит, не работает. У Маруськи такие наряды… закачаешься! И завтраки мама ей собирает каждый день в такие прозрачные пластиковые сундучки. А там бутерброды лежат с салатом, сыром. Красивые… Нет, Кир тоже бутерброды нам собирает, но он же не мама.

Ее прическа поползла куда-то в бок, девочка поспешно вернула на место и оттерла нависший над глазами козырек пены.

– А у Светки из параллельного «б» папа с мамой развелись в прошлом году. Папа уехал, а мама Светку теперь все время целует, гладит и песни на ночь поет. А летом Светка к папе далеко-далеко поедет на все каникулы. В Америку. Плохо, что ли? Хорошо. А она их не любит. Ни папу, ни маму. Не знаю, глупая какая-то. Полюбила Петьку из старшего класса. Говорит, закончат школу, поженятся и будут счастливы. Дураки!

Тут вдруг что-то отвлекло ее, она затихла и насторожилась. Кир замер за дверью, боясь, что она заметит его, и наваждение пропадет. Но ничего такого не произошло. Девочка вернулась к своим разговорам с невидимым неизвестным.

– Ты знаешь, а я теперь не люблю, когда мама звонит. Да. Я не знаю, о чем с ней разговаривать. Я сначала беру трубку, так радуюсь, ой, мама позвонила, а потом – что говорить-то? Вот я и молчу. А она злится. Наверно, поэтому теперь не звонит совсем. В больнице лежит. От злости лечится. К нам не приходит. А может, Кир не пускает. Не любит он их с папой. Считает, они только портят все… А мы… Что мы? Нас никто не спрашивает.

Она замолчала, подумала, посмотрела на сморщенные подушечки пальцев.

– А я хочу, чтобы ты пришла и забрала нас, – вдруг выпалила она. – Ты такая добрая, такая красивая, всегда рядом, а они все здесь только важничают, типа, все знают, что, как, зачем… «Надо уши чистить, надо руки мыть, надо папу с мамой больше всех любить…» Ага! Сейчас! Только и рассказывают, что делать, а сами такие несчастные, что у них скоро глаза прозрачными сделаются. Выплачут их все.

Опять пауза, опять вопрос, как будто невидимый в этом влажном воздухе.

– А что Кир? – не без вызова ответила она. – Я думала, он волшебник, а он… мертвый. Правда! Мы проверяли! Мертвый премертвый. Да ну их всех! Эти папа с мамой, которых нет никогда, этот Кир, которого мы, типа, должны любить. А почему? И вообще, меня никто не спрашивал. А что, если я его не люблю. Что, если я люблю кого-то другого? Тебя, например? Что тогда? Любовь, ведь она или есть или нет. Это такое… волшебство.

На этих словах за спиной Кира что-то с грохотом рухнуло на пол. Он обернулся. В коридоре было пусто. Кир не разобрал, что упало, он вновь приник к щелке и наткнулся на холодный и вопросительный взгляд девочки.

– Деточка, – пролепетал Кир, понимая, что его застукали и скрываться бесполезно. – Что же ты так долго? Пора выходить. Помочь тебе?

– Спасибо, – сухо и вежливо отозвалась она. – Не надо. Выйди, пожалуйста, я скоро буду.

Кир, и без того сбитый с толку тем, что он увидел и услышал, покорно отступил. Надо же, маленькая чертовка, уже не разберешь, то ли девочка, то ли женщина… Вертит им, как хочет.

Неожиданно под ногой хрустнуло. Кир нагнулся, нашарил какие-то стекляшки, посмотрел на стену – так и есть. Со своего привычного места исчезла безделушка из красного стекла – три пузатых ангела, обнявшись, словно навеселе, летели куда-то по своим делам. Кир, пока собирал осколки, поранил пальцы, и красное – жидкое и твердое – смешалось в его ладонях.

Как ни странно, спиртного у Игната не оказалось. Иван нашел под раковиной какую-то подозрительную полупустую бутылку, нюхнул, скривился и протянул хозяину. Тот тоже сунул нос в горлышко и чихнул.

– Так это же самогон, – с радостью заявил Игнат. – Я и забыл про него. Будешь?