Игнат проснулся неожиданно легко, словно и не спал, а просто прикрыл глаза на некоторое время, а потом разом очнулся. В спальне было светло и серо, он лежал на подушках и смотрел в окно на бесцветный потолок небесной канцелярии. «Чем-то там заняты сегодня? – подумал он и сам себе ответил: да все тем же, что и всегда». Телефонный звонок отвлек его от размышлений.

– Алло, – прохрипел он в трубку.

– Иван у тебя?

Ни здравствуй, ни как дела. Игнат покачал головой.

– А что, не пришел ночевать? – ехидно спросил он.

Она тут же бросила трубку. «Ну, все, кранты, – подумал Игнат, – теперь точно порвет всех». Он потянулся, привстал на локте и осмотрелся. Все было на своих местах: балкон напротив, зеркальный шкаф слева, комод справа, над ним большая фотография мостов Парижа, лампа-тубус под потолком, такой же формы торшер на ножке в углу, зеленый ковер на полу, светлые стены, светло-зеленые шторы.

«Гостиница, – вдруг с отвращением подумал Игнат. – Ничего лишнего, все самое необходимое. Красивое, дорогое и чужое, ничье…»

Черт! Он вдруг разозлился на самого себя. Да что же это? Как новый день, так сразу вся эта муть со дна. Неужели нельзя проснуться, потянуться, улыбнуться, подумать о чем-то хорошем?

«О чем?!» – трагически возопил некстати проснувшийся внутренний голос. «Да ладно, – отмахнулся Игнат, – ни о чем». Он встал и поплелся в ванную. Когда позже, едва не заснув под душем, он выбрался наружу, в спальне ничего не изменилось – легкий беспорядок внутри и тусклый свет снаружи. Игнат вздохнул, взъерошил влажные волосы, поправил халат и почувствовал, что проголодался.

– Иван, вставай! – позвал он, выходя из спальни. – Уже солнце встало, и жена твоя звонила.

На кухне колбаса и сыр лежали там же, где он их вчера оставил.

– Вот черт, – пробормотал он. – Надо было в холодильник убрать…

Он обнюхал продукты, но с ними вроде ничего не случилось. Игнат содрал упаковочную пленку, крупно и неровно нарезал, свалил в тарелку. Щелкнул включателем электрического чайника, вскипятил воду, нашел початую пачку кофе, насыпал в чашки, залил кипятком. Игнат осмотрел результаты своих трудов – сносный холостяцкий завтрак был голов.

– Иван! Ваня!!! – вновь прокричал он в сторону гостиной. – Вставай, кому говорят!

Он поискал на полках сахар, но не нашел. «Зоя, сука! – со злостью подумал Игнат. – Унесла, что ли?»

– Вань! – рявкнул он в сердцах, не разбирая, на кого больше злится – на Зою, на друга или на отсутствие сахара, и вышел в гостиную.

Иван, похоже, ничего не слышал, он по-прежнему лежал в своем кресле, уронив голову на грудь и вытянув ноги. Игнат решительным шагом направился в его сторону.

– Вань, – потряс он спящее тело. – Вставай, тебе говорят. Завтрак готов, мегере твоей пора звонить. Ну, ты чего, помер, что ли?..

Игнат не договорил. Под его рукой голова Ивана откинулась назад – ледяной лоб, белая до синевы кожа на щеках, кровавая струйка стекает с виска. Иван был мертв. Игнат сделал шаг назад и упал, не сводя остановившегося взгляда с друга.

Благоухая лавандовым мылом, запахами мятной зубной пасты и крема для бритья, Кир постучался в дверь детской и распахнул ее.

– Доброе утро! Вставайте, де-ти!

Слова застыли у него в горле. Дыхание прервалось, и сердце встало. Как будто девочка оказалась права, и он и вправду превратился в покойника, вставшего из могилы и с ужасом глядящего на этот мир. Однако совсем скоро его взгляд смягчился, щеки порозовели, и он смог отлепить влажные пальцы от дверного косяка.

Теперь Кир спокойно рассматривал растерзанные кровати, простыни заляпанные кровью и разметавшиеся на них беспомощные детские тела. Что сказать, картина была эффектной. Если бы не стойкий запах гуаши, его все-таки хватил бы инфаркт.

– Жду вас на кухне, – бесцветным голосом произнес он. – Постели перестелите сами.

Он посмотрел на часы.

– Время пошло.

Кир вышел за дверь, а на кроватях спустя некоторое время зашевелились «бездыханные» тела.

– Не вышло, – оттирая со щек густую краску, вздохнул мальчик.

Он внимательно рассматривал свои руки алого цвета.

– А почему? Все же хорошо сделали. И цвет, и вообще…

– Потому что он мертвый, вот почему, – прошипела девочка. – Даже не вскрикнул. Слова не сказал.

– А может, ты дернулась, когда он вошел? – спросил мальчик.

Девочка не удостоила его ответом. Обтирая ладони о рваную пижамку, она сползла с кровати и дернула на себя одеяло с простыней.

– Я понял! – вдруг с торжеством завил мальчик. – Запах! Наша гуашь воняет!

Девочка принюхалась.

– Да, вроде нет.

– Ха, это мы привыкли, вот для нас она и не воняет. А Кир, как вошел, сразу учуял, – мальчик с досадой вытер «кровавые» сопли. – Поэтому ничего и не вышло.

– Ладно, – девочка протянула ему руку, помогая выбраться из постели. – Что же мы наделали… – вдруг с тоской произнесла она, обводя взглядом кровати.

Мальчик согласно кивнул и шмыгнул носом.

– Ну ничего, – произнесла она, подбадривая себя и брата. – И вообще, мне показалось, что на секундочку в самом начале он все-таки чуть-чуть испугался…

Кир прикрыл дверь, оставив за ней пыхтящих от усилия и досады детей возиться с перепачканными простынями.

«Вот чертовка! – возмущался он, удаляясь по коридору в сторону кухни. – А сколько изобретательности…»

– Вам кофе, Кир Александрович? – поинтересовалась свежая и улыбающаяся, как всегда по утрам, Настя.

– Мне яду, – выдавил из себя Кир, но, заметив, как вытянулось лицо девушки, улыбнулся. – Кофе, Настя, кофе. Ну что же ты за человек?! Всему веришь!

– Я не всему верю, – неожиданно серьезно отозвалась Настя, ставя турку на плиту. – Я вам верю, Кирилл Александрович. Я давно хотела сказать, но все не решалась. Я и сейчас не знаю, зачем это говорю, но… я… я такого, как вы, никогда не встречала и не встречу. Вы очень странный, с вами и страшно, и весело. Вы и добрый, и злой. Я не знаю… – она принялась ломать пальцы, подбирая слова. – Понимаете, с вами как будто не по правилам живешь. Не как все. Как-то по-другому, по-особенному. Мне и на улицу выходить не надо, потому что вся моя жизнь здесь, с вами. Нет, вы поймите, я не раба какая-то, если вы меня прогоните, я вам мешать не буду, но пока я здесь, я такая счастливая каждый день…

Кир всмотрелся в ее раскрасневшееся миловидное личико, хотел что-то сказать, но тут вмешался кофе, зашипел и пенной волной вывернулся на плиту.

Наступивший день постепенно набирал силу, все шло своим чередом, и то, что в квартире Игната толпилось человек десять в ментовской форме и в штатском, было, видимо, совершенно нормально с точки зрения равновесия бытия. Кто-то где-то наслаждался любовным соитием, кто-то где-то умирал, кому-то где-то приходилось держать ответ за растраты или сдавать экзамен по билету, а в доме Игната Авдеева шел осмотр. И это уже был не его дом, а место происшествия. А сам Игнат из личности, уникального существа, неповторимой генетической шифровки превратился в заурядного свидетеля преступления. Хотя, скорее всего, он мутным взглядом обвел помещение, – в главного подозреваемого.

Игнат прикрыл глаза. Сознание не вмещало ужаса произошедшего. Он еще не понимал толком, что его пугало больше: то, что Иван умер, или то, что он провел всю ночь рядом с мертвецом. Игнат спал всего в нескольких метрах от друга, проходил мимо него, разговаривал с ним. Он единственный, кто был рядом в ту ночь, и он ничего, ни-че-го не заметил. Вот только был ли он тут единственным? Но кто еще мог оказаться в его квартире? Как? Зачем? Ведь из дома ничего не взяли. Замки не были сломаны. Что здесь произошло этой ночью? Игнат застонал под грузом новых вопросов без ответов, но странное бесчувствие, плотной ватой обложившее его сознание, мешало безумию добраться до цели и в пару мгновений превратить его из свидетеля или даже виновника преступления в идиота, радостно и бессмысленно таращащегося на происходящее.