Алексей впился взглядом в картину. С перьями сказочной птицы что-то было не в порядке. Он сделал шаг вперед, дотронулся рукой до холста и увидел, что тот надрезан. Алексей вновь перевел взгляд на лицо. Какие глубокие, синие глаза. Загадочный портрет. У женщины польское имя, но картина написана в Париже, в тридцатые годы. Как все это объяснить?

– Хотите какао с молоком? – раздался звонкий голос Натали. – Дорин как раз варит его для меня и Сэнди. У нее всегда получается ужасно вкусно.

Алексей рассеянно улыбнулся, кивнул и последовал за девочкой на кухню, находившуюся двумя этажами ниже.

– Дорин, Дорин! Говорила я тебе, что он захочет какао! – радостно закричала Натали.

– Ну и отлично. Что ты кричишь? Сядь вот сюда, за стол, и вы тоже. Сейчас налью еще одну чашку.

Широколицая женщина неопределенного возраста смотрела на Алексея с улыбкой.

– И не забудь угостить своих гостей печеньем. Слышишь?

Когда Катрин Жардин вернулась домой, она увидела за кухонным столом развеселую компанию: довольного Алексея, двух смеющихся девочек и благодушного Джо. В глазах Катрин появилось замешательство.

– Надеюсь, я не злоупотребляю вашим гостеприимством, – вежливо сказал Алексей. – Девочки угостили меня какао, и я не смог устоять перед этим искушением.

Натали и Сэнди захихикали.

– Мама, ты знаешь, Алексей из Рима. Он рассказал нам много чудесных историй. И еще он приглашает приехать к нему в гости.

– Да, я знаю, что мистер Джисмонди из Рима, – ровным голосом ответила Катрин, бросив на Алексея гневный взгляд. – Натали, ты сделала уроки? Уже седьмой час.

Девочка не ответила. Она смотрела на Алексея.

– Я вам не говорила, но мой отец тоже из Рима.

В ее голосе звучал вызов, явно направленный против матери.

– Вы его не встречали? Он умер. А звали его Карло Негри делла Буонатерра.

Она произнесла это имя с гордостью и в упор посмотрела на мать.

– Ну все, Натали, достаточно. Идите делать уроки – и ты, и Сэнди.

– Я тоже пойду, ладно, Кэт? – Джо встал, и Кэтрин кивнула, даже не глядя на него. Она смотрела на Алексея.

– Нет, я не знал твоего отца, – негромко ответил тот. – Мне жаль, что он умер.

Натали взглянула на него своими темными глазками.

– Мне тоже жаль. – Затем, моментально перейдя от грусти к беззаботности, дернула свою подругу за рукав. – Сэнди, пойдем, нам пора.

Как ни в чем не бывало улыбнувшись матери, Натали увела вторую девочку за собой.

Прежде чем Алексей успел открыть рот, чтобы произнести необходимые в данной ситуации слова, в кухне вновь появилась Сэнди.

– Натали говорит, что я струшу, а я не струшу и скажу, – громко заявила она, хихикнув. – Мы считаем, что вы очень красивый.

Выпалив эти слова, она с хохотом унеслась прочь.

– Ох, уж эти девчонки, – неодобрительно покачала головой Дорин.

Алексей увидел, что Катрин вся дрожит, и ему неудержимо захотелось прижать ее к себе.

Вместо этого он пробормотал:

– Извините, я не имел намерения вмешиваться в вашу домашнюю жизнь…

Она не смотрела ему в глаза.

– Спасибо, что разрешили мне прийти, полюбоваться на картину. Может быть, я могу чем-то вас отблагодарить? Позвольте пригласить вас поужинать со мной.

Катрин повернулась к нему. Губы ее чуть подрагивали, в серых глазах застыла боль.

– Я… я очень бы этого хотел. Позвольте мне хоть как-то выразить свою благодарность, – мягко, но настойчиво произнес Алексей.

– Хорошо, мистер Джисмонди. Почему бы и нет? – Голос ее звучал отрешенно. – Думаю, моя дочь будет счастлива, если мы все вместе поужинаем.

Две недели спустя Алексей Джисмонди стоял в зале отлета аэропорта Кеннеди, ожидая посадки на римский самолет. В общей сложности он провел в обществе Катрин Жардин три вечера. Это были незабываемые встречи, наполнявшие его душу то радостным трепетом, то страхом. После второй встречи Алексей обнял ее и поцеловал, вдыхая пряный аромат ее волос. Поцелуй произошел как бы сам собой – Алексей был не в силах с собой совладать.

Потом он увидел те рисунки.

А на рассвете, после бессонной ночи принял окончательное решение: нужно уехать. Бежать. В его воображении лицо Катрин вытеснило лицо Сильви Ковальской. Мать уступила дочери. Да, он попытается выяснить о Сильви как можно больше, но не через Катрин – это было бы слишком опасно.

На прощание Алексей послал ей записку – сумбурную, невразумительную. Пока он не мог сообщить Катрин ничего более ясного.

Когда зазвонил звонок, Катрин как раз выходила из ванной после утреннего душа. Посыльный вручил ей огромный букет, и лицо Катрин просияло улыбкой. Конечно, это от Алексея – от кого же еще? Напевая, она зарылась лицом в аромат весенних цветов. Как много времени прошло с тех пор, когда она последний раз хотела мужской любви! «Да, – с удивлением и радостным смятением подумала Катрин. – Я его хочу». Она прижала букет к груди.

Внезапно из букета выпала маленькая коробочка с прикрепленной к ней запиской. Катрин быстро развернула листок и прочла текст, написанный по-итальянски: «Милая Катрин, встреча с тобой – для меня большое счастье. Спасибо за все. Но пока, к сожалению, придется этим ограничиться. Я вынужден срочно вернуться в Рим. Постарайся меня понять. Алексей».

Катрин испытала приступ горечи и разочарования. Неловкими пальцами она открыла бархатную коробочку и увидела, что там лежит кольцо: крупный изумруд, обрамленный маленькими бриллиантами. Не веря собственным глазам, Катрин смотрела на камень. Не может быть! Она повернула кольцо и увидела знакомые инициалы: С.К. Кольцо обожгло ей пальцы, и Катрин уронила его на пол.

С.К.! Сильви Ковальская. Ее мать. Это кольцо матери. То самое кольцо, которое пропало много лет назад. Его не оказалось среди драгоценностей, оставшихся после матери. Как попал изумруд к Алексею Джисмонди? Зачем ему понадобился портрет Сильви?

Катрин чувствовала, что ничего не понимает. В горле у нее поднялся ком, вырвалось сдавленное рыдание. Боже, до чего же она ненавидела мать!

Пощечина обрушилась на Катрин так неожиданно, что девочка чуть не полетела на пол. Взмахнув ручками, она еле удержалась на ногах, но не заплакала и даже не вскрикнула. Катрин знала, что это разозлило бы маму еще больше.

– Куда ты его задевала?! – яростно зашипела мать.

Катрин стояла, окоченев от ужаса. Она уже дважды повторила, что понятия не имеет, куда делось кольцо. Сейчас ей хотелось только одного – убежать к себе в комнату и спрятаться.

– Я видела, как ты пялишься на него, маленькая паскудина! Украла? Признавайся! Где оно? – Голос матери перешел на истерическую ноту.

Катрин дернулась, чтобы уклониться от удара, и чуть не упала.

– Сильви! – раздался тихий, но пронзительный голос отца. – Сколько раз я тебя просил не бить ребенка.

Несмотря на деланное спокойствие, голос звучал властно.

У мамы лицо пошло красными пятнами. Устрашенная этим зрелищем, девочка повернулась и выбежала из комнаты. Вслед ей несся визгливый голос:

– Ты ведь не знаешь, что она натворила! Она украла мое кольцо! Ты всегда на ее стороне!

Ножки Катрин несли ее прочь от криков, в тишину детской. Из горла девочки стали вырываться всхлипы; она вскарабкалась на высокую постель и прижалась горячей щекой к холодному покрывалу. Катрин чувствовала себя глубоко несчастной. Почему мама ей не верит? Да, она любовалась кольцом, ведь оно такое красивое. Она не брала кольцо, честное слово! Одно дело – смотреть, другое – взять. Всякий это знает. И потом, ведь сегодня ее день рождения. Целых четыре года! Она так ждала этого дня! Должна была прийти принцесса Мэт. И Лео скоро вернется из школы.

Утром в монастырском детском саду монахини были еще внимательней, чем обычно. Катрин сидела на высоком стульчике посреди большой комнаты, а все остальные хором пели для нее песенку «С днем рожденья». Катрин во второй раз в жизни удостаивалась чести сидеть на этом стуле. Конечно, он был для нее великоват, и ее ноги не доставали до пола, но она все равно была сама не своя от счастья. В первый раз подобная честь выпала ей на прошлой неделе, когда Катрин читала остальным детям свою любимую сказку – девочку только что перевели в следующую группу. Ей было страшновато, и она ужасно волновалась. Но чтение прошло превосходно, и монахини потом очень ее хвалили.