– О, тебе не нравится, когда до тебя дотрагиваются? Жаль. – Острым кончиком языка она медленно облизнула нижнюю губу. – Жаль, – снова повторила она. Глаза, опушенные длинными ресницами, оглядели юношу с ног до головы и остановились на выпуклости в паху.

Этот взгляд подвигнул Жакоба к действию. Он нервничал, не уверенный в том, что правильно оценивает ситуацию. Неужели приятельница отца гладит его не просто так, а с умыслом? Он держался из последних сил. Но этот взгляд решил дело. Жакоб притянул ее к себе и исступленно поцеловал – так, как учила его Мариэтт.

– Так-так-так, – усмехнулась Жермен. – Ты не так уж невинен, как я думала. Твой отец будет удивлен.

Смущенный Жакоб вспыхнул и отвернулся. Он отошел в дальний конец комнаты и стал бесцельно перебирать безделушки, стоявшие на угловом столике. Жермен подошла к нему сзади и обняла. Ей нравился этот юноша с его гордостью и неуверенностью в себе.

– Пойдем, – мягко сказала она. – Давай-ка посмотрим, что ты знаешь о женщинах.

Жакоб последовал за ней в спальню. Она велела ему расстегнуть ей платье. Он неуклюже принялся за дело, восхищаясь ее чудесной кожей, вдохнул аромат ее тела. Легким движением бедер она скинула платье, и возбуждение юноши стало еще больше. Наметанным глазом Жермен сразу заметила выпуклость на его брюках. Зрачки темных глаз расширились. Она подошла ближе и стала намеренно медленно расстегивать ему брюки. Она гладила его тело нежными руками, касалась искусными губами. Дойдя до трусов, она остановилась и хитро взглянула на Жакоба. И потом слегка сжала его пенис. От невероятного блаженства Жакоб застонал. Он опрокинул Жермен на кровать и вошел в нее со всей силой молодости. Он кончил сразу же.

Растерянный и смущенный, Жакоб, не глядя на нее, потянулся за брюками. Из общения с Мариэтт он знал достаточно, чтобы понять, что показал себя полным идиотом. Но он так давно не был с женщиной. И эта Жермен буквально измучила его, трогая там, куда никогда не добиралась рука Мариэтт. Жакоб не смел поднять глаза.

Сквозь звон в ушах донеслись слова Жермен:

– Жакоб, – произнесла она с какой-то новой ноткой в голосе. – Ты окажешь мне большую честь, если останешься. Мы проиграем эту сцену заново с небольшими вариациями.

Он обернулся. В ее зеленых глазах не было и тени насмешки. Она улыбнулась. Ее влекло к этому мальчику с такими забавно серьезными глазами. Как трудно, должно быть, когда тебя предает собственная плоть. А он замечательно красив и строен. Жермен взяла его руку и прижала к своей маленькой упругой груди. Кровь Жакоба закипела вновь.

– Медленнее, мой друг, медленнее, – прошептала она.

Жермен вела его руку в те места, которых он еще никогда не касался. Язык его заставил ее застонать.

К концу той ночи Жакоб знал о женщинах очень много. Раньше он даже не представлял, что можно столько знать о них. И он пребывал в совершенной уверенности, что это только начало. На протяжении целого года он часто посещал Жермен, так часто, как она ему позволяла. Каждый раз, уходя, он считал дни до новой встречи, воскрешал в памяти ее шелковистую кожу, ее объятия, ее ласки.

Но однажды, осознав, что увлечена не меньше своего любовника, Жермен испугалась. С ее стороны было ужасно глупо поддаться страсти к обыкновенному мальчишке, ничего не значившему для нее. Ведь ее главная задача заключалась в том, чтобы найти себе мужа, который бы обеспечил ей достойную старость. Но ее юный обожатель казался таким свежим, особенно по сравнению с обрюзгшим, одышливым старым графом или грузным, неуклюжим банкиром, что Жермен не спешила оборвать эту связь. И тянула до тех пор, пока не обнаружила, что не может жить без Жакоба. Его ласки были столь утонченны, он так любил слушать истории Жермен о ее прошлой жизни! И она с жадностью вбирала в себя его страсть, его любопытство, расцветая все больше от его пылкой любви.

А Жакоб слушал и учился. Он поглощал сведения о мире, которого еще совершенно не знал. Вначале он, пораженный, только слушал, открыв рот, рассказы Жермен о мужчинах, близких знакомых его семьи, и о женщинах, которых он считал образцовыми женами. Мало-помалу он начал вместе с Жермен смеяться над их маленькими причудами. Он не был потрясен тем, что на свете существуют лицемерие и двойная жизнь. Мир, представший его взору, был несовершенен, но так интересен! Жакоб чувствовал себя зрителем, со снисходительной улыбкой смотрящим эту нескончаемую комедию. Жакоб не строил иллюзий – он знал, что Жермен не может принадлежать только ему. С него хватало того, что каждое из свиданий приносило ему блаженство, время как бы замирало.

Но однажды вечером, когда он сидел в ее гостиной и ждал ее (Жермен уехала на свидание в оперу – кое-чем она не желала жертвовать даже для него), Жакоб стал рассеянно перебирать книги, на которые раньше как-то не обращал внимания. Одной из книг оказалась работа его отца. Жакоб машинально открыл ее, рассеянно подивившись: как странно, что Жермен интересуется медицинскими книгами. На титульном листе рукой отца было написано: «Жермен, моей очаровательной учительнице жизни». Жакоб не поверил своим глазам. Жермен учила его отца жизни, надпись на книге недвусмысленно говорила об этом. Словно обжегшись, Жакоб швырнул книгу наземь и пулей вылетел из квартиры.

Он представил себе отца в объятиях Жермен и вспыхнул. Ничего не видя перед собой, он словно слепой брел по улицам. Отец, уважаемый, боготворимый им отец – и Жермен, с которой он, Жакоб, испытывал невероятное наслаждение, Жермен, которая стонала от его, Жакоба, ласк. И сразу же все мужчины из рассказов Жермен воплотились в отца. Жакоба захлестнула ревность, немедленно превратившаяся в жгучую злобу. Внезапно он вспомнил, как отец знакомил его с Жермен. Сейчас он ненавидел их обоих. Наверно, они потешались над ним, подобно тому, как он смеялся над другими!

Не обращая внимания на мокрую одежду, Жакоб брел под дождем. Чувства его смешались. Ему хотелось ударить Жермен, наказать ее так, как он никогда не сможет наказать отца. Жакобу хотелось наброситься на Жермен, вонзиться в нее и продолжать, продолжать, пока она не запросит пощады. Эта картина столь явственно встала у него перед глазами, что он очнулся. Он заметил, что весь истекает потом, несмотря на проливной дождь. Жакоб зашел в кафе и залпом выпил чашку черного кофе без сахара. Мимо его столика прошла женщина, кинув на юношу недвусмысленный взгляд. Жакоб взглянул на нее с отвращением: она была почти так же стара, как его мать. Он вспомнил ангельское лицо Жермен.

Жакоб быстрым шагом пошел обратно. Жермен была уже дома; сжавшись в комочек, она сидела на диване, на котором они впервые поцеловались. Слезы текли по ее щекам, в руках она держала книгу Робера Жардина. Жакоб долгим взглядом посмотрел ей в глаза. В это мгновение злость, разочарование, вожделение и сочувствие перемешались, и Жакоб почувствовал, что перешел ту границу, где кончается юность и начинается зрелость. Он подошел к Жермен, нежно поцеловал ее залитое слезами лицо. Потом легко поднял на руки и перенес на кровать – свидетельницу их пылких свиданий. Медленно, очень бережно они занялись любовью. Оба понимали, что это в последний раз.

Два года спустя Жермен умерла, утонула в Средиземном море. Поговаривали, что она наложила на себя руки. А Жакоб получил по почте таинственный сверток. В свертке он обнаружил письмо нотариуса и дневники Жермен, которые она завещала Жакобу. Он жадно перечитывал их снова и снова, недоумевая, как в Жермен уживались цинизм и невинность, восхищался ее острыми выпадами, способностью все про всех знать, поражался ее юмору и чувственности. И каждый раз краснел, читая о себе. А еще Жакоба терзало горькое смутное чувство: не повинен ли он косвенным образом в гибели Жермен? Еще долгое время спустя его не оставляло ощущение, что чтение дневников женщины, научившей его ценить плотские радости, не дает ключа к ее разгадке, а только добавляет таинственности к образу этой жрицы любви.

Позже, уже став психоаналитиком, он часто задумывался: уж не эта ли его неспособность понять Жермен и даже Мариэтт побудила его заняться профессией, объяснявшей мотивы человеческих поступков?