Несмотря на то что на симпозиуме присутствовали представители более чем семнадцати стран, а среди участников были люди разных возрастов, от тридцати до семидесяти, несмотря на это разнообразие человеческих типов, Смеляков чувствовал, что со всеми этими людьми его роднит интерес к науке — страстный, всепоглощающий, даже фанатичный. Видимо, это родство и позволяло ему так быстро найти общий язык с другими учёными, хотя он представлял страну, общественный строй которой был непонятен и чужд для большинства участников конференции.

Он познакомился, в частности, с американским учёным-химиком Ричардом Крейсом, невзрачным лысоватым человеком в очках с толстой роговой оправой.

Однажды профессор Крейс пригласил Смелякова на небольшую вечеринку — «парти». Крейс произносил это «парти» с каким-то особенным, чисто американским шиком: звуки «р» и «т» сливались как бы вместе, образуя новый, трудно произносимый. И хотя Смеляков в чисто человеческом плане не испытывал особой симпатии к американцу и у него на этот вечер было достаточно много приглашений, он всё же согласился: «Наверняка там будет много его соотечественников. Потренироваться в американском произношении мне не повредит».

Крейс жил в большом трёхкомнатном номере, в том же «Маунт-Ройял», только двумя этажами ниже. В назначенное время Смеляков в тёмно-синем костюме и полосатом галстуке переступил порог номера Крейса.

В большой комнате толпилось с десяток человек, которым Смеляков был представлен и которые почти все без исключения слышали или делали вид, что слышали его имя, и, оскалившись, тепло пожимали ему руку.

Смелякову тут же предложили коктейль столь приторно-сладкий, что он попросил себе виски.

— Не люблю смесей, — сказал он по-английски, — ибо смесь (во всяком случае, в спиртных напитках) — насилие над природой. Природа, как сказал один мудрец, не терпит смесей в спиртных напитках.

Все одобрительно засмеялись.

Среди гостей было несколько дам, в основном старше Смелякова. Но одна из них была вызывающе молода и хороша собой. Не больше двадцати трёх. У неё были густые светлые, тщательно расчёсанные — волосок к волоску — волосы, небольшие серые глаза и тонкая, очень гибкая и высокая фигура. Смелякова представили ей, она несколько смутилась, вспыхнула и, по-мужски, твёрдо пожимая ему руку, сказала:

— А ведь мы, доктор, знакомы с вами.

Наверное, на лице Смелякова невольно отразилось недоумение. Поэтому она поспешила добавить:

— Разумеется, заочно. Вы получили моё письмо?

— Вы — Пэт Бувье? — вырвалось у Смелякова.

— Угадали! — Она рассмеялись, сверкнув зубами фарфоровой белизны.

— О, да у вас здесь старые знакомые! — сказал Крейс, шутливо выпучив глаза. — Прошу прощения, доктор Смеляков. Не буду вам мешать.

Им подали коктейли. Смеляков потянул через синтетическую соломинку разбавленное виски и, рассматривая красивое лицо своей собеседницы, спросил:

— У вас французское имя? Вы француженка?

Пэт, улыбаясь, покачала головой:

— Нет. Мои предки французского происхождения. Мой прадед приехал в Великобританию в прошлом веке. Но сейчас я работаю в Англии. Вы, вероятно, были удивлены, получив моё письмо?

— Немного да. Откуда вам известно моё имя?

— О, это очень просто. Я читаю русские научные журналы. Ваша статья о перспективах твёрдого топлива произвела на меня очень большое впечатление. И я решила написать вам.

— Спасибо вам за журналы…

— О, не стоит. Если вы хотите, я могу присылать их вам регулярно.

— Буду очень признателен. Если не секрет, какими проблемами вы занимаетесь?

— Конечно, не секрет. Мы, на Западе, не делаем тайн из своих работ…

— Положим, что это не совсем так, — возразил, усмехнувшись, Смеляков, любуясь красивыми движениями Пэт и выразительной мимикой её лица. Она совсем не походила на стереотипный тип женщины из науки. В ней было слишком много, женственности. «Впрочем, — размышлял Смеляков, — история знает немало примеров, когда интеллект и женская красота прекрасно уживались друг с другом. Скажем, Софья Ковалевская, Кюри-Склодовская…»

— Разумеется, и у нас есть маньяки, готовые на всё поставить штамп с грифом «секретно». Но это, скорее, исключение, чем правило. Что касается меня, то я занимаюсь проблемами фотона, как элемента с богатейшими энергетическими возможностями. Фотон — топливо будущих реактивных двигателей. Именно с помощью фотона удастся построить двигатели, скорость которых будет приближаться к скорости света.

— И вам удалось добиться положительных результатов?

— Увы! — Пэт беспомощно улыбнулась, как бы извиняясь за неудачи в исследованиях. — Пока ещё нет. Но мы… я и мои коллеги, не теряем надежды.

Около них появился Крейс, он позвал обедать. Гости спустились вниз, в ресторан. Там был накрыт длинный банкетный стол. Пестрела разноцветная мозаика блюд, сверкал и радужно переливался хрусталь. Вокруг стола суетились официанты в белых смокингах.

— Какая приятная неожиданность! — воскликнул Смеляков, обнаружив, что его место за столом рядом с Пэт. — Мистер Крейс умеет сделать приятное!

Смеляков отодвинул стул с высоком спинкой и помог Пэт сесть. Она поблагодарила его взглядом.

Когда гости расселись по своим местам и в зале наступила относительная тишина, поднялся мистер Крейс. Он предложил тост за тесное, дружеское сотрудничество учёных всех стран.

— Мы, учёные, — заявил он, — одна большая, дружная семья, мы слуги Его Величества Прогресса.

Раздались вежливые аплодисменты.

Смеляков чувствовал себя неловко. Ему казалось, что он сделает какую-нибудь ошибку за столом, тем более что и стол был сервирован необычно, да и блюда были какие-то незнакомые. Красиво подсарафаненные салаты — то ли из креветок, то ли из омаров — в общем, что-то морское и экзотическое.

Перед отъездом в Англию друзья и знакомые сообщили ему уйму сведений об английской чопорности, о тех бесчисленных подводных рифах, которые ждут его в общении с англичанами, особенно за столом. И вот теперь он старался изо всех сил не попасть впросак и разобраться в предназначении бесчисленных ножей, вилок, тарелок и тарелочек. Сначала он намеревался подражать своим соседям в сложных манипуляциях этикета, но потом мысленно махнул на всё рукой — не хотелось забивать себе голову разной чепухой. Тем более что всё его внимание было сосредоточено на беседе с Пэт. А она говорила без умолку.

Легко и естественно она перепархивала с одного предмета на другой. Её интересовало буквально всё: и что носят русские женщины, и какие английские фильмы Смеляков смотрел, понравился ли ему Тауэр. Попутно она рассказывала английские анекдоты, смысл которых он улавливал с трудом. И Смеляков, пробираясь сквозь джунгли английской грамматики, изо всех сил пытался не отстать от стремительного темпа беседы, радуясь в душе что за несколько дней, проведённых в Лондоне, его английский язык стал раскованней, свободней. И ещё его радовало то, что обстановка за столом становилась всё более непринуждённой и беседа напоминала игру в теннис: шутки, подобно мячу, летали над столом.

— Я никогда не была в России, — сказала Пэт.

— За чем же стало дело? Три часа полёта и…

— Теперь я обязательно побываю…

— Теперь?

— Да, теперь… после знакомства с вами, — она умолкла и опустила глаза. Смеляков уловил в её интонации фальшь, и она, видимо, догадалась об этом, потому что тут же угодливо добавила: — Да, теперь, после того как я познакомилась с вами, мне захотелось посмотреть и Москву и главное — посмотреть, как работают мои русские коллеги.

— Что ж, это очень хорошо, — будете моей гостьей…

— О, благодарю вас… но пока что вы наш гость… Вы сделали бы мне честь, доктор, если бы посетили меня дома… У меня будет небольшой круг друзей.

Смеляков с удовольствием согласился.

— Кстати, я никогда не был у англичан дома. Любопытно взглянуть на такой английский дом-крепость…

— Ну, — засмеялась Пэт, — эта поговорка не обо мне. Мой дом открыт для всех. Как вы смотрите: если завтра в восемь…