— Не совсем, Сергей Николаевич. Это касается Рудника?

— Совершенно верно. У нас есть сведения, что он должен был получить наследство, но почему-то получить его не захотел. Сделай как можно скорее, отложи все другие дела. Я должен иметь все необходимые данные к завтрашнему утру — к десяти часам.

Сроки были жёсткие, и на полном добродушном лице Максимова промелькнула тень неудовольствия. Однако вслух он его не высказал, только пробормотал «слушаюсь» и поспешил из кабинета.

Оставшись один, Рублёв попытался — в который раз! — проанализировать тот материал, которым они располагали в отношении Рудника. Самая серьёзная улика против него — это появление тайника на Новодевичьем кладбище. Его попытка завязать связь с семьёй Смелякова. Что ещё? Его видели на Симферопольском шоссе вместе с Кларком во время автомобильной аварии. Не так уж и мало. Неясно самое главное: чьё задание выполняет Рудник? Кому он служит? Кто платит ему деньги? И только ли новым топливом ограничены его интересы?

Допустим, что появление у могилы купца Маклако-ва — случайность. Но встреча с Кларком? Правда, Кларк совсем недавно в Москве и не дал ещё никаких оснований считать, что занимается недозволенной деятельностью.

И всё же какое-то чутьё подсказывало Рублёву, что между всеми фактами последних дней есть какая-то связь. Но это были только подозрения, которые ещё необходимо подтвердить.

Размышления Рублёва прервал телефонный звонок.

— Сергей Николаевич, — раздался в селекторе голос секретарши. — Вас спрашивает Матвеева. Соединить?

— Да, обязательно. — Он снял трубку.

— Здравствуйте. Это Лидия Павловна. — Голос её прерывался, она явно волновалась. — Мне бы хотелось с вами поговорить…

— Очень рад, что вы позвонили. Сможете приехать?

— Куда? К вам?

— Да, да. Я закажу вам пропуск. Вам ведь нужно со мной поговорить?

В ответ тихое, еле слышимое «да».

— Прекрасно. Приезжайте. Я вас жду.

Рублёв назвал адрес управления, номер подъезда, комнаты и положил трубку.

И почувствовал облегчение: всё же он был прав. Она позвонила сама. Теперь он почти не сомневался, что у неё есть что сообщить ему. Крупица информации за крупицей, и портрет Рудника будет готов — омерзительный портрет одного из хитро замаскировавшихся предателей.

Эту породу людей Рублёв ненавидел всей душой.

— Ты не должен вносить в своё дело эмоции, — наставлял его Петраков, когда Сергей Николаевич горячился. — Эмоции мешают объективной оценке фактов. Холодность и бесстрастность — лучшие средства уберечь себя от ошибок.

Но Рублёв не мог быть бесстрастным к Клиенту. Он был его личным врагом, а не только объектом изучения. Он снился ему по ночам и постоянно напоминал о себе, как болезненная опухоль на теле. Он не выходил у Рублёва из головы. Кто он, этот Павел Рудник? — в который раз задавал себе вопрос Рублёв.

Дежурный из бюро пропусков доложил, что Матвеева находится внизу, ей выписан пропуск.

Через несколько минут Лидия Павловна появилась в кабинете, осунувшаяся, побледневшая. На сей раз она показалась Рублёву несколько старше, чем в первую их встречу. Но одета она была по-прежнему тщательно, с большим вкусом. Опустившись в кресло у стола, она тут же достала сигарету и, прикурив от протянутой Рублёвым зажигалки, несколько раз нервно, глубоко затянулась. Пальцы её дрожали.

— Не волнуйтесь, Лидия Павловна, — сказал Рублёв как можно мягче. — Поверьте, что вы пришли к людям, которые вас поймут и, если надо… помогут.

— Постараюсь, — полушёпотом проговорила она. — Хотя не волноваться, наверное, невозможно.

— Что-нибудь случилось?

— Да… Вернее, нет. Ничего особенного. Если не считать, что мне показалось — вы правы. В отношении его я имею в виду, — какое-то мгновение она молчала, борясь с волнением. — По-моему, я не подхожу для той роли, которую вы мне отвели. Просто не справлюсь.

— Никакой роли мы вам не отводили. Поймите, речь идёт о государственной безопасности. Успокойтесь и расскажите, как вёл себя Рудник.

Лидия Павловна рассказала, как Рудник выпытывал, где она была. Она просто похолодела от страха: неужели он догадался, что им заинтересовались? Просто собачья интуиция. Правда, потом он прикинулся этаким ревнивцем, но она ему не поверила: дело не в ревности, просто он чует что-то неладное.

— Но каким образом? — удивился Рублёв.

— Не знаю. Я подумала: а вдруг у него на моей работе есть свой человек? Но это глупость, конечно.

— Наверное, вы просто были взволнованы.

— Может быть. Во всяком случае, он о чём-то догадывается. Вечером, когда мы вернулись из ресторана, он заявил, что должен на несколько дней уехать. Вообще мне показалось, что он чем-то встревожен. Даже подавлен, хотя он изо всех сил пытался скрыть своё состояние.

Помолчав, она добавила:

— Да, самое главное. Я вспомнила, что Рудник почему-то очень интересовался начальником нашей лаборатории — Смеляковым.

— Что он хотел о нём знать?

— Всё, буквально всё.

— Например.

— Например, где он живёт, какие у него привычки, буквально всё.

— И вы рассказывали?

— Да. Я думала, что это просто любопытство. А теперь поняла, что неспроста всё это. Зачем ему Смеляков?

— Действительно, зачем? — Рублёв задумался. — Это мы выясним. А ещё чем он интересовался?

Дрожащими пальцами Матвеева гасила сигарету. Теперь Рублёв был почти убеждён, что идёт по верному следу. Перед ним был тщательно замаскировавшийся вражеский шпион. Иначе зачем бы Руднику, этому простому шофёру, собирать досье на учёного, занятого секретной работой.

— Видите ли, — заговорила опять Лидия Павловна, — он предлагал переехать в Одессу, его пригласили туда работать.

— Ну, а вы — согласились?

Лидия Павловна вздохнула:

— Ну а что мне оставалось делать?

— Вы правильно сделали, — сказал он и подумал: «Какая, в сущности, казённая, будничная фраза у него вырвалась. Эта женщина нуждалась сейчас, как никогда, в сочувствии».

— Лидия Павловна, я знаю, что вам тяжело. Не можете с ним встречаться — не надо. Но если встретитесь — держитесь непринуждённо. В случае чего — звоните…

Матвеева сидела, опустив голову. Наконец она подняла на Рублёва глаза. В них стояли слёзы.

— Скажите, Сергей Николаевич, в чём вы всё-таки его подозреваете?

— А разве вы не догадываетесь?

— Я хочу знать всё.

— Со временем узнаете. Пока я просто не могу, да и не имею права говорить вам всего. Да всего я ещё и сам не знаю. Ясно одно: Павел Рудник — тёмный и опасный человек.

Она тяжело поднялась с кресла.

— Боже мой, какой стыд! Что же мне делать? Что мне делать?..

Проводив Матвееву, Рублёв тут же набрал номер телефона автобазы, где работал Рудник. Уже знакомый ему кадровик ответил, что ни о каком переходе Рудника на новую работу он не имеет понятия. Теперь Рублёв не сомневался, что его противник задумал какой-то ещё непонятный ход. Нужно было торопиться, пока Клиент не осуществил своего замысла.

Утром в кабинете Рублёва появился Максимов. Вошёл поспешно, с трудом сдерживая распиравшее его торжество. Поздоровавшись и усевшись в кресло, долго просматривал записи в папке.

— Ну, выкладывай с чем пришёл? — поторопил его Рублёв.

— Сейчас, Сергей Николаевич, сейчас. Наберитесь терпения. Не пожалеете. Можете смело выписывать ордер на арест Клиента.

— Так уж и ордер.

— Да, ордер. Это я вам точно говорю. Раскусил я Клиента.

— Так в чём всё-таки дело?

— А в том, что Рудник вовсе не Рудник. Настоящая его фамилия Обухович, Павел Аркадьевич Обухович.

— Как тебе это удалось узнать?

— Очень просто. Благодаря завещанию.

— Давай по порядку.

А по порядку всё выглядело так. Вчера Максимов заехал в Главное нотариальное управление и в списке невостребованных завещаний наткнулся на одно — Обуховича. Старик парикмахер из Одессы завещал своему сыну Павлу Аркадьевичу Обуховичу дом, принадлежавший ему на правах личной собственности, и тысячу двести рублей. Конечно, Максимов обратил внимание на это завещание потому, что имя и отчество, указанные в нём, совпадали с именем и отчеством Рудника. И год рождения, и место рождения тоже.