— Совершенно верно, сэр.

— Насколько я вас понял, вас прельстили в этой кандидатуре два обстоятельства. Во-первых, как его… К-к-к…

— Кушниц, — подсказал Кларк.

— Да, да, Кушниц — человек со специальной научной подготовкой. Во-вторых, как гражданин социалистической державы, он, вероятно, будет избавлен от слежки со стороны службы безопасности русских.

— Да, сэр. Вы поняли мою мысль совершенно правильно. Есть и ещё один довод: отец девушки, за которой ухаживает Ганс Кушниц, крупный учёный — физик. В его квартире можно почерпнуть кое-какую полезную для нас информацию. Но это ещё не всё. Есть у Кушница и ещё одно преимущество. Человек, к которому он выйдет на связь, работает в посольстве ГДР в Москве. И поэтому Кушниц может встречаться, не навлекая подозрений русской контрразведки.

— Прекрасно! Теперь скажите, где находится Кушниц в настоящее время?

— На нашей конспиративной квартире.

— Очень хорошо! — воскликнул Лейнгарт. — Поскольку этот Кушниц не устраивает нас своим образом мыслей, мы должны создать другого, который будет устраивать нас во всех отношениях.

Кларк пристально посмотрел на Лейнгарта; лицо шефа побагровело от возбуждения. И вдруг Кларк догадался.

— Сэр, — спросил он, — вы предлагаете двойника?

— Вы не лишены сообразительности, приятель. Кларк задумался, вертя в руках бокал. Почему же эта мысль не пришла в голову ему. «Ох, Роберт, опять ты упустил счастливую возможность».

— Это интересно, сэр. Но слишком рискованно и трудновыполнимо. Двойника могут опознать родственники, друзья.

— Ну, что касается риска, — возразил Лейнгарт, — то это специфика нашей с вами профессии. И насчёт трудностей — посмотрите ещё раз досье. Вы говорите родственники… Но кто? Здешние? У нас есть способ повлиять на них. Если потребуется для дела — признают за Ганса, кого мы пожелаем. В Восточном Берлине — глухой дед, которому восьмой десяток. Берлинские друзья? Но они не видели Кушница целый год. А ведь время, как вам известно, меняет человека. — Лейнгарт на мгновение задумался. — Есть, правда, — медленно проговорил он, — одна реальная опасность: девушка Кушница. Но так ли необходимо нашему двойнику с ней встречаться?

— Не обязательно, сэр. Но она может встревожиться по поводу молчания Ганса. Чего доброго, станет разыскивать его, наводить справки.

— Вы правы, Кларк. Но и здесь есть выход. Допустим, она получит от своего жениха из Восточного Берлина письмо: так и так, я передумал и решил остаться на родине. Мне предлагают интересную работу…

— Такое письмо подготовить не трудно. У нас есть хорошие специалисты по подделке почерка. Ну а вдруг, сэр, девушка встретит нашего Ганса на улице Москвы?

— Это маловероятно, Кларк. Москва — большой город. Шансы равны нулю.

— И всё же. Надо подготовить двойника и с этой стороны. Правда, в нашем распоряжении очень мало времени.

— Сколько же?

— Кушниц должен пробыть в гостях у тётки ещё неделю.

— Неделю? Не так много, конечно, но вполне достаточно. Только не теряйте ни минуты времени. Немедленно снимите Кушница на цветную плёнку, запишите его голос, словом, подготовьте все данные и разошлите в наши разведшколы. Возможно, у них найдётся подходящая кандидатура. Подключите к этому делу наших немецких коллег. Действуйте, Кларк, действуйте. У нас действительно мало времени.

Лейнгарт поднялся — высокий, суровый, решительный.

— Простите, сэр, ещё один вопрос. А что нам делать, так сказать, с оригиналом?

Лейнгарт в задумчивости пожевал губами.

— У меня ещё нет готового мнения на сей счёт. Но я обещаю подумать о его судьбе. Да, и вот что ещё, Кларк… Не хотели бы вы и сами поехать в Москву? Говорят, красивый город!

Вопрос застал Кларка врасплох.

— Я никогда не думал, сэр…

— Налейте-ка, Кларк, себе виски, а мне соку. Я хочу выпить за ваши успехи в России.

Кларк суетливо наполнил бокалы и подал один шефу.

— Да… — задумчиво проговорил Лейнгарт, — я вам завидую, Кларк, вам предстоит интересная работа. Мне бы ваши годы… Ваше здоровье, господин резидент.

Лейнгарт с удовольствием выпил сок со льдом.

Для Ганса начался какой-то кошмар. Его доселе тихий номер заполнили неизвестные люди. Они нацеливались на него кино- и фотокамерами. Они записывали его голос и снимали отпечатки пальцев. Ганса заставляли сесть, лечь, встать, пройтись по комнате, улыбнуться, засмеяться, нахмуриться, потом раздеться и пройтись по комнате обнажённым. То же самое продолжалось на улице: Ганса посадили в машину и повезли в какой-то глухой парк. И там непрерывно жужжали кинокамеры.

Ганс чувствовал себя униженным, подавленным, запуганным. Но люди с аппаратурой не обращали на его эмоции никакого внимания. Они были молчаливы и деловиты. Для них он был просто объектом. Ганс чувствовал себя редкостным зверем в клетке, перед которой собралась толпа зевак.

Ганс согласился на всю эту унизительную процедуру только потому, что Кларк дал слово отпустить его по окончании съёмок на все четыре стороны.

Наконец люди с аппаратурой оставили его в покое, но в номере появился сам Кларк с помощником.

— Ну, Ганс, — весело начал он, — ваши мучения, можно сказать, окончились. Сегодня же вы будете свободны. Но что у вас за вид! Мы же с вами не на похоронах. Нет, нет, так не годится. Послушай-ка, Джек, — обратился он к одному из помощников, — распорядись, чтобы нам принесли обед. Надеюсь, Ганс, вы не откажетесь со мной пообедать?

Ганс метнул на своего мучителя мрачный, затравленный взгляд — и ничего не сказал.

Вскоре подали обед — большие куски бифштекса, зелень, апельсиновый сок. Джек открыл бутылку «Лонг Джона». Решив всё вынести до конца, Ганс сел за стол и молча выпил поданные виски и апельсиновый сок.

— Не надо обижаться, Ганс, — говорил между тем Кларк, кладя себе на тарелку большой кусок говядины. — Мы не желаем вам зла. Сейчас мы побеседуем — и вы свободны. Тётя, наверное, вас заждалась.

Ганс тоже положил себе порцию бифштекса, хотя есть ему и не хотелось. Украдкой он наблюдал за своими тюремщиками, но ничего угрожающего на их лицах прочесть не мог. Обычные, даже добродушные лица, розовые жующие рты.

Скоро Ганс почувствовал необыкновенную лёгкость. Все его страхи улетучились. По телу разлилось удивительно приятное тепло, жесты стали стремительно-свободными. «Чего же я боялся, — думал он, — всё оказалось не так уж и страшно. В конце концов Кларк не гангстер. У него такой респектабельный вид. Да и остальные — приятные ребята».

— Послушайте, Ганс, — вкрадчиво попросил Кларк, — расскажите мне немного о себе. Опишите вашу берлинскую квартиру, ваших друзей в Москве…

— О, пожалуйста, — согласился Ганс, — если вас это интересует.

— Да, да, конечно, — подтвердил Кларк.

— У нас с дедом три комнаты и большая кухня на втором этаже в новом доме на Фридрихштрассе… Самая большая комната — гостиная, там висит несколько репродукций с работ Дюрера, на полках — сувениры…

Мысли Ганса были необыкновенно ясны, фразы текли плавно, как бы сами собой, воображение работало с необыкновенной живостью. «Что со мной сделалось? — думал Ганс. — Откуда эта лёгкость, неужели виски? Нет, не может быть. Но тогда что же?» Но задерживаться на этой мысли Гансу не хотелось, его неудержимо тянуло говорить. И он говорил без умолку, тем более что Кларк проявлял интерес даже к пустякам: где в квартире лежат его вещи, какой бритвой он бреется, что готовит себе на завтрак, где обедает, есть ли у него любимые блюда. Вопросы сыпались один за другим. И Ганс отвечал с необычной для него словоохотливостью.

Покончив с подробностями квартирной обстановки и привычками Ганса, перешли на разговор о Москве. Кларк попросил его рассказать о его русской знакомой.

— Она красива?

— Мне кажется, да.

— И вы собираетесь на ней жениться?

— Если она согласится, то обязательно, мы…

— Опишите, как она выглядит, как одевается, где работает, кто её родители? Кстати, вы с ними знакомы?