Здесь все улицы названы именами нежнейших цветов, кустарников и деревьев, которые хоть когда-либо питались соками перуанской земли. Оррантия не ограничивается только названиями. Пожалуй, ни в одном из подобных районов южноамериканских городов нет такого богатства аллей, садов и пестрых газонов на улицах и под окнами домов.

Итак, здесь находится резиденция перуанских верхних десяти тысяч: богатых и влиятельных перуанцев и иностранных дипломатов. Здесь также проживает желудок Перу, который регулярно поглощает больше, чем способен переварить, а затем его вполне понятные затруднения и боли потрясают экономику и политику всей страны в неотвратимом цикле кризисов.

Но мы все еще в преддверии Лимы. Мы выслушали оба сердца города, прошлись по его артериям, заглянули в его нервный мозг. Но где же руки Лимы? Где ноги, на которых, покоится весь этот неустойчивый колосс? Где жилистые мускулы города, с которых пот золотыми каплями стекает в ненасытный центр?

Если направиться на северо-запад и север Лимы, то покажется, будто весь город вокруг как-то приник к земле, Вместо бетона здесь кирпич, вместо этернита — гофрированное железо. Роскошные автомобили здесь уже не останавливаются. Вместо них в этих местах время от времени появляется расхлябанный автобус или коллективное такси, дверцы которого при движении нужно либо придерживать, либо прикручивать проволокой. Иногда они также запираются железным крючком, который обычно употребляется на дверях в деревянных будках известного назначения.

Такое такси, однако, довезет вас вместе с другими пассажирами за одну крону и двадцать пять геллеров — ровно за столько, сколько могут себе позволить заплатить жители этих кварталов. Впрочем, к низкой плате за проезд нужно еще прибавить приличную дозу терпения, которой требуют норовистые дорожные ветераны с валящим из радиаторов паром, хромающие на все четыре колеса и пропускающие солнечные лучи сквозь дырявую крышу.

Жители этих кварталов при своих заработках могут селиться только здесь. При столь нищенской оплате их труда в холодных странах они погибли бы от холода и голода. Вечно греющее лимское солнышко избавляет их от заботы о теплых квартирах, сберегает им расходы на отопление и покупку теплой одежды. Эти кварталы Лимы — главное место потребления кукурузы, риса, фасоли, пестрого ситца, брючного полотна и дешевых рубах.

При случайном посещении заводов трудно избавиться от впечатления, что ты проснулся где-то в мануфактуре на британских островах в эпоху промышленной революции и не вылупившегося еще из скорлупы капитализма. Станки устаревшие, вся изнурительная работа на них и вокруг них ведется вручную. Мер по охране или гигиене труда нет и в помине. Никому еще здесь не удавалось добиться их. Хотя у рабочих и есть свой профсоюз, но его прогрессивное руководство было еще в зародыше загублено военной диктатурой. Это не остановило рабочего движения. Тяжелая и неравная борьба, полная трудностей и опасностей, ведется ежедневно.

Владельцы фабрик модернизируют и автоматизируют свои предприятия только в тех случаях, когда станочное оборудование должно принести им моментальный и необычайно высокий доход, а заодно и возможность избавиться от неугодной части рабочих. Мы видели фабрику, оборудованную современным прессом для штамповки гребенок. В течение нескольких месяцев машина окупила себя и с той поры работает даром, а главное — без требований о повышении заработной платы, без профсоюзов, без борьбы, независимо от собственной воли. Достаточно нажать кнопку. Но стоит ли монтировать на соседней фабрике машину для производства стаканов? Зачем? Расходы на оплату труда рабочих стекольной промышленности в Лиме ничтожны в сравнении с дорогостоящим автоматом. В этой атмосфере беспощадности становится жутко от резкого голоса фабриканта, от вида ввалившихся щек рабочих, от той среды, в которой понятие «люди» включает в себя одну счетную машину и лес рук.

Говорят, что лимские трамваи самые быстроходные во всей Южной Америке. Может быть, это и правда.

Сев в длинный белый вагон городской железной дороги, связывающей центр Лимы с расположенным неподалеку портом Кальяо, можно во время езды развлекаться, наблюдая, как современные автомобили отстают от трамвая, мчащегося вдоль незастроенных парцелл к Тихому океану со скоростью 70 километров. От Лимы почти до первого квартала Кальяо на протяжении 14 километров тянется среди парцелл бесконечный пояс фабрик. Здесь, в Кальяо, легкие вдыхают знакомый влажный воздух, наполненный вонью соленой рыбы, точно такой же, как в Касабланке, Порт-Саиде, Момбасе или Сантусе. Наверное, все порты мира дышат одинаково, живя потной спешкой грузчиков, металлическим лязгом кранов, дымом грузовых пароходов и пылью перевалок.

Но у Кальяо есть и свой, присущий только ему оттенок. И здесь бродят тени завоевателей, чей дух заколдован в массивных стенах звездообразной крепости Эль-Реаль-Фелипе. На бастионы крепости вице-короли возлагали все свои надежды, когда, по устоям испанской власти, над Новым Светом загремели удары отчаянно смелых английских пиратов.

В 1823 году под крепостью Эль-Реаль-Фелипе лорд Кочрен предъявил генералу Сан-Мартену счет за то, что доставил его солдат к берегам Перу и в бою поддержал его пушками своих кораблей. Сан-Мартин не спешил с расплатой. Лорд Кочрен его не торопил. А тем временем жители Лимы рвались в порт, чтобы под покровительством генерала Сан-Мартина найти на кораблях Кочрена безопасное хранилище для своих денег. Они натащили сюда почти 600 тысяч песо серебром. Когда поток серебра стал иссякать, Кочрен выложил свой главный козырь: он повернулся спиной к революции, Сан-Мартину и лимским скопидомам, поднял якоря и без лишних разговоров поплыл к противоположному берегу Америки, в Бразилию. Там он надеялся еще на одну поживу: дело клонилось к последней на американском континенте буржуазной революции.

В феврале 1824 года в крепость Эль-Реаль-Фелипе было стянуто 2 900 королевских солдат. Два года они противостояли натиску республиканских войск, борясь за короля, который не мог прислать им сто раз обещанную помощь, потому что даже у себя дома, в Испании, он был не в состоянии справиться с полками Бонапарта. Кальяо оказался последней королевской крепостью на американском континенте, сложившей оружие. В январе 1826 года из ее ворот вышли, едва держась на ногах, триста живых трупов.

Таким образом, в военных летописях крепости имена испанских начальников на протяжении веков сменялись именами английских пиратов и адмиралов. Английские фамилии встречаются там и по сей день, хотя они уже и не принадлежат англичанам. Их позиции и должности в крепости без единого выстрела, без помпы и шума, но с тем большей настойчивостью занимают представители флота Соединенных Штатов Америки. Их самой надежной защитной броней оказалась сеть долларовых займов.

Дело в том, что в настоящее время Кальяо — крупнейшая база подводных лодок Перу, а также единственный на протяжении 3 тысяч километров тихоокеанского побережья республики безопасный военно-морской порт. Технические советники, экономисты и дипломаты сумели открыть путь американскому флоту в Кальяо более решительно, чем это сделали бы пушки всех кораблей мира. И в длиннейшем списке военно-морских баз Соединенных Штатов прибавилась еще одна — очередная.