Этого нам не следовало говорить.

По противоположному берегу реки на дне открытой долины ползет товарный поезд, вышедший из Мехорады за несколько минут до нашего отъезда. Он в более выгодном положении, потому что движется по пути с неощутимым подъемом, и рессоры у него, наверное, в порядке.

Высотомер медленно переваливает за 3 тысячи метров.

— После большого промежутка здесь опять появились километровые столбы на дороге. Взгляни-ка, «370». Это наверняка отсчет от Лимы.

— Триста семьдесят — расстояние, приблизительно такое же, как от Пльзеня до Брно, может, чуть дальше, как до Марианок. Шесть часов езды, если бы это было…

Машина начала танцевать, как пьяная. Тормозим, останавливаемся почти на месте.

— Что случилось?

— Руль не слушается, будто его кто привязал. Странная картина! Передние колеса, словно вывихнутые, беспомощно отклонились от вертикальной оси. Низ их смешно торчит из-под машины, верх вдавлен вглубь, под крылья.

— Поломалось колесо, взяло да упало…

Это юмор висельника, самая естественная реакция при мысли, что колесо могло бы сломаться двумя километрами раньше, на узкой дороге над пропастью Мантаро. Во время спуска с любого короткого и крутого склона при отказавшем руле тормоза вряд ли нам помогли бы. Проходит некоторое время, пока удается превозмочь ужас отчетливо представившейся картины, что могло бы случиться дальше. 100 метров или 1 000… Какая разница? Привыкать к этому нам бы уже не пришлось…

— Пожалуй, Тихого океана мы завтра не увидим. Похоже, что несколько дней и несколько ночей нам придется провести на шоссе. Хорошо еще, что не лопнули тяги управления. Тогда мы просидели бы два месяца, ожидая, пока не придут с родины новые.

Поднимаем машину на домкрат, подкладываем запасное колесо вместо подставки, достаем инструмент — и через полчаса осмотр случившейся беды закончен. Устанавливаем, что утеряна правая подвесная серьга вспомогательного листа нижней рессоры. Коренной лист лопнул в двух местах, а центровой болт срезало. Удерживать колеса нечем.

Для успокоения совести пытаемся насколько хватает силы стянуть лопнувшие листы стремянками. Бесполезно. Колеса вновь беспомощно разъезжаются. Их удерживают лишь тяги и шарниры рулевого управления, рисковать ими дальше нельзя.

— Это конец. Без новых рессор нам отсюда не выбраться.

Через час вся связка нижних листов была вытащена наружу. Из семи листов лопнули четыре, а коренной переломился даже в двух местах.

— А дальше что?

— Ни в Уанту, ни в Аякучо возвращаться не стоит. В шестидесяти километрах отсюда находится Уанкайо с населением в двадцать пять тысяч жителей. Там наверняка найдется или автомастерская, или кузнец. Сделаем там временную рессору, а в Лиме решим, как быть дальше. Только знаешь что, Мирек, нам все-таки придется разлучиться! Бросать машину на дороге без присмотра нельзя.

Только один раз за все время путешествия перед нами возникла подобная проблема. Это было давно, в Африке, у сомалийской границы, когда машина безнадежно увязла в болоте и когда казалось, что единственное спасение — это гусеничный трактор из далекой Гарисы. Тогда произошло маленькое чудо. Мы все же выехали вместе!

Но никакое чудо не склеит лопнувшие рессоры и не сварит перерезанный центровой болт — что ж, бросим жребий.

— Один из нас едет с первым же попутным грузовиком и берет с собою сломанную рессору. Второй будет караулить машину.

Сказано — сделано.

— Итак, Юрко, едешь ты…

Часы текут, мы сидим в машине, говорить ни о чем не хочется.

Снаружи моросит мелкий дождь. Небо помрачнело, словно выражая невысказанные нами мысли. Только зачем рисовать себе картины, как там, на западе, за гребнем Кордильер, в каких-нибудь 150 километрах по прямой, волны Тихого океана разбиваются о теплые песчаные пляжи, в то время как здесь, на высоте 3 тысяч метров, моросит до одурения.

Когда-нибудь это должно было случиться. Мы рассчитывали на худшее. А такая ситуация далеко не самая худшая…

В сумерки над Мехорадой загудел мотор грузовика. Мы оба в одно мгновение выскочили из машины.

— Buenas tardes, buenas. У вас что-нибудь случилось?

В двух словах мы рассказываем об аварии и просим подвезти.

— Como no, senor! Разумеется! Я довезу вас до Уанкайо, там есть мастерская. И кузнец тоже есть. Такой рессоры там нет, вы даже в Лиме ее не найдете, но что-нибудь вам там сделают… Бросайте-ка этот утиль наверх и полезайте в кузов!

Индейцы с женами, ребятишками и совсем крошечными младенцами набились в кузов между мешками кукурузы и ящиками мыла, прячась за кабину от ветра. Они сбились в кучу, согревая друг друга. И почти каждый из них жует коку, чтобы заглушить голод, жажду и усталость. Пачка сигарет отдается мужчинам, печенье и плитка шоколада — женщинам и детям; ничего больше в карманах нет.

Вскоре лед недоверия растаял. Дети жадно поглощают остатки наших запасов. Ни вместе с ними, ни глядя на них, есть самому невозможно. Кусок застрял бы в горле. Окоченевшая мать прижимает к себе двоих мальчишек.

— Впервые в жизни они попробовали сладкое белое печенье и шоколад…

На заднем борту кузова, сторонясь индейцев, сидит группа европейцев. Молча и безучастно взирают они на своих соседей и нового попутчика. Прошло много времени, пока один из них не разговорился. Это был югослав, скрывающийся со дня освобождения своей страны. Он теперь не может разобраться ни в том, что происходит на бывшей его родине, ни в том, что творится на свете, ни в самом себе. Вместе с тремя своими земляками, которые предпочитают молчать, он кочует из одной страны Южной Америки в другую в страхе перед собственной совестью, ордером на арест и грозящим наказанием. Мучивший его вопрос был как удар, ножом в спину:

— Скажите, когда же опять будет война?

В своей жизни он делает ставку на мертвых, руины родины — единственная его надежда. Ему не терпится.

Низкое небо расплакалось мелким дождем. Перегруженный грузовик кряхтит на горной седловине на высоте 4 тысяч метров. Шквальный ветер пронизывает до костей. Тяжелые, мокрые хлопья снега тают на посиневших пальцах матерей и на покрасневших от холода лицах младенцев. Много ли жизни осталось в этих женщинах? Много ли тепла и сил» если им уже не помогает даже кока? И все-таки они отдают детям все, что могут. Отдают последнее. Матери…

Беззвездная ночь поглотила убийственные горы. И прошло много времени, прежде чем ее прорезал рой огоньков первого селения на дне долины.

Фары грузовиков скользнули в темноте по цепи дорожного контроля и подтянули к ней машину.

Рядом с контрольной будкой в окне лавчонки замелькал огонек свечки. И, словно по заказу, с другой стороны шлагбаума появился грузовик, готовый к отъезду в обратном направлении.

Короткое объяснение шоферу.

— Перед Мехорадой на дороге вам встретится легковая машина с поднятым на домкрат передком без колес. Оставьте там этот сверток, в нем колбаса, немного консервов, кусок хлеба, сухари и две бутылки пива…

— Bueno, serlor, bueno. Шофер уезжает.

А лавочник не перестает удивляться, Наверное, ему за всю жизнь еще не пришлось продавать сразу такого количества булок, колбасы, консервов и шоколаду. Он грузит все это в кузов в два приема.

Голод, который видишь рядом с собой, мучит сильнее, чем полупустой кошелек…