Пять часов утра. Мы поднялись пораньше, чтобы проехать за день как можно больше. Ветра нет. Затянутое сырой мглою небо с самого утра готово было расплакаться.

— Сегодня, пожалуй, восхода солнца нам не видать.

Вчера оно всходило в половине шестого, а вечером садилось без одной минуты шесть.

— А сейчас конец октября. Прошло уже четыре месяца после летнего солнцестояния в наших краях и добрых пять недель после равноденствия. Это значит, солнышко давно уже перебралось от нас, из Европы, через экватор сюда, на южное полушарие. Где-нибудь в Лиме на двенадцатой параллели мы с ним встретимся. В течение нескольких дней в полдень будем топтать собственные тени, а затем опять разойдемся в разные стороны. Мы — на север, а солнце — на юг, чтобы не опоздать к тропику Козерога.

— Не успеет оно слегка прогреть пампу в Аргентине, как мы уже будем в северном полушарии. А весной мы с ним встретимся где-нибудь в Мексике, прежде чем оно на тропике Рака начнет следующий круг.

— Хоть бы скорей уж доехать до Лимы.

Под машиной снова раздался металлический лязг.

— Слышал? Точно так же, как за Куско.

Долго искать нам не пришлось. Лопнул коренной лист в левой половине нижней рессоры. В этом не было ничего удивительного. Достаточно было заглянуть внутрь машины и посмотреть на задние рессоры, которые прогнулись в обратную сторону.

— Серьги второго листа пока что удерживают колеса, но они долго не выдержат. Теперь, Мирек, придется играть ва-банк, была не была. Чего бы я только не отдал, чтобы иметь сейчас запасную рессору!

— Теперь на поворотах придется ехать как можно тише, чтобы тяжесть не перемещалась на одну сторону. А в Лиме учиним нашему багажу безжалостную чистку.

Мелкий дождь омывает ветровое стекло, заполняет еще не просохшие выбоины дороги и проникает в грустные мысли. Мы как раз въезжаем на самый трудный участок пути, на дорогу с односторонним движением, которую строители подвесили на высоте нескольких сот метров над ревущими порогами реки Мантаро на восточном склоне узкого каньона, кончающегося где-то в Мехораде, в 130 километрах от Уанты. А что, если где-нибудь на неогражденном повороте лопнет второй коренной лист и мы потеряем управление? А может быть, рессоры выдержат? Ведь ехали же мы до самого Ла-Паса тоже с лопнувшим листом бог знает сколько тысяч километров и даже не знали об этом. Возврата нет, до Куско теперь дальше, чем до Лимы, и по дороге никто нам не окажет никакой помощи. Нет, о возвращении нечего и думать. Мы должны двигаться только вперед.

Вперед!

Когда мы в свое время задали вопрос: «Какова в Кордильерах дорога на север?» — нам ответили: «…с одной стороны скала, а к другой вам придется привыкнуть. Ведь, собственно, все равно, какой глубины под вами пропасть: сто метров или тысяча».

С того времени прошло много месяцев и на спидометре прибавилось несколько тысяч километров. Большая часть из них была заключена в рамки вот этакого «ведь, собственно, все равно». Но сегодня… сегодня дело обстоит несколько иначе. Снизу доносится рев вод Мантаро. Лишь время от времени удается увидеть ее поверхность на глубине 200–300 метров. Грязные клочья тумана и туч перекатываются в узком каньоне от одной его стены к другой и мешают видеть вершину. Точно так же выглядела долина Урубамбы по пути из Куско на Мачу-Пикчу. Но тогда светило солнце и равномерные синкопы рельсового автобуса позволяли забыть фантастические размеры гор по вертикали, разросшиеся до невероятности вверх и вниз.

По переднему капоту и ветровому стеклу ежеминутно барабанят небольшие водопадики, стекающие на дорогу с нависших над нею скал. Здесь уже мало было только вырубить в скале продольную ступень, здесь строители не нашли склона, в который можно было бы врезать дорогу. Возможность отпадала из-за отвесных стен. Не оставалось ничего другого, как выдолбить в них довольно глубокую канаву, галерею кротовых нор и коридорчиков, где места хватает ровно для одной машины. В края пропасти наверняка можно было бы понатыкать ограждающие столбики, в конце концов край можно было бы обнести сплошной невысокой каменной стенкой. Но здесь ничего подобного нет. Лишь по временам, когда колесо попадет в выбоину, снизу ударяет фонтан грязи и окатывает ветровое стекло, которое тут же промывается душем водопада с нависшей над дорогой скалы.

Мы ползем чуть ли не со скоростью пешехода то вверх, то вниз, в зависимости от того, как покоробились много тысяч лет назад пласты земной коры, рождая будущие перуанские Кордильеры. А также в зависимости от того, как в этих нагроможденных пластах прорубили дорогу. Тормоз, газ, тормоз, газ. Шоферы в Уанте говорили, будто эта дорога гладкая, как пампа. И действительно, высотный график ее будет напоминать, прямую, а под микроскопом из него получилась бы приличная сейсмограмма.

— Стоп! Тормози, тормози! Черт бы его побрал…

Из-за поворота навстречу нам вылетел грузовик. Мы затормозили на 4 метрах, остановившись в двух шагах от переднего буфера грузового «форда». Секунды тишины, постепенно приходим в себя от испуга. Наконец опомнились.

— Разве вы не знаете, что проезд из Мехорады в Уанту сегодня запрещен? И где вы тут собираетесь развернуться?

Шофер грузовика растерянно топчется на размокшей дороге и оглядывается назад.

— Сегодня вечером я должен быть в Уанте, я не мог ждать.

— А мы-то тут при чем? Запрещение действует для вас сегодня так же, как для нас завтра. Ведь вы же можете врезаться во встречную машину, угробить и пассажиров и себя…

— Gringos cobardes! Matarse es para los debiles, no para nosotros, los peruanos, — неожиданно перебил нас шофер, сверкнув глазами. — Трусливые гринго! Гробятся только слабые, но не мы, перуанцы!

— Он принимает нас за американцев. Не отвечай ему, это ни к чему не приведет. Теперь надо как-нибудь проехать вперед… Постой!

Берем блокнот и карандаш, записываем номер «форда»: «89 С 615 Лима».

Разгорячившийся шофер быстро остывает.

— В Лиме мы сообщим об этом в префектуру. А как теперь вы думаете разъехаться?

Эта история длилась больше часу.

Спутник перуанца, вылезший из машины, командует шоферу, осаживающему грузовик. Метр за метром.

Через два километра на третьем дорога заметно раздалась вширь. Грузовик остановился на самом краю пропасти; между ним и скалою места оказалось ровно столько, чтобы нам проехать — и ни дециметра больше.

Хлопнули дверцы, и грузовик тронулся в направлении Уанты.

В запрещенном направлении.

Мехорада — горное местечко в конце каньона. Оно превратилось в захолустье несколько веков назад, когда расположенная неподалеку Уанкавелика утерла нос испанскому Альмадену и сама принялась цедить ртуть из Кордильер для рудников в Потоси.

Поэтому и сегодня время от времени через селение, грохоча, проносится товарный поезд с цистернами, горнозаводским оборудованием, динамитом, крепежным лесом и запасом продуктов для горняков Уанкавелики.

Строения в Мехораде поднимаются на крутой склон как бы прямо из реки. Если бы вместо реки здесь было озеро, можно было бы сказать, что находишься в Хальштадте, в австрийских Альпах. Но вот по узкому проходу между железнодорожными вагонами проходят ламы, и иллюзии рассеиваются.

Мехорада — это не только идиллическое местечко в глухом уголке Анд. Словно по мановению волшебной палочки, тесный колодец над руслом Мантаро вдруг расширяется, и узенькая дорога переходит в широкое шоссе. Поэтому табличка с запретом двигаться в одном направлении по нечетным дням обращена только в одну сторону — к Уанте.

— До Орои отсюда пять часов езды, вы сможете быть там еще сегодня, — сказали нам в лавочке, где мы купили полбуханки хлеба и несколько банок консервов, чтобы не терять времени на обед.

— А из Орои мы за день доедем до Лимы, — дополнили мы оптимистическое пророчество, садясь в машину. — Завтра впервые в жизни мы увидим Тихий океан. Третий океан на нашем пути!