Гигантская ледяная стена вздымалась с левой стороны и сверкала в лучах солнца. Лазурная синь неба была совершенно чиста; только вокруг Кибо плыли серебристые облака, разбиваясь о его грани. Под ногами, в глубине кратера, открывалась удивительная картина. Над гладью чудесного овального озерка выступали два высоких ледяных пилона. Ледяная поверхность озерка дала трещины, осколки льда рассыпались по всей поверхности, а в кусочке очистившегося водного зеркала отражались причудливые ледяные сталактиты и сталагмиты. Стены искрились смарагдами, а порой своей бирюзовой синевой напоминали альпийские озера. Мы молча спускались мимо этого хрустального дворца и чувствовали себя, как в сказочном царстве. Но это была реальная, осязаемая действительность. Мы лихорадочно фотографировали. Быстро исчезали наши запасы цветной пленки для киносъемок, поэтому мы выбирали только самые лучшие кадры, чтобы не остаться без пленки перед дальнейшими неожиданными видами.

Около часу дня мы стояли на дне большого кратера, образующего широкую террасу по внутренней окружности вершины. Обрамленный со всех сторон мощными каскадами льда, кратер напоминал замерзший водопад. Непрерывный венец льда тянулся по северному краю в виде огромного, много этажного органа. Серебряные трубы сталактитов, казавшиеся бесконечными, вытягивались одна над другой до высоты в двести и более метров. Капли кристально чистой ледяной воды стекали по сталактитам и вызывали желание приникнуть к ним губами, потрескавшимися от солнца и от лихорадочного дыхания.

Неожиданно мы наткнулись на груду побелевших костей. Самбонанга, осмотрев внимательно череп и позвонки, заявил, что это кости леопарда. Он забрел в кратер и, очевидно, не сумев выбраться из него, замерз. Мы захватили с собой череп и несколько костей на память о кратере Кибо.

Северо-западная внутренняя стена большого кратера, усеянная крупными кусками застывшей лавы, полого поднимается до края второго, меньшего кратера. С трудом, напрягая последние силы, мы продолжали подъем. Утомление достигло предела, но мы во что бы то ни стало хотели заснять внутренний кратер. После часа ходьбы, в течение которого мы не раз останавливались для отдыха, нам открылся новый вид.

Далеко за краем кратера обозначились изрезанные грани Мавензи, которые мы наблюдали на восходе солнца. Теперь вершина была лишена своего утреннего яркого ореола, но зато она с обеих сторон была окружена ледниками.

Наконец, уже в третьем часу дня, мы достигли края кратера Эш-Пит. Правильной формы стены круглого кратера были как будто выточены по чертежу в северо-западной части большого кратера Кибо. Стены его спускаются вниз двумя правильной формы террасами. Их пересекает узкая галерея, и они заканчиваются внутри раздваивающейся впадиной, круто спускающейся вниз. Западная сторона вся засыпана лимонно-желтой серой.

Мы наскоро засняли несколько кадров, боясь отравиться испарениями, проникающими из кратера. Здесь было значительно теплее, чем в большом ледниковом кратере, и во всем Эш-Пите не было следа снега или льда. Нам хотелось обследовать центр кратера, но стены так круто спускались вниз, что без веревок мы не рискнули спуститься. К тому же мы слишком ослабели, чтобы суметь выбраться наверх по сыпучей лаве и камням.

Было уже почти 3 часа, и надо было подумать о возвращении. Предстоял еще утомительный подъем из ледникового кратера, к Тильменс-Пойнту, а мы сильно утомились за четыре дня, потребовавших физического и душевного напряжения, и за бессонную ночь.

На самой высокой точке края внутреннего кратера мы увидели пирамиду, сложенную из больших камней. Под такой же пирамидой на вершине Гильменс-Пойнта хранилась памятная книга, поэтому мы разобрали и эту пирамиду и обнаружили вторую книгу, в которой имелись только две записи. Мы присоединили к ним свои автографы, занесли результаты наблюдений и данные об атмосферных условиях. После этого мы собрались в обратный путь.

Шаг за шагом преодолевали мы подъем над ледяным озерком и бросили последний прощальный взгляд на роскошную панораму. Солнце, близившееся к закату, как театральный рефлектор, озарило горы прозрачного льда, отбрасывавшего ослепительный блеск на противоположные скалы.

Затем мы спустились, скользя с лавиной камней по осыпи, которую преодолевали утром с такими нечеловеческими усилиями.

К 6 часам вечера мы добрались до «Приюта Кибо», вконец измученные, но с чудесным ощущением одержанной победы. Прошло 15 часов, как мы вышли отсюда ясной лунной ночью, стремясь к далекой цели.

Мы ее достигли…

На другой день утром мы выступили в обратный путь.

Каждый шаг больно отдавался во всем теле, но усталость исчезала. Снова легко дышалось, легкие и сердце освоились с новыми условиями, мы не чувствовали головной боли, которая так мучила нас два дня назад, когда мы пришли сюда, поднимаясь от «Приюта Питерса».

— Помнишь, что говорил Робсон? Вот сейчас бы отдохнуть здесь, а затем снова подняться на вершину…

— И захватить с собой побольше цветной пленки…

Стены Кибо понемногу скрывались от нас в короне туч, а над седловиной Мавензи носились клочья тумана. После полудня мы миновали «Приют Питерса» и, отдохнув немного, продолжали спуск, так как хотели в тот же день дойти до первой хижины. Мы спотыкались в сумерках на узкой тропе, а в глубокий девственный лес вступили уже при свете лампы, держась тесной цепочкой, так как было уже совсем темно. Это был таинственный ночной поход по узкому туннелю тропы среди окружающей тьмы, жившей тысячами звуков.

Позднее в хижине мы до глубокой ночи слушали ритмичные песни негров-носильщиков и смотрели на их танцы. Теперь они уже не чувствовали себя носильщиками. Они сбросили с себя маску, и перед нами в дыму лагерного костра кружились в пляске дети гордой африканской природы. Негры перестали замечать окружающее и забыли о пяти белых, находившихся рядом с ними; они снова погрузились в родную стихию. Мы еще раз убедились в могучей, безудержной силе, дремлющей в этих людях. В течение долгих дней утомительного похода мы видели, как напрягались их мускулы под тяжестью ноши, как они шагали — неутомимо, размеренно, словно машины, с веселой улыбкой. Мы убедились в том, что без их помощи ни один белый не сумел бы достигнуть вершины Килиманджаро. Навсегда запомнилось нам, как легко шагали они под огромной тяжестью мешков со снаряжением.

На следующий день Самбонанга с торжественным, соответствующим обряду выражением лица и с детской радостью во взоре надевал на нас, четырех членов экспедиции, венки из килиманджарских бессмертников.

Это был символ победы, которой наши чернокожие проводники имели основание гордиться наравне с нами.

Был солнечный воскресный день.

Календарь на стене уютной комнаты показывал конец января, но дверь на веранду была открыта настежь. Мы молча сидели вокруг большого рояля, а мысли наши носились далеко от трепетавших пальмовых листьев, заглядывавших в окна. Их мягкий шорох по временам сливался с представлением о покрытой рябью поверхности Влтавы под каменной стенкой Славянского острова.

Может быть, мысли пани Марцелы тоже витали где-нибудь у берегов Влтавы и в потемневших залах пражской консерватории, в то время как пальцы ее бегали по клавишам. Знакомые мелодии Славянских танцев переходили в оживленный ритм «Обкрочака»[32] Сметаны, а затем в вальсы Дворжака. Когда отзвучали последние такты сметановской «Курочки», так полюбившейся местному обществу на благотворительных концертах во время войны, взгляд через открытые двери медленно возвращал нас к африканской действительности.

Снежный венец Килиманджаро, выглядывающий из белых облаков над пальмовыми ветвями, быстро стер последние воспоминания. После нескольких секунд тишины раздался мягкий голос пани Марцелы Стоцкой: