— Ты ходишь когда-нибудь в кино? — задали мы ему неожиданный вопрос.

Он удивленно взглянул и кивнул головой.

— А случалось тебе видеть белую женщину рядом с собой в кино?..

— Да, часто… всегда, — ответил он, медленно подбирая слова.

— Так почему же ты никогда не возьмешь с собой в кино жену? Почему не пускаешь ее на работу, на фабрику, в мастерскую, как это делают европейцы?

Он следил за каждым словом напряженно, и его лицо явно выражало удивление, объяснявшееся, очевидно, одним только допущением такой возможности.

— Представь себе, что положение вдруг изменится, — попытались мы еще более поколебать его мусульманский образ мыслей, — что жена тебя запрет дома, как ты сейчас запираешь ее, что она пойдет в кино, на футбольный матч, выкупаться в море…

— Sarebbe confusione,[21] — вырвалось у него, и он не стал слушать наших дальнейших речей, очевидно возбуждавших в нем невыносимое представление о возможности утраты тысячелетнего престижа главы арабской семьи. Мы прекратили дальнейшие расспросы, когда увидели, как глубоко задето его мужское самолюбие.

«Все бы тогда перепуталось..» Полные возмущения слова Али Османа Абдуллы Мохаммеда Баравана, почтенного сомалийского повара, звучали у нас в ушах. Он уходил из комнаты, чтобы вернуться к своей работе, с головой, полной мыслей о жене, посещающей кино. Ведь ему уже, быть может, немного оставалось копить, чтобы к своему длинному имени прибавить имя второй жены.

Здесь, в Могадишо, мы ясней, чем где-нибудь, увидели общий признак хозяйничанья в Африке всех европейских колониальных держав. Правда, мы наблюдали в этом отношении две крайности. Англичане в колониях никогда не занимаются физическим трудом и никогда не снисходят до другой деятельности, кроме руководящей. Они выступают в роли абсолютных властителей, командиров, не допускающих возражений. Английские колонизаторы хотят сохранить свой авторитет, внушая коренному населению слепое повиновение. Они стремятся казаться «сверхчеловеками» и в таком образе действий видят единственную возможность удержать в своих руках власть над угнетенными народами, во много раз превосходящими их численно.

Напротив того, итальянцы в колониях занимали не только руководящие посты, но и работали шоферами, механиками, дорожными рабочими, посыльными, поварами. В итальянских колониях заработная плата белого рабочего лишь незначительно отличалась от заработка цветного.[22]

Но во всех африканских колониях европейские властители придерживались общего принципа: не допускать подъема культурного уровня угнетенных народов. Всеми возможными способами они изолировали коренных жителей от любых источников образования, настойчиво поддерживали старые традиции, способствующие порабощению широких слоев местного населения. В бывшем Итальянском Сомали колонизаторы построили сеть хороших асфальтированных и бетонированных дорог, развили автомобильный транспорт, возвели строения из стали и бетона в главном городе Могадишо. Но итальянцы старательно следили за тем, чтобы эти внешние изменения как можно меньше коснулись отсталых взглядов и традиций сомалийцев. Колонизаторы знали, что сохранить власть над широкими слоями сомалийского народа они смогут, только пока этот народ будет отсталым, несознательным и разобщенным, пока он сам не поймет, как белые пришельцы грабят его землю, и не будет в состоянии организовать отпор.

Из Могадишо вдоль побережья Индийского океана проходит шоссе на юго-запад до Кисмаю. Здесь кончается прибрежная связь с Кенией, так как побережье становится абсолютно непроходимым до Малинди — преддверия самого большого восточно-африканского порта Момбасы. Если вы хотите попасть в Кению, вам придется проникнуть вглубь страны по направлению к северному полушарию, а уж потом вернуться обратно на южное полушарие или же переправиться из Могадишо в Момбасу на пароходе.

Мы обратились к адъютанту военного губернатора в Могадишо за справкой о состоянии дороги к Найроби. Он посмотрел на нас с удивлением, потом снял телефонную трубку и через мгновение сообщил нам результаты своего разговора с начальником транспортной группы.

— С десятого декабря шоссе было закрыто для движения из-за ливней, начавшихся в районе экватора раньше обычного. Сушей вы в Кению не попадете. Дорожные посты за Кисмаю получили строгий приказ возвращать обратно любой автомобиль, который пытался бы проехать. Впрочем, я не советовал бы вам даже пытаться, потому что вам не выбраться из трясины на экваториальных дорогах… Единственное, что я вам могу посоветовать, — продолжал английский майор, — это либо переждать, пока дожди кончатся, либо погрузить машину и переправиться в Момбасу.

Казалось, мы опять попали в такое же положение, как в Аддис-Абебе, с той только разницей, что на этот раз перед нами стоял вопрос, как выбраться из Сомали. Мы изложили майору все обстоятельства, и через минуту он удивил нас новым решением:

— Я пошлю телеграмму в Кисмаю и на крайний дорожный пост перед границей. Возможно, еще до обеда узнаю, какое там положение. Зайдите справиться…

Мы сидели в редакции «Корриере делла Сомалиа», и Уорд, сотрудник этой газеты, стенографировал заметку о путешествии «татры» по Африке. Газета должна была еще в тот же вечер опубликовать статью о прибытии чехословацкой экспедиции в главный город Сомали. Снова зазвонил телефон.

— Можете прийти через 20 минут в канцелярию губернатора, — сообщил нам журналист.

Он быстро закончил репортаж, который был уже наполовину готов, когда мы пришли в редакцию. Он усмехнулся, когда мы спросили, где он взял такую точную информацию о нашем путешествии, и достал из ящика стола вырезку из итальянской газеты, выходящей в Асмаре.

— Ведь вы пять недель назад проезжали через Эритрею! К счастью, я достаточно понимаю по-итальянски, чтобы суметь перевести статью из асмарской газеты.

Кстати, журналист, сам не замечая, проговорился во время беседы, что ему известно о нашем путешествии значительно больше, чем о нем сообщалось в статье эритрейской газеты.

— Если хотите очутиться по ту сторону экватора — поторопитесь, — такими словами встретил нас майор в своем кабинете. — Я только что получил телеграмму с сообщением, что три дня назад прекратились дожди и что сегодня, вероятно, шоссе снова откроется. На границу уже послан приказ пропустить вас, если, конечно, дожди не возобновятся. Смею ли дать вам совет? Выезжайте немедленно!

Через полчаса «татра» выехала из Могадишо, которого мы не успели даже осмотреть подробней. Но мы хотели попасть в Кению еще до рождества, а с погодой на экваторе, как видно, шутить нельзя.

Уже начало темнеть, когда перед нами на дороге неожиданно появилось заграждение из кустов и сломанных деревьев. Потом из тьмы вынырнул дорожный рабочий и знаками, сопровождавшимися потоком слов на незнакомом языке, дал нам понять, что мы должны вернуться назад, сделать объезд и выехать на другую, узкую дорогу. Не понимая, почему нам предлагали покинуть магистральное шоссе на Кисмаю, мы пошли проверить, что случилось за искусственным препятствием.

Вода. Масса глубокой грязи, по которой скользили ноги, и трясина на всем пространстве, куда достигал свет фар. Первые признаки прошедших дождей. Проехав полчаса по бездорожью и по вновь проложенной колее, мы снова попали на твердую дорогу и поехали по ней, все время опасаясь, что появится еще одно заграждение из кустов.

Ночлег в живописном приморском гнезде Брава, похожем скорее на андалузскую деревню, был не менее таинственным, чем дорога, которая привела нас сюда. В Модуле к морю ответвляется песчаная дорога. Нигде поблизости от главного шоссе нельзя было найти ночлега.

Брава была уже погружена в глубокий сон, когда мы спускались к ней по извилистой дороге между песчаными насыпями прибрежных дюн. Несколько сомалийцев вышли нам навстречу и в ответ на наш вопрос о гостинице молча побежали впереди машины, указывая нам направление. Заброшенный приют для путников, к которому они нас привели, не внушал доверия ни выбитыми стеклами затянутых паутиной окон, ни пустынным местоположением, ни присутствием сомалийцев, проникавших в покинутый дом через окна.