– Очень хорошо.

Шукальский повернулся на каблуках и впереди всех пошел к нацистскому штабу, на ходу бросив взгляд на окно второго этажа. Это был сигнал, что можно приступить к следующей части плана.

Выбор деревни Славско пришелся кстати и обрадовал Шукальского. Он знал, что гости не позволят ему выбрать деревню. Но Славско была особенно грязной, бедной деревней. Она послужит отличным подтверждением эпидемии.

Пока все спускались по лестнице, Мюллер дал указание одному из лаборантов остаться в больнице и сделать анализы крови, только что взятой у больных тифом. Затем он быстро догнал остальных членов группы.

Увидев сигнал Яна, отец Вайда тут же покинул свой наблюдательный пост у окна, вышел из больницы через заднюю дверь и быстро зашагал в сторону гостиницы «Белый Орел».

Немецкий лаборант расчистил для себя рабочее место, расставил колбы на собственной стойке и для каждой из них тщательно отмерил точное количество солевого раствора. К счастью, он знал, как пользоваться шприцами для туберкулина и иглами для спинномозговой пункции, так что ему не надо было прибегать к утомительным измерениям с помощью пипеток и дело значительно ускорилось. Он быстро ввел сыворотку и солевой раствор, затем добавил небольшое количество суспензии протеуса Х-19 в качестве антигена.

Спустя мгновение он покачал головой, когда не без удивления и раздражения заметил, что все колбы с раствором от 1:20 до 1:1280 показывают классический осадок и агглютинацию бактериальной суспензии.

– Donnerwetter![28] – пробормотал он, не веря своим глазам. – Раствор самой высокой концентрации дает положительный результат!

Отмечая результаты в своей записной книжке, немецкий лаборант убрал за собой и уложил все свои принадлежности в переносную сумку, спешно покинул больницу Зофии и зашагал к нацистскому штабу так быстро, как позволяли его дрожавшие ноги.

Толстый владелец «Белого Орла», которому сообщили, что отец Вайда хочет поговорить с ним, вышел из наполненной паром кухни, повязав льняной фартук под жирной грудью. Вытирая сальные руки о фартук, перепачканный свиной кровью и капустным соком, он сказал:

– Добрый день, отец. Вы пришли освятить мое заведение? Я надеюсь на это, ведь с началом эпидемии дела идут не так хорошо.

Вайда снял свой четырехугольный головной убор и поздоровался с хозяином гостиницы. Они были знакомы уже двадцать лет. Священник венчал этого человека, крестил и причащал всех его детей.

– Болислав, – спокойно заговорил отец Вайда, оглядывая пустой холл гостиницы. – Я зашел попросить вас об одолжении.

– Меня? – Его свиноподобные глазки округлились. – Вы хотите просить меня об одолжении? – Он изрыгнул смех из своего огромного живота. – После всех этих лет, которые я исповедуюсь. Благословите меня, отец, ибо я грешу… вы приходите ко мне… – Голос владельца гостиницы осекся, когда он взглянул на серьезное лицо священника.

– Болислав, только вы можете сделать это, – тихо сказал Вайда. – Мне нужна ваша помощь.

Толстяк стал столь же серьезным и приложил руку к своей вспотевшей груди.

– Я помогу, отец, о чем бы вы ни попросили. Но можно сначала предложить вам стаканчик вина? Похоже, это не помешает.

Теперь Пиотр позволил себе едва заметно улыбнуться. Он тихо и печально сказал:

– Болислав, мне нужно устроить пир.

В передней машине царило зловещее молчание, и это настроение передалось ехавшим позади. Поскольку Гартунг, Мюллер и Шукальский не сказали ни слова с того времени, как вышли из нацистского штаба, следовавшие за ними тоже не осмеливались заговорить. Наступал момент истины. То, что они видели в больнице, вполне могло оказаться спектаклем. Но в деревне, которую выбрал Мюллер, они сами во всем убедятся.

Отец Вайда шел почти строевой походкой, приближаясь к человеку, который казался командиром группы «пантер», выстроенных в линию перед площадью. Священник время от времени посматривал на горячее белое небо, и было похоже, что он вышел на самую обычную прогулку. Однако, когда он подошел к командиру «пантер» и одарил того обезоруживающей улыбкой, кое-кто из солдат машинально потянулся к своему автомату.

– Guten Tag, Herr Hauptmann,[29] – сказал он на отличном немецком языке.

Капитан повернулся к своему подчиненному и пробормотал:

– Черт подери, как ты думаешь, что ему нужно? Унтер-фельдфебель, подошедший к своему капитану за сигаретой, пока оба ждали возвращения штурмбаннфюрера Гартунга, фыркнул.

– Наверно, он хочет узнать, почему вас в прошлое воскресенье не было в костеле!

Гауптман, загасив сигарету сапогом, отошел от серого танка, на который облокачивался, и рявкнул:

– Что вам нужно?

– Герр гауптман, хорошенький денек, правда? Немцы переглянулись.

– Я хочу сказать, герр гауптман, что вам всем обидно вот так стоять у своих машин. Ярко светит солнце. Нам всем улыбается Бог и сегодня праздник.

Капитан подозрительно смотрел на священника.

– О чем вы говорите?

– Я говорю, герр гауптман, о том, что мне вас всех жалко. Да, я поляк, а вы нацисты. Но я все же священник. Бог мне высший начальник. Я подчиняюсь лишь его приказам. Вы понимаете, что я имею в виду? – Он приветливо улыбнулся. – Сегодня жители Зофии устраивают гулянье в парке у церкви. Вон там. – Он указал куда-то поверх солдат, оба повернулись и, сощурившись от яркого солнца, посмотрели в сторону поросшей травой лужайки, которая прилегала к костелу Святого Амброжа. Группа поляков ставила длинные деревянные столы, женщины разворачивали скатерти и расставляли тарелки. Подъехала повозка, загруженная дымящимися кастрюлями и медными самоварами. – Господа, я пришел сообщить, что вас всех тоже приглашают.

Капитан повернулся к священнику и посмотрел на него с нескрываемым подозрением. Он прорычал:

– Значит, мы все уйдем, а вы испортите наши танки и машины?

– Герр гауптман, вы действительно очень огорчаете меня. Я лишь жалею вас. Я делаю это приглашение по собственной воле. Никто больше о нем не знает, уверяю вас. Мне просто больно смотреть, когда люди стоят часами без еды. А у нас ее так много – больше, чем мы сможем съесть. Мы расположимся вон там и будем есть прямо перед вашими глазами, а вы будете стоять здесь… так вот, герр гауптман, видите, как это меня беспокоит.

– Вы же знаете, зачем мы здесь, а?

– Да, знаю, но я не держу зла на вас. В конце концов, вы подчиняетесь приказам, разве не так? Я как священник просто не вынесу, если мы будем есть хорошую пищу, пить много шнапса и водки, а вам придется здесь стоять и смотреть. Это противоречит моему понятию человеколюбия. Мне хотелось бы, чтобы вы были вместе с нами как мои гости. Герр гауптман, там будут и хорошенькие девушки.

Капитан посмотрел на своего подчиненного.

– Он не шутит? – спросил он, грубо указав пальцем на священника.

Подчиненный пожал плечами.

– Герр гауптман, мне это нравится. Шнапс, девочки. Кто знает, когда вернется штурмбаннфюрер.

– Что ж, – беспечно сказал Вайда, – я лишь пригласил вас. Решать, конечно, вам. Вы можете прийти не все сразу, если хотите, или приходить группами, сменяя друг друга. Оттуда вам будут видны танки. Или, герр гауптман, вы можете прийти один. Могу спорить, день будет длинным, жарким и скучным. Там, в парке, под деревьями начнет играть музыка, все будут пить водку, есть картофельные оладьи, копченую колбасу и горячий хлеб с маслом. Конечно, если только вы не боитесь тифа.

Капитан сухо рассмеялся.

– Отец, в этом городе нет тифа. Поэтому-то я и нахожусь здесь. Как вы думаете, для чего эти танки? Чтобы делать анализы крови? Штурмбаннфюрер Гартунг заверил нас, что здесь, в этом городе, нет никаких болезней, и сегодня к вечеру мы превратим все здания в порошок. Отец, что вы думаете об этом?