Макс проницательным взглядом сверлил неподвижное лицо Шукальского и пытался силой своего хищного взгляда смутить этого самоуверенного человека. Но Шукальского не удалось запугать. Устремив на командира «Einsatzgruppe» точно такой же каменный взгляд, он встал и почти дерзко сказал:

– Ну что ж, господа, тогда идемте.

Отец Вайда увидел, как следом за группой вышел Ян Шукальский, остановился на верхней ступеньке и почесал в затылке. Священник тихо сказал:

– Все в порядке, Анна, он подал сигнал. Гости идут сюда, в больницу.

Оба сделали уколы морфина семи отобранным пациентам.

Шукальский предложил пройтись пешком, и все обрадовались возможности побыть на свежем воздухе под лучами солнца. Пока впечатляющая группа людей шествовала по тихой улице, одни солдаты сидели в танках, другие стояли, облокотившись о грузовики. Они смеялись, перешептывались, прикидывая, сколько времени понадобится, чтобы уничтожить этот город. Доктор Шукальский, едва заметно хромая, возглавлял группу из тринадцати человек и все время вел шутливую беседу с шедшими рядом с ним врачами, задавал им профессиональные вопросы и демонстрировал полную уверенность в себе. Чтобы дать морфину подействовать, он тянул время, показывая интересный в архитектурном отношении костел Святого Амброжа, обращая внимание гостей на причудливые мощеные улицы Зофии и даже рассказал анекдот о том, как на центральной площади города сооружали конную статую Костюшко.

Пока коллега Марии Душиньской занимал часть группы, она замедлила шаг, поравнялась с Максом и как бы невзначай заметила:

– Я вижу у тебя новый костюм, герр штурмбаннфюрер. Так сегодня должен выглядеть хорошо одетый бизнесмен из Данцига?

– Мой дорогой доктор, хорошо одетый бизнесмен из Данцига носит эту униформу уже три последних года.

– Должна сказать, что она очень впечатляет. Ты в ней напоминаешь петуха. Хотя я и не припомню, чтобы ты часто ходил с таким важным видом.

– Будь осторожна, liebchen. Я воюю не с тобой. Эта униформа и рейх означают все в моей жизни. Ты лишь средство для достижения цели.

– Память изменяет мне, герр штурмбаннфюрер. Мне вроде бы кажется, что в последнюю ночь, которую мы провели в моей спальне, я была не только средством для достижения цели.

Гартунг рассмеялся.

– Не ты первая, liebchen, не ты последняя. Признаться, ты у меня была не единственной за те четыре дня, которые я провел в Зофии.

Если бы он ударил ее, даже тогда было бы не так больно. Стараясь идти уверенным шагом, Мария держала плечи прямо, а голову высоко.

– Значит, ты был очень занят, правда?

– Я был так занят, что тебе трудно представить. Помнишь того цыгана?

Мария резко остановилась.

– Что ты сказал?

Не очень любезно взяв ее за руку, Макс сказал:

– Давай не будем задерживать группу. Я расскажу о том цыгане. Все, что он говорил вам, – правда. Это моя группа уничтожила его сородичей. Когда ты сказала, что один из них спасся и рассказывает всем, что с ним произошло, я ведь должен был что-то предпринять, правда?

Мария с трудом сосредоточила взгляд на спине лаборанта, который шел прямо перед ней.

– Что же ты сделал? – услышала она свой голос.

– В ту ночь мне удалось пройти в больницу – помнишь, когда я отправился за шампанским? Затем я прокрался в палату и задушил этого цыгана подушкой. И очень кстати, ибо он узнал меня.

– Понятно…

После этого они молча продолжили путь к больнице. Когда все входили через парадную дверь, доктор Шукальский взглянул на часы. Ему удалось растянуть прогулку на пятнадцать минут – этого более чем достаточно, чтобы морфин подействовал.

Сначала он показал инспекционной команде забитый до отказа первый этаж, где лежали обычные больные. Затем все познакомились с кухней и лабораторией.

– Господа, я весьма восхищен смелостью, какая требуется, чтобы вот так войти в район эпидемии лишь потому, что возникло подозрение, – сказал доктор Шукальский. – Полагаю, вы все обладаете иммунитетом от тифа.

Врачи, молчавшие последние десять минут, один за другим едва слышно ответили:

– Я нет.

– Я тоже.

Шукальский задержался на минуту и поднял брови.

– Это правда? Господа, тогда я вдвойне поражен. Я понимаю, что у вас могут быть подозрения, но подвергать себя опасности заразиться тифом, чтобы доказать свою правоту, кажется мне безрассудным шагом.

Все взглянули на Макса Гартунга. Его лицо оставалось бесстрастным.

– Тогда все в порядке, – сказал Шукальский. – А теперь я покажу вам лежащих у нас больных с самой тяжелой формой тифа. Из-за эпидемии мы лечим больных на дому, в больнице у нас просто не хватает места. Но эти требуют постоянного ухода. Так вот, поскольку глупо подвергать вас всех опасности заразиться, почему бы вам не выбрать тех, кто пойдет со мной и возьмет пробы крови для лабораторных анализов?

– Это блеф, – возразил Гартунг. – Мы пойдем все вместе.

Мюллер, молчавший с тех пор, как они покинули нацистский штаб, не выдержал:

– Макс, возможно, это и блеф, но я не хочу подвергать всех людей потенциальной возможности заразиться тифом лишь ради того, чтобы ты доказал свою правоту. Двоих достаточно. Доктор Краус, пойдемте со мной. И вы тоже, – сказал он, указывая на одного из лаборантов. – Остальные пусть подождут здесь.

Пока все поднимались наверх к изолированной палате, отец Вайда, слыша приближение гостей, умышленно разлил мочу по полу.

Прежде чем все достигли второго этажа, Шукальский сказал:

– Сейчас я должен предупредить вас. Поскольку эпидемия унесла не одну жизнь, в нашей больнице остро не хватает штатного персонала. Доктор Душиньская и я обладаем иммунитетом лишь потому, что раньше переболели тифом. Ну вот, мы пришли.

Группа поднялась на лестничную площадку, и все были явно шокированы, почувствовав ужасный запах. Входя в палату, они первым делом увидели ни на что не реагировавших пациентов, которые тяжело дышали под грязными простынями, и усталого согбенного священника, который причащал безнадежного больного.

– Смотрите под ноги, – предупредил Шукальский.

Шесть человек – Мария и Ян, Мюллер и его два ассистента, и, наконец, Гартунг, настоявший на своем присутствии, – шли меж двух рядов коек.

Шукальский предложил:

– Доктор Мюллер, выберите любого пациента по собственному усмотрению, и я сниму с него простыни, чтобы вы могли осмотреть больного. Конечно, вы вряд ли захотите прикасаться к нему или подходить слишком близко, поскольку нам не удалось полностью избавить его от вшей.

Немцы указали на одного больного, и когда с того сняли простыни, оба врача не могли скрыть своей тревоги. Они увидели, что тело умирающего бедняги покрыто классической сыпью тифа. Заметив выражение их лиц, Шукальский мысленно взмолился: «Спасибо Богу за трихлороуксусную кислоту». Они подошли к следующему больному. Тот был почти в коматозном состоянии с пепельного цвета кожей и сильно потел.

Тихим, не своим голосом Мюллер обратился к лаборанту:

– Возьмите кровь у этого, того и тех пятерых. А теперь давайте выбираться из этой помойки.

Когда все собрались на улице и глубоко вдохнули теплый летний воздух, Шукальский спросил:

– Господа, не хотите посетить какую-нибудь из наших деревень? Разумеется, выбор деревни остается за вами.

Все, кроме Мюллера, согласились с этим предложением. Чувствуя, как растет его гнев, но сдерживаясь, Мюллер избегал смотреть на Гартунга, опасаясь, что потеряет контроль над собой. Он неохотно достал из кармана кителя маленькую записную книжку, затем сделал глубокий вдох и сказал:

– Наши записи говорят о том, что в деревне под названием Славско у вас крайне высокая концентрация тифа.

Шукальский невольно улыбнулся.

– Вижу, вы ведете аккуратные статистические записи, основанные на наших сообщениях.

– Герр доктор, вы должны понимать, что мы, сотрудники немецких медицинских лабораторий, обязаны фиксировать распространение этой болезни. Мы вели такие записи задолго до того, как герр штурмбаннфюрер сообщил нам о своих подозрениях. Мы хотим поехать в Славско.