Севелина была унижена тем, что оказалась особой женского пола, неким полурастительным существом, которому в жизни не уготовано ничего, кроме как падать на спину и раздвигать ноги, когда мужчина возвращается из похода и ему хочется поразвлечься…

Она пережила этот факт, потому что ничего другого ей не оставалось (не убивать же себя, в самом деле, жизнь все-таки довольно интересная штука) она придумала себе, что может женщиной не быть. Нет, она не питала иллюзий, что сможет превратиться в мальчика, если будет вести себя как мальчик, но она может научиться скрывать свой изъян. Может сделать так, что никто не будет подозревать ее в том, что она — девочка.

Севелина выслушала Айхена довольно спокойно, она все для себя решила, и просто пропустила мимо ушей уверения принца, что женщиной быть очень даже хорошо. Уверения были неубедительны, Айхен просто пытался утешить ее, смягчить жестокую реальность.

Айхен просил Севелину не ограничиваться «Гезаулгом-воином» и прочесть те книжки, которые даст ей он. Севелина прочла. Эти книжки и еще многие другие. Читала она исключительно ради того, чтобы знать, как ведут себя женщины. Чтобы вести себя по-другому, чтобы знать, как выглядят женщины и не выглядеть так.

Она задала роботу-парикмахеру программу постричь ее максимально коротко и после того, как сравнила свое отражение в зеркале с картинкой из книжки, где был изображен хулиганистого вида мальчишка, осталась собой довольна, и успокоилась.

Армас не ругал ее за то, что отстригла косички (хотя для эрайданской женщины было немыслимо носить короткую прическу), он и так-то чувствовал себя виноватым, что недостаточно занимается Севелиной, а уж после того, что узнал от Айхена… Он даже поколебался в своей уверенности в том, что держать Севелину на базе ни на шаг не отпуская от себя, единственно правильное решение, он даже признал, что в хорошем дорогом пансионе ей было бы лучше — может быть, не лучше, но правильнее находиться. Но он все же не смог отпустить ее от себя, безопасность прежде всего, а до тех пор, пока Генлои правит Эрайданом, жизнь Севелины висит на волоске.

Весьма не нравилось Армасу и то, что принц перестал задавать вопросы о том, почему капитан так боится за жизнь девочки. Вполне возможно, догадался, что она принцесса и единственная законная правительница Эрайдана, не дурак же он, в самом деле.

И кого теперь больше опасаться его или Генлои?

Айхен никогда не скрывал своих безумных амбиций, совершенно серьезно рассчитывая на эрайданский престол. Севелина никого не любила так, как Айхена, доверяла ему то, что не доверила бы больше никому. Айхен был для нее лучше всех на свете, она готова была сделать все, что скажет Айхен… Случайно ли это?

Мысль о том, что Айхен может погибнуть, и она больше никогда не увидит его была невыносимо мучительна.

Глупо было думать, что Севелина маленький простодушный и невинный ребенок, Севелина знала базу так же хорошо, как свою собственную комнату, знала особые ходы и тайники. Глупо было думать, что если закрыться в рубке и проверить, что громкая связь отключена, Севелина не услышит, о чем они там говорят. На что же в таком случае вентиляция?..

Севелина пробралась в узенький тоннель вентиляционной шахты, притаилась за тоненькой перегородкой, отделяющей шахту от рубки и все-все слышала.

Слышала, как капитан говорил о том, что Айхен не вышел на связь, что его корабль не отзывается, что, скорее всего, его больше нет.

Девочка больно закусила кулачок, чтобы не заплакать, чтобы не выдать себя. Она слышала о том, что какая-то злая сила ворвалась в галактику, о том, что эта сила уничтожает все на своем пути. Севелина представляла себе черное облако огромных размеров, кишащее маленькими злобными красноглазыми существами. Облако обволакивает планету за планетой, и красноглазые грызут-грызут-грызут оставляя от планеты только… ничего не оставляя от планеты.

Страшно.

И страшнее всего представить, что красноглазые напали на Айхена…

Лучше умереть, чем представлять себе такое!

Потом девочка немного успокоилась, она услышала, что Армас намеревается лететь на поиски принца. Армас самый сильный, самый храбрый и самый умный, он всегда побеждает и берегитесь маленькие красноглазые чудовища! Но все же… все же…

Почему они так долго не возвращаются?!

Севелина была сильным маленьким человечком, не склонным придаваться отчаянию, но к сожалению (в данных обстоятельствах — к сожалению) она была наделена очень живой и яркой фантазией. Девочка не хотела думать о плохом, но как-то получалось само собой, что в головке ее складывались картины одна кошмарнее другой. Тоненькая ниточка с трудом уравновешенного и бережно хранимого мироздания в сознании ребенка дрожала и готова была оборваться, Севелина и не подозревала доселе, что эта ниточка так тонка, что мир и покой ее души так хрупок…

Севелина всхлипнула и прижалась лбом к холодному стеклу иллюминатора. Впервые она отвлеклась от своих маленьких детских проблем, впервые увидела сквозь радужную пелену силового поля бездонный холодный мрак, окружающий станцию-базу — ненадежное и хрупкое творение рук человеческих.

— Севелина, — прогрохотал позади нее мощный бас, — Ты плачешь?

Девочка боялась, что голос выдаст ее и молчала.

— Ты голодна? У тебя что-то болит?

— Нет.

Севелина не любила Эгаэла, предпочитала поменьше с ним общаться и вообще пореже попадаться на пути, может быть чувствовала лучше всех, что под обычной человеческой оболочкой скрывается Чужой.

Севелина видела, что Эгаэл не понимает простых человеческих вещей, и это действительно было так. В некоторых случаях. Эгаэл все видит, все замечает, на все обращает внимание — и не понимает… Эгаэл сразу почувствовал, что Севелина плачет, но не догадался почему. Если живой организм страдает, значит он болен или голоден…

Впрочем, на самом деле прошедшие годы не прошли для Чужого (вернее, Чужой) даром, Чужая почти научилась понимать…

Эгаэл очень много размышляла, это было самым любимым ее занятием — размышлять и делать выводы. Занятие это поглощало ее целиком. Эгаэл изучила психологию человека, много не поняла и просто приняла как данность некоторые формулы, понадеявшись, что со временем разберется. Всегда, когда решения не приводили к простому и логичному ответу, ей становилось неуютно, она начинала чувствовать себя по-настоящему чужой, как будто эта непонятная реальность, в которую она вырвалась из своего привычного спокойного и очень скучного мира, выталкивала ее из себя.

Эгаэл очень не любила чего-то не понимать.

Эгаэл не знала, как утешать ребенка. Знала — что надо утешить, но только стояла, смотрела на вздрагивающие костлявые плечики, на склоненную коротко стриженную головку, и молчала. А в голове ее мелькали варианты своего возможного поведения и варианты реакции на них девочки.

Погладить ее по головке? Обидится, не любит, когда с ней обращаются, как с маленькой. Как с девочкой. Уверить, что все будет хорошо? Но это неправда. Сказать правду? Сообщить, что вероятность того, что капитан и Айхен вернутся, весьма маловероятна (один шанс из пятидесяти, если быть точной)? Девочка расстроится еще больше.

Как бы поступил в этом случае человек?

Выбрал бы какой-то из этих вариантов? Или придумал бы иной?

— Тебе лучше не быть одной, — сказала Эгаэл, — Пойдем и будем ждать вместе. Если поступят какие-то сведения, ты получишь их скорее на командном пункте.

— Ты иди, — вздохнула Севелина, — Я побуду тут…

«Все-таки что-то сказала не так», — расстроилась Эгаэл, и ушла.

Что она будет делать с ребенком, если Армас не вернется?! Трудно даже представить такую вероятность! И нет никакого желания представлять… Интересно, все человеческие детеныши такие неуправляемые и непредсказуемые? Такие нелогичные?

Вэгул сидел у монитора главного сканера, но смотрел не в глубины космоса, а в пол и нервно постукивал кончиками пальцев по приборной панели.