Честь? А при чем тут вообще — честь?!

Как-то плавно забылось, что Маша совсем не горела желанием оставаться на Исчене, что она хотела домой, к мамочке и папочке, что она хотела стать ветеринаром, а Службу Охраны Галактики в гробу видела… Она пленница, и никакого долга, и никакой чести… Только вот Эйк… Ведь он здесь, а не там, и ради него… Ради него, конечно, стоило все это пережить и можно было бы пережить много еще всякого неприятного, обидно только, что сам Эйк и не догадывается об этом.

У командора Эйка Эрдра была удивительная судьба. Романтичная и печальная. По крови он был геллайцем, и, может быть, родился на Геллае, но большую часть своего детства он провел на корабле звероноидов, у которых находился в плену, пока ему не удалось сбежать. Его воспитали странствующие монахи — научили знать и понимать космос и мироздание, верить в Бога. Странствующие монахи были очень загадочными личностями и очень нелюдимыми. Мало кто мог бы похвастать знакомством с ними, и один тот факт, что они воспитывали Эрдра автоматически добавлял его образу притягательности, тем более, что после стольких лет жизни в обществе этих святых людей, он однажды покинул его ради воинской службы, более того — по слухам — он на эту службу был монахами благословлен.

Эйк Эрдр был тем человеком, кто явился однажды в Великий Совет Галактики и предложил объединить под своим началом те жалкие и разрозненные силы, что выставляли разные государства в защиту против пиратов и всякой иной нечисти, мешавшей беззаботному и счастливому существованию человечества. По какой-то причине ему поверили, его поддержали — особенно пламенно поддержал представитель Эрайдана, величайшей и могущественной империи в Галактике, в последнее время более всего страдавшей от распоясавшейся от безнаказанности преступной братии, и именно Эрайдан пошел на самые большие затраты, что были просто необходимы тогда, в самом начале.

Собственно говоря, мнение Эрайдана и было решающим.

Понятно, что в последующие за судьбоносным решением годы затрат на СОГ стало еще больше, но после нескольких успешных акций, практически очистивших галактику от пронырливых джентльменов удачи или, по крайней мере, заставивших их затаиться и действовать осторожнее, каждый, кто вкладывал средства, уже знал, что вкладывает их в надежное и верное предприятие.

Эрдр оказался прекрасным организатором и полководцем от Бога. Это было большой редкостью. Даже в масштабах галактики. В тот год, когда Маша принимала присягу, Службе Охраны Галактики исполнилось двадцать шесть лет. Эйку Эрдру было около шестидесяти, по геллайским меркам он был еще довольно молод… И он был умопомрачительно красив!

Маша смотрела на него и не слышала, что говорили, для нее наступивший день не был величайшим и прекраснейшим в жизни, как вещал кто-то из «ответственных лиц», для нее это был ужаснейший день. Самый ужасный с того дня, когда она покинула свою родную планету.

В самом деле, она была весьма жестоко потрясена, когда узнала, что никто не собирается возвращать ее домой, что она останется на этой страшной мертвой планете навсегда и скорее всего НИКОГДА УЖЕ НЕ УВИДИТ МАМУ! Осознать случившееся и смириться с ним было просто невозможно, сначала Маша искала сочувствия у окружающих и даже находила его порой, но никто, никто не выразил желания помочь ей сбежать, а сама она, разумеется, ничего предпринять не могла.

Потом она строила коварные планы, плакала, приходила в отчаянье и помышляла о самоубийстве, но время шло, и в конце концов Маша привыкла. Не сразу, но у нее получилось — получилось забыть о своих родителях, о сестрах, о подругах, получилось приспособиться к новому распорядку жизни и новым в ней целям, получилось изменить свой образ мыслей. Всего пара лет — и не было уже слез в подушку и раздирающих душу снов, она привыкла к тому, что ее окружало, к новой обстановке, к новым людям и нелюдям, а прошлое… Оно осталось где-то глубоко и далеко, как сказка, как мечта, как Грааль, к которому путь через бесконечность.

Ну и конечно, она была уверена, что вернется — может быть не скоро, может быть ОЧЕНЬ нескоро, но обязательно вернется домой.

На Земле ее считали пропавшей без вести и, вероятно, давно похоронили, Маша утешалась тем, что у мамы с папой есть еще дети. Им не будет так уж одиноко.

Одиноко было Маше.

Какое-то время у нее был Чапа, он очень ей помогал, но — Чапа умер, просто умер вдруг, казалось бы, ни с того, ни с сего… В последовавшие за тем страшным событием дни девочка была как никогда близка к тому, чтобы отправиться вслед за ним… Это были очень черные дни, дни, когда окончательно умерли надежды и мечты, обратились в прах, уступили жестокой реальности, которая давно уже холодно и логично убеждала, что обратной дороги нет и не будет.

И неизвестно что было бы с Машей, если бы не Лиэ, чуткий, нежный, бесконечно терпеливый Лиэ, который был рядом каждую минуту, не позволяя девочке даже ненадолго оставаться наедине с собой и своими мыслями. Лиэ — милое, доброе, меховое существо, невероятно хорошо все понимал, не думал, как другие «подумаешь собака», не был постоянно занят важными делами, может быть, на самом деле умел различать важные дела и второстепенные? Это с Лиэ они сидели ночами среди грядок на овощных плантациях базы, смотрели сквозь прозрачный купол на огромные звезды, это ему она рассказывала ВСЕ, в его покрытое мягким мехом плечо плакала, это он рассказывал ей длинные интересные космические истории, в том числе и об Эйке… Великом командоре Эйке, живой легенде.

— Маша Малышева! — произнес его голос и она вышла из строя, чтобы произнести клятву. Она назвалась Машей и до сих пор никто здесь не знал, что настоящее ее имя Мария, ну, кроме Бартунека, может быть, но Бартунек давно погиб.

Маша Малышева поклялась в верности Великому Совету и общему делу, что связывало воедино всех, здесь присутствующих. Ее слова звучали искренне и очень трогательно, они весьма умилили собравшихся — юная, красивая девушка с огромными серыми глазами, светящимися верой в добро и справедливость, весьма украсила мероприятие.

Никто не подозревал, что Маша клялась в верности ему и только ему — человеку, который смотрел на нее с доброжелательной официальной улыбкой. И глаза ее блестели не от пламенной веры в светлые идеалы, а от слез.

13442 год по межгалактическому летоисчислению

/33 года назад/

ЭРАЙДАН. АРЕТАС.

ВЭГУЛ

По огромному выставочному залу Академии Космоса Эрайдана шел представительный с иголочки одетый мужчина, ведя за руки двоих маленьких мальчиков. Под музей, вероятно, нарочно был выбран самый большой, просто необозримый зал, чтобы продемонстрировать величие многочисленных экспонатов. И — как следствие — самого Великого Эрайдана. В этом зале стояли макеты первых космических кораблей, скульптуры людей, привнесших исключительный вклад в покорение космоса и рассказывалось об их изобретениях.

Это младший из мальчиков — Вэгул, уговорил отца посетить музей. И отец согласился, несмотря на то, что они уже очень устали после целого дня путешествий по столице. Он просто не мог отказать ему, зная, что возможно этот раз — первый и единственный в жизни его мальчика, когда тот сможет посетить музей. Путешествия в столицу были очень дороги, даже для такого человека как Лерн Сает Эйт мевоузу Шейери.

Вэгул отыскал среди экспонатов космический корабль, первым покинувший когда-то атмосферу древнего Аретаса и попросил скульптуру его создателя, улыбчивого молодого человека Села Довата рассказать о нем. Вэгул и раньше видел проекции этого великого человека в школе и в книгах, но никогда еще не разговаривал с ним, как с живым.

Сел Мекат Говел шевеназу Доват опустился перед мальчиком на корточки и принялся рассказывать. Все, с самого начала, а Вэгул слушал, открыв рот, боясь пропустить хоть слово. Его старший брат Гров ныл где-то за спиной, упрашивая отца поскорее вернуться в отель, но отец не слушал его — он не хотел мешать Вэгулу. Почему-то ему казалось очень важным позволить сыну поговорить с Доватом и с Себом, и с Лиоу… Почему-то…