— И смотри, чтобы больше, таких мыслей, чтобы планеты не спасать — не было! — сказала она нахмурившись.

— Ладно, — улыбнулся Айхен, целуя в ответ ее в губы, — За каждую буду сражаться, как за свою!

Втроем в удобной и комфортабельной кабине «Вольво» было совсем не тесно и даже уютно, тем более, что Шуриков сменщик угрюмый молодой человек по имени Слава, как только выехали из города отправился спать.

— Ты как относишься к учению Кришны? — поинтересовался Шурик, как только Слава исчез за занавеской.

Айхен неопределенно пожал плечом.

— Ой, ты, пришелец, небось и не знаешь, кто это такой?.. Я расскажу пока Славка спит, он у нас шибко православный… Это чертовски круто, если разобраться. Я сам сначала не понимал…

На самом деле в Шурике, видимо, погибал прекрасный лектор, потому что рассказывал он легко и понятно, к тому же весьма грамотно — без всяких «ну» и «в общем». А самое главное не требовал от собеседника никакой реакции. Сидишь? Слушаешь? Вот и чудненько!

В процессе лекции Айхен периодически впадал в полудрему, и ему снился мудрый синелицый юноша, восседающий на слоне, и подозрительно похожий на авессийца.

Потом Шурик отправился спать, а Слава — ничего не проповедовал, всю дорогу ехал молча, через каждые полчаса вытряхивая из пачки новую сигарету.

Потом отправился спать Айхен, а потому был избавлен от продолжения леции о Кришне.

Несколько раз по пути их останавливали, проверяли документы, смотрели и Айхенов студенческий билет, но как-то без особого интереса, видимо. предполагалось, что ученый богослов никакой опасности для общества представлять не может.

Два дня пути, и Айхена высадили в Химках, прямо у железнодорожной станции, откуда — о чудо! — действительно до Москвы было рукой подать.

Шурик помог купить пришельцу билет и собственноручно посадил в поезд.

— Смотри, нигде не выходи! И через полчаса пребудешь в первопрестольную!

Они обнялись и троекратно, по-русски, расцеловались.

— Ты это… не пропадай! — сказал Шурик, — Прилетай в гости. Тебе на космической колымаге небось как нечего делать до Тагила дофигарить?

Айхен обещал и отправился в вагон.

На самом деле он так и не понял, действительно ли юные жители Тагила поверили в то, что он пришелец или просто привыкли философски относиться к любой информации. Утверждал же один из многочисленных приятелей Юли, что он эльф и живет уже на свете не первую сотню лет, да не просто так, а путешествуя по разным «параллельным» мирам. Юношу все звали Эрендилом, даже его собственная мама, потому что на имя, данное ему при рождении, юноша категорически не отзывался.

Эльф — так эльф.

Пришелец — так пришелец.

Главное, чтобы было интересно.

В Подмосковье бушует жарища, хотя лето еще не наступило.

Солнце палит нещадно. На небе ни облачка, и даже ветер — горячий, как в пустыне Сахара.

Сегодня воскресенье и на Химкинском водохранилище яблоку негде упасть от отдыхающих. Лина лежит в тенечке под деревом, лень не то что шевелиться — даже думать лень. Только глаза еще кое-как способны двигаться — провожать пролетающие по откосу туда-сюда электрички. Бедненькие люди, как им там, должно быть, жарко. И как хорошо лежать под березой и ловить животом солнечных зайчиков.

— Лин, иди искупайся, перегреешься.

— Не… не охота…

Лина плохо говорит по-русски, и — самое главное — не хочет учиться говорить. А вот читает уже почти хорошо, еще медленно, но все меньше и меньше просит расшифровать ей непонятную фразу.

Зато Паша старательно учится говорить на межгалактическом — наверное полагает, что тот ему пригодится.

— Машуль, квасу налей!

Паша тоже лежит под березой и ему тоже лень шевельнуться, как будто Маше не лень!

— Паш, пойдем искупаемся?..

— Ты иди, мне неохота.

— Ну ладно, сейчас наберу в пакет воды и окачу обоих, будете знать!

Хорошо на Земле летом.

Когда холодно, сыро и идет дождь — вспоминается самое плохое и хочется плакать, а когда солнышко и птички поют, то кажется, что все не так уж скверно, и скоро случится что-то… Что-то, что все изменит…

Невозможно ждать бесконечно… Иногда только ждать и возможно.

В ту ночь они втроем стояли у окна до утра, смотрели как занимается рассвет, ждали чего-то… Потом слушали по телевизору о комете, которая прошла так близко от Земли, что едва не коснулась ее хвостом, видели в записи полыхающее огнем небо и сердце невольно сжималось.

А об сгоревших останках чужих кораблей не обмолвились ни словом, даже вездесущие журналисты, хотя, наверное, обломков этих подобрали по полям и лесам немеренно.

Маша вспоминала, как ее ругали за выходку в поезде метро и улыбалась про себя. Должно быть, даже если на Землю будут косяками высаживаться разумные осьминоги, власти сумеют это как-то утаить, а обыватель — даже если увидит этих осьминогов собственными глазами — проглотит любую дезу.

Земля не готова к принятию ее в галактическое сообщество — и все тут! Пока умные дяди из Великого Совета не решат иначе, никакая война в космосе — которую, между прочим, нафотографировали и так эдак астрономы всех европейских стран — ситуацию не изменит. Развивайтесь, люди, выходите в космос, мы не мешаем вам, только фотографии звездных лайнеров у вас лучше всего отобрать.

Война закончилась, умные дяди пришли в себя и принялись с похвальным рвением наводить порядок. Правы они были или нет, Маше судить было сложно, им — умным дядям — наверное виднее. Только вот поставленная на уши СОГовская агентура поработала так хорошо, что разыскала и увела в неизвестном направлении припрятанный Машей в Битцевском лесу катер. Куда иначе он мог деваться?

Больше всего о пропаже катера жалел Паша.

Маша пыталась выйти на земных агентов, которые помогли бы ей связаться с какой-нибудь из баз СОГа, но не смогла найти никого! Телефон Вартана не отвечал. В квартире Петра жили совсем посторонние люди. Перепугались все что ли? Попрятались? Или это практика такая — периодически обрывать все концы? Конспираторы хреновы…

А Севелина в те дни была сама не своя, она то впадала в мрачность и лежала на диване в позе эмбриона, лицом к стенке, то начинала придумывать какие-то безумные планы, как покинуть Землю и выяснить, наконец, что стряслось с «Пауком», но чаще всего она просто ждала. Дни шли за днями, недели за неделями, месяцы за месяцами, а небо таинственно мерцало звездами, спокойное и безжизненное.

Они все погибли. Все. Поэтому не прилетели.

Об этом не говорили ни Лина, ни Маша, страшась, должно быть, облекать в форму страшную мысль.

Но по ночам плакали обе.

С грохотом мчится в Москву полупустая электричка, дачники хлынут позже, ближе к вечеру, и тогда в вагонах будет — как в крематории. А сейчас в открытые окошки задувает ветерок, ерошит волосы, треплет газеты.

Кажется, эта страна вся покрыта либо непроходимой тундрой либо непроходимыми лесами — где бы не ехал, все время в окне елки, березки, осинки, без конца и края. А вот — лес обрывается, крутой откос уходит вниз и виден берег водоема, облепленный отдыхающими. Туземцы страшно любят забираться в воду. Ну ладно еще в горячую — в этом даже есть какая-то прелесть, но в такую — холодную и грязную?! Да еще всем скопом!

Айхен закрыл глаза вспоминая родные стальные стены, мягкие полы и роботов-уборщиков, искусственную гравитацию и молекулярную ванну… Да, пожалуй чистые небеса, природа и свежий воздух тоже могут надоесть. И еще как!

Вот она — Москва.

Ну и что дальше?..

Когда Айхен отпускал Машу на Землю, он вручил ей портативный передатчик, через который должен был связаться с ней с корабля. Был разработан и запасной вариант, на тот случай, если каким-то образом выйдет из строя передатчик (случай, если у Айхена не окажется корабля, разумеется, не рассматривался). После долгих раздумий Маша назвала один из наиболее выдающихся в Москве ориентиров музей космонавтики на ВДНХ, обнаружить и опознать который, по ее мнению, запросто мог бы и не знающий расположения города и языка человек. ВДНХ знают все. Ракету, летящую в небо, можно увидеть издалека. И лесочек имеется неподалеку, где можно припрятать катер.