Земледелие и скотоводство — это не две фазы, сменяющие одна другую, а два возможных пути развития человеческого общества, выбираемые конкретным племенем в зависимости от условий жизни. Китайцы и племена майя и ацтеков, например, земледелием занимались, но животных не приручали или почти не приручали; им хватало мяса, добытого охотой. Наоборот, жители Саян земледелия не знали, они разводили оленей.
В Монголии земледелие появилось лишь в конце XIX века. К этому же времени стало развиваться домашнее производство металлической утвари, деталей жилищ, но оно так и не оформилось в самостоятельные ремесла. А раньше, до XIX века, монголам были известны только скотоводство и охота с целью добывания мехов.
Вполне возможно, что освоение монголами скотоводства привело к взрывному росту численности населения. Баланс количества людей с окружающей средой был нарушен. Для ликвидации дисбаланса некоторая часть местной молодежи отправилась в Китай и на запад искать земли для поселения и работу для приложения рук, что и породило легенды о монгольских пришельцах.
Случались ли крупные миграции целых народов? Это очень сомнительно. Кочевникам трудно собраться в большую компанию, чтобы двигаться в одном направлении вместе со своим скотом и семьями. Ведь нет возможности прокормить объединенные стада: они больше вытопчут, чем съедят. Нужны слишком большие территории для стад, а примитивность коммуникаций практически не позволяла тогда иметь устойчивую связь разбросанным по степи семьям скотоводов. Им невыгодно было отделять избыточный продукт на развитие государства (платить налог), чтобы оно финансировало войну против оседлого народа, с целью захвата его богатств.
На всем протяжении нашего исторически достоверного горизонта мы не видим ни одного победоносного нашествия диких кочевников на оседлые культурные страны, а лишь как раз наоборот. Так не могло же этого быть и в «доисторическом» прошлом. «Переселения народов» должны быть сведены лишь к переселению их названий или, в лучшем случае, правителей, да и то из более культурных стран в страны менее культурные, и никак иначе.
Но вот миграция отдельных групп людей с запада или севера Европы, из стран с повышенной плотностью населения, вполне возможна. С. И. Валянский и Д. В. Калюжный пишут:
«Не Восток пришел в Европу, а европейская культура отправилась в Азию. Археологические следы от Европы до Тихого океана, служащие основанием концепции миграции с Востока на Запад, есть следы как раз обратного движения. В самом деле, чем дальше забираются археологи на Восток, тем примитивнее следы культуры, и не удивительно, ведь котел цивилизации остался в Европе!»
Здесь можно не согласиться лишь в одном: «Котел цивилизации» был не только в Европе, он охватывал многие регионы Средиземноморья, и нам нельзя забывать о Малой Азии. Ведь сами же авторы сообщали нам, что монголы узнали о скотоводстве от переселенцев из Малой и Передней Азии.
Традиционная история, вместо того, чтобы серьезно разобраться с условиями жизни и быта скотоводов, демонизирует их. Кочевые племена предстают перед читателями исторических книжек как банды тупых, бездуховных убийц. Такое отношение смазывает карту войн, в которых участвовали отнюдь не «кочевники» или «варвары», а армии и воины. У войны же совсем не те законы, что в обыденной жизни.
Следует учитывать также, что «кочевник» или «варвар» это не экономическая, а скорее эмоциональная категория. Исторические «кочевники» носятся по планете с целью грабежа и убийств. Реальные кочевники-скотоводы кочуют со стадами своими во вполне определенных пределах со вполне определенной экономической целью. То же самое можно сказать о кочевниках-торговцах, караваны которых сопровождали, разумеется, вооруженные отряды для защиты в пути.
Если не учитывать всего этого, неизбежны крупные ошибки, даже в археологической работе.
Вот что получилось у украинского археолога А. Добролюбского, когда он попытался проверить Новую хронологию на археологических памятниках степного Причерноморья.
«Представим себе массив всех известных кочевнических погребений … начиная с эпохи раннего железа (рубеж 2-го — 1-го тысячелетия до н. э.) до XVIII в. — на западе степного Причерноморья…»
Крупные сходные серии — совокупности:
«…образуют два типологических массива, которые достаточно надежно датируются I в. до н. э. — IV в. н. э. и X–XIV вв. н. э. каждый. Первый соответствует „сармато-аланскому“ времени, а второй принято относить к „поздним“, „средневековым“ кочевникам».
(Сразу обращает на себя внимание то обстоятельство, что границы имеющихся датировок включают в себя по пол-ветви синусоиды, то есть по четыре с половиной века.)
«Между тем дальнейшее сопоставление и сличение типологических деталей обеих серий — совокупностей выявляют серьезные и разительные отличия… „Позднекочевническая“ (печенежско-торческо-половецкая) серия (X–XIII вв.) представлена почти исключительно одиночными впускными погребениями мужчин-воинов, часто сопровождаемых остатками коня… Основной инвентарь в могилах — это остатки конской сбруи и оружия — кольца, удила, сабли, наконечники стрел, накладки на луки и колчаны, реже — остатки кольчуг… Керамики нет вообще — в исключительных случаях отмечены невыразительные лепные горшки или их фрагменты. Женские погребения (определяемые по инвентарю) достоверно не выделяются. Богатые погребения (с золотом и другими признаками „исключительности“) появляются лишь к XIV в. Тогда же появляются и женские захоронения с зеркалами и ножницами…
Если попытаться формально воссоздать печенежско-торческое и половецкое общество X–XIII вв. лишь по данным погребального обряда (т. е. по общепринятым в археологии правилам реконструкции), то мы обнаружим, что оно состояло исключительно лишь из воинов-всадников и не имело ни женщин, ни кочевой знати… Никакой посудой они не пользовались вообще. Таков, в общих чертах, инвариант „позднекочевнической“ серии. Надо сказать, что он соответствует нашим обиходным представлениям о „диких“ кочевых ордах, которые донесла до нас письменная традиция.
Но им не соответствует „сармато-аланская“ серия — не менее „дикая“, в таких же представлениях. По тем же формальным признакам обрядности, сарматы и аланы лошадьми не пользовались, а лишь использовали их изредка, как жертвенную пищу. Зато у них было множество знати и женщин, в том числе очень богатых. Все они ели и пили из богатой посуды. „Средний“ слой также укомплектован неплохо. А вот „бедных“ почти нет».
Какой же вывод мы можем сделать из процитированного? Тот, что если типологически совместить в единый массив обе «серии — совокупности» (то есть находки «разных времен», найденные в одной и той же земле), то мы увидим «совершенно нормальное общество кочевников с вполне гармоничной половозрастной и вертикально-социальной организацией, бытом и культурой», как пишет и сам А. Добролюбский.
«Типы погребальных сооружений „поздних кочевников“ остаются сходными с сармато-аланскими. Но при этом они заполняются многочисленными женщинами, конями, предметами быта, мелким и крупным рогатым скотом и т. п. и „дополняются“ знатью, могильниками, а также оседлым окружением».
При этом:
«…достаточно взглянуть в любой учебник по археологии — изложение материала после XIV века просто прекращается».
Эпоху великого переселения народов (V век) и готских войн в Европе (VI век) «археологически обеспечивают» авары, кочевые болгары и заканчивают кочевые венгры. Ту самую эпоху, «которая ранее была совершенно неуловима», по словам Добролюбского, ведь других памятников той эпохи историки не видят.
«А земледельческого населения в степях Причерноморья (если судить по имеющимся археологическим данным) не было вообще — никто не желал здесь жить до XVII века».
