В момент их встречи камень заплакал; во всяком случае, так Оуэну показалось; в мягком свете огня он ощутил, что камень погрузился в сентиментальное настроение — никогда прежде такого не случалось.

Между тем не вызвало сомнений, что плачет старик. Редкие слезы оставляли дорожки живого золота на его щеках, словно он сберегал оставшуюся в теле жидкость именно для этих мгновений.

Но взгляд его сохранял ясность, когда он вновь посмотрел на Оуэна.

— В нашей земле есть место, предназначенное для этого камня, и там он должен пребывать до скончания времен. Вам известно, где оно?

Оуэн ощутил, как его сердце остановилось, а потом вновь неровно забилось.

— Мне снилось это место каждую ночь из последних тридцати лет, но я там никогда не бывал и не знаю, где оно находится. Меня направили в Англию, чтобы я его нашел.

— Значит, мой последний год прошел не зря. — На лице Уэйнрайта появилась улыбка, озарившая лицо, и он сразу помолодел. — Я ждал счастья моей дочери и вашего появления, и сегодня оба мои желания выполнены. И все же ваша задача не так проста, поскольку нам, идущим по древним прямым путям, никогда не говорят, какое из пяти охраняемых нами мест является главным. Вы можете описать мне место, которое вам снится?

Кровь потекла быстрее в жилах Оуэна, подобно потоку разлившейся реки.

— Если мне дадут перо и бумагу, я могу попытаться.

По просьбе отца Марта принесла гусиное перо, чернила и лист хорошей плотной бумаги, превосходно удерживающей чернила.

— Я использую эту бумагу для звездных карт, — сказал Эдуард Уэйнрайт. — Если я доживу до утра, то после того, как вы сообщите мне время и место вашего рождения, я сделаю такую карту для вас.

Оуэн вежливо поблагодарил, он не стал говорить, что сам делал такую карту для себя множество раз.

Он сидел у огня, положив деревянный поднос на колени. В танцующем оранжевом свете пламени, полузакрыв глаза, он набросал место, которые увидел первый раз в джунглях, более трех десятилетий назад.

Он рисовал и говорил.

— Это место окружено туманом; когда я побывал там впервые, я сумел запомнить неясные очертания буковых деревьев, растущих с одной стороны. Тем не менее, когда это место озаряет неполная луна, тени стоящих камней получаются достаточно четкими.

— Значит, там есть камни? Вы их опишете для меня?

— У меня нет полной уверенности.

Когда Оуэн начал рисовать, он обнаружил, что некоторые детали не в состоянии себе представить.

На бумаге появились неясные очертания буковых деревьев, а также начало круга камней, несущее собственную магию, однако это были не те подробности, которые требовались Эдуарду Уэйнрайту. Оуэн наклонил поднос, чтобы улучшить освещение.

— Когда я приближаюсь, то вижу ряд вертикально стоящих камней, каждый из которых выше человека, в основании камни в два раза толще, к вершине сужаются. Они окружают низкую насыпь чашеобразной формы, перед которой расположены камни пониже и более округлые. Основа насыпи каменная, но сверху она покрыта землей и дерном, скрывающими туннель. Там есть перемычки, обтесанные по краям так, чтобы соединялись вместе, подобно тому как плотник обрабатывает дерево, чтобы сделать дверной проем. — Он поскреб подбородок обратным кончиком пера. — К своему стыду, должен признаться, что не сумел сосчитать камни в круге. Я пытался, но всякий раз их число оказывалось разным.

С другой стороны камина ему ответил Эдуард Уэйнрайт:

— Тут нечего стыдиться. Еще никому не удавалось сосчитать камни в древних кругах, они созданы не для наших глаз. В своем сне вы входили внутрь могильного кургана?

Оуэн поднял голову.

— Так это могила? Мне приходила в голову такая мысль; внутри я видел кости людей и лошадей. И в каждом сне я входил в туннель. Там царила полнейшая темнота, тем не менее я все видел словно днем; так сон и голубой камень меняли мое зрение.

Он начал делать другой рисунок, теперь Оуэн пытался изобразить курган изнутри.

— Могила, как вы ее называете, длинная и узкая, если не считать два тупиковых ответвления у самого входа. Если смотреть сверху, получится крест с короткой горизонтальной перекладиной. Ниша, предназначенная для живого камня, находится в дальнем конце, внутри стены. Мне ни разу не удалось разглядеть ее как следует, но у меня создалось впечатление, что она именно такого размера и глубины, чтобы живой камень находился возле поверхности земли, оставаясь под защитой скалы.

Он закончил рисунок кургана как снаружи, так и изнутри, начертил стрелу, направленную в сторону ниши, и написал возле нее короткую фразу. Потом повернул поднос и показал рисунок Эдуарду Уэйнрайту.

— Я бы не хотел торопить вашу смерть, но если это поможет вам завершить главный труд вашей жизни, для вас это будет благом.

— Так оно и есть. — Глаза Уэйнрайта загорелись новым огнем. Он посмотрел в сторону Марты Хантли. — Для этого мы жили, ты и я. Пришло время откровения.

Марта молча встала и со свечой подошла к камину, где продолжали пылать огромные дубовые поленья.

Чтобы ослабить такой огонь, требовалось немалое умение, которое приходит только с практикой. Наконец, когда ей удалось отодвинуть в сторону поленья, Марта поплотнее запахнула подол юбки, опустилась возле камина на колени и устроила маленькое чудо, просунув руку вниз, в полость между камнями. Оуэн поднес свою единственную свечу поближе и в ее свете понял, что все обошлось без всякого чуда — просто у Марты была очень тонкая рука. Единственный камень внутри камина уравновешивал рычаг — стоило его убрать, и один конец рычага поднимался вверх, а другой опускался, оставляя проем, в который можно было просунуть руку.

Марта вытащила из тайника пергаментные свитки, перевязанные бечевкой из конского волоса. Она несла их так, словно у нее в руках были кости давно умершего святого, которые могли в любое мгновение рассыпаться в прах. Присев рядом с отцом, она с благоговением положила свитки ему на колени.

Он быстро их рассортировал, а потом кончиком гусиного пера поднял один и передал Оуэну.

— Вы не окажете мне честь, вскрыв этот свиток?

— А вдруг я его испорчу? Свиток выглядит ужасно древним, у меня нет опыта работы с такими вещами.

— Он создан для таких, как вы. Даже если свиток рассыплется от вашего прикосновения, он сослужит свою службу. Однако будет лучше, если вы проявите осторожность. Чтобы им смогли воспользоваться те, кто придет после вас.

Оуэн затаил дыхание, но понял это только после того, как открыл свиток. Нетвердой рукой он развязал бечевку и развернул пергамент. Тот оказался более мягким, чем Оуэн предполагал, и не ломался на сгибах, а развернулся в лист длиной с его предплечье. Перед его глазами появился начертанный углем пейзаж.

Первым все понял Фернандес де Агилар, наклонившийся над плечом Оуэна.

— Это то самое место… Седрик, это же воплощение твоего сна!

Рисунок был сделан углем и подкрашен охрой и известью, а также оксидом меди, разведенным в воде, или белке яйца, или в чем-то подобном, из-за чего краски со временем потускнели.

Это было то самое место, которое пытался изобразить Оуэн. Как и прежде, число камней сосчитать не удавалось, словно свет от камина колебался всякий раз, когда Оуэн на них смотрел. Взгляд его привлек курган, поскольку он не был пустым и тихим, каким он его увидел в первый раз, — здесь его окружала толпа, а какой-то мужчина поднял зажатый в руке посох. Оуэн наклонился поближе к огню, а потом отодвинулся назад.

— Сколько лет этим свиткам? — хрипло спросил Оуэн.

— Они находятся в моей семье немногим больше ста поколений, — сказал Эдуард Уэйнрайт. — Я мог бы назвать имена предков, но боюсь, что моя жизнь закончится прежде, чем я завершу чтение списка. Когда-нибудь, если у вас возникнет такое желание, Марта это сделает для вас.

— В нашей семье мы также можем назвать имена наших предков, владевших голубым камнем. Это было первое, что я узнал от своей бабушки. Повторение всех имен занимало полдня.