Ну, Сергей и нажал. Тачка у гебешников была что надо. Лучше «широкого». На посту ГАИ мент засвистел, замахал палкой, но когда разглядел номер, взял под козырек. Красота, а не езда.

Раз такое дело, Дронов вообще по встречке погнал, благо из Москвы машин ехало мало, всё больше из области, на работу.

На светофоре все-таки пришлось встать – по поперечному Антоновскому шоссе тоже шел поток.

От будки вразвалочку приближался регулировщик. Думал, как минимум червонец к нему приехал, а то и четвертак – за езду по встречке-то.

Это он номер не разглядел. Подошел со стороны пассажира, пузырь ленивый, просунул рожу.

Роберт ему прямо в нос развернутую корочку. Что, съел?

Гаишник башку из окна вынул, козырнул. Тут желтый свет включился, и Сергей дал по газам.

Едва отъехали, вдруг умник велел:

– Стой!

Дронов затормозил.

– Чего ты?

Лицо у Дарновского было не то злое, не то напряженное. И говорил он сдавленным голосом, коротко.

– Быстро! Выскакиваем. Голосуешь и сваливаешь. Давай!

Выпрыгнул из машины как ошпаренный. Сергей за ним.

– Да чё случилось-то?

Умник стоял на обочине, махал рукой – и сразу же остановился «москвичок».

– Значит, так, – быстро-быстро и шепотом заговорил Дарновский, уже держась за открытую дверцу. – Ни к кому из тех, кого знаешь. Засядь где-нибудь и сиди. В семь часов вечера, у входа в Центральный телеграф. Входишь туда, через минуту выходишь. Я подойду. Если не подойду – завтра. Послезавтра. И так каждый день. Шеф, поехали!

– Да стой ты! – схватил его за плечо Сергей. – Я с тобой!

– Нельзя. Слишком приметная пара.

Отпихнул, хлопнул дверцей и усвистел, темнила проклятый.

Сергей, конечно, тоже замахал рукой. Почти сразу остановилась другая машина, «волга». Поехал Дронов в сторону Москвы, сам ничего не понимает. Вдруг сзади сирена и железный мегафонный голос: «К обочине! К обочине!»

Начальство на работу везут, что ли?

Он оглянулся.

По разделительной полосе, крутя мигалкой, неслись обыкновенные «жигули».

Нет, не обыкновенные.

Машина номер четыре, из вчерашнего списка! За нею еще три, оттуда же.

Пролетели мимо на дикой скорости – тоже торопились в Москву.

Парой минут раньше, и накрыли бы! Откуда Дарновский узнал, что сзади погоня?

Загадка.

Другой вопрос: куда податься?

Деньги у Сергея, как всегда, при себе были, но не сказать, чтоб очень много: пара «Франклинов» и пачка деревяшек.

Умник сказал, к знакомым нельзя. В гостиницу, надо думать, тем более.

– Давай к Курскому вокзалу, – велел Дронов водиле.

Это место, где приезжий человек задешево и без прописки может снять временное жилье – хоть на неделю, хоть на одну ночь.

У первой же бабки Сергей взял комнату в Измайлове, по пятерке в сутки.

– Тебе на сколько? – спросила она.

– Там видно будет.

И засел Сергей на съемной хате думу думать.

Во-первых, про Дарновского. Тут мешались злоба, надежда и страх: что, если умник сбежал не только из-за погони? Вдруг он сообразил своими мозгами, подаренными Белым Столбом, как найти Марию, и хочет сделать это в одиночку?

Во-вторых, про непонятный Санаторий. Что же это за учреждение такое, если сам Иван Пантелеевич, человек влиятельный и бесстрашный, так испугался?

Короче, одни вопросы были у Дронова, ответов ноль.

Еле-еле дотерпел до вечера.

Ровно в семь вошел с улицы Горького на Телеграф. Потоптался там пару минут. Вышел обратно. Дарновского не было.

Значит, завтра.

На следующий день всё то же самое.

Утром и днем он просидел в четырех стенах, тупо глядя в допотопный черно-белый телек. В семь опять был у Телеграфа.

Голяк.

И на третий день, и на четвертый.

Паршиво стало Сергею, почти так же паршиво, как после первого исчезновения Марии. И всё сильнее крепло подозрение, что обманул его умник. Может, они сейчас вдвоем уже где-нибудь в Сочах или на Пицунде. Греются на солнышке, шашлыки едят, над доверчивым козлом посмеиваются. То есть не Мария, конечно, посмеивается, а гаденыш этот.

Чтобы можно было уснуть, вечером Дронов придумал снимать напряжение. Поздно, часу в двенадцатом, бегал по Измайловскому парку в полной темноте – в Режиме. Несся прямо через лес, быстро лавируя между деревьями. Это упражнение требовало полной концентрации, иначе расшибешься насмерть.

Иногда в стороны брызгали шпанята-малолетки или влюбленные парочки, напуганные вылетевшим из мрака зигзагообразным вихрем.

К себе в комнату возвращался вымотанный. Падал на кровать, засыпал без снов.

Утром продирал глаза, первым делом смотрел на часы – сколько осталось до девятнадцати ноль-ноль.

Дарновский объявился только на девятый день, когда Сергей перестал надеяться.

Он поднимался по ступенькам, не глядя вокруг, потому что ничего такого уже не ждал. Вдруг сзади по плечу – шлеп.

Обернулся – умник.

– Ёлки! – чуть не всхлипнул Сергей. – Ты где столько пропадал?

– Потом, – кинул Дарновский, поманив за собой.

Дронов за эти дни пообтрепался, купленная на рынке советская электробритва плохо пробривала щетину – в общем, так себе видок был, а очкастый Роберт гляделся гладко, ухоженно. Даже вроде бы духами от него пахло. Женскими!

– Ты где тусовался-то? – не выдержал Сергей, догнав напарника (это уж в подземном переходе было).

– У знакомой.

– А сам говорил, к знакомым не соваться.

– То к старым. А это новая. На улице познакомился. На фейс страшна, но баба хорошая.

Сергей немного успокоился.

– Как ты можешь с другими… после Марии?

И передернулся – трудно ему было такой вопрос задать.

Умник вздохнул, ничего не ответил.

Вел он Сергея мимо Художественного театра на Кузнецкий, потом по Петровке мимо Сандунов и вверх по горбатому переулку. Шли быстро.

Про главное спросить Дронов боялся. Наконец собрался с духом:

– Ну что? Выяснил что-нибудь?

Дарновский просто, без понтов, сказал:

– Я нашел ее.

– Где она?! – остановился Сергей. – Куда ты ее дел?

– Если бы я ее куда-то дел, я бы за тобой не пришел. – Дарновский мрачно на него оглянулся. – На кой ты нам сдался, век бы тебя не видать. Из-за тебя, придурка, всё случилось.

– Из-за меня?! – Дронов сжал кулаки, но ничего, сдержался. Не время было. – Где Мария, говори, гад!

– Анну держат в одном хитром учреждении. И без тебя ее оттуда не вытащить. Сейчас покажу место.

Они шли переулком за улицей Жданова, эти места Сергей знал плохо. На табличке было написано «Чернопосадский пер.».

Дарновский уверенно вошел в подъезд старого трехэтажного домишки – грязного, с пыльными, а частью и выбитыми стеклами. Ясно: выселенка, под снос.

В большой пустой квартире, где пахло трухой и мышами, у окна стояла заляпанная краской табуретка. На подоконнике – несколько пустых бутылок из-под кефира и нарзана.

– Чего это тут? – спросил Сергей, озираясь.

– Мой НП. Больше недели тут просидел, с утра до вечера. Вон за тем домом сёк.

Дронов посмотрел, куда показывал умник, но дома не увидел, только каменную ограду, высокую. Будка проходной, крепкие автоматические ворота. Из-за стены торчали верхушки деревьев, и в глубине зеленая железная крыша. Судя по ней – обычный московский особнячок, в старых районах таких навалом. Около входа висела какая-то вывеска, но отсюда не прочтешь. Что еще? Табличка с номером дома: восемь.

Стоп! Это ж тот парень про дом восемь поминал, который с обрыва прыгнул. В смысле, не дом прыгнул, а парень, Лехой его звали.

– Санаторий, да? – почему-то шепотом спросил Сергей. – Это Санаторий?

– Хрен его знает. Но она точно там.

Откуда знаешь, хотел спросить Дронов, но по лицу напарника понял – не скажет. Ладно, не суть важно.