— Так вы и впрямь не знаете эти места, граф? Так и не знаете?
На лице Рескатора мелькнула довольно мягкая улыбка.
— Не буду лукавить, милая барышня. Допустим, что я достаточно хорошо знаю берег, чтобы попытаться, подчеркиваю, попытаться благополучно пристать. Но неужели вы считаете меня таким идиотом, — тон его голоса изменился и стал жестким, — что я стану спасать вас и ваших людей после всего того, что вы мне сделали? Сдавайтесь, сдайте оружие, верните мне корабль. После этого я займусь его спасением, если будет не слишком поздно.
— Наша община имеет в виду не капитуляцию, — сказала госпожа Каррер, — а лишь возможность избежать гибели от жажды или при кораблекрушении. Пробив бочки с водой, вы вынесли приговор самим себе. Выход один — высадиться в любом месте, где можно подзаправиться.., или умереть.
Рескатор поклонился.
— Мне импонирует ваша логика, госпожа Каррер.
Он снова улыбнулся и оглядел такие разные, но одинаково озабоченные лица трех женщин.
— Что ж, давайте умрем все вместе, — заключил он.
Он повернулся к окну, откуда доносился непрестанный грохот волн, бешено накатывающихся на корпус уносимого течением корабля.
Анжелика видела, как дрожат маленькие натруженные руки госпожи Каррер.
— Господин граф, как же вы можете хладнокровно согласиться…
— Мои люди идут на это.
Он продолжал, уже не глядя на них, возможно, потому, что у него не хватало на это смелости.
— Вы, христиане и христианки, взывающие к Богу и заявляющие о своей любви к нему, вы боитесь смерти. Что же касается меня и всех, кто близко знаком с исламом, мы не перестаем изумляться этому заложенному в вас страху. У меня совершенно иное видение вещей. Конечно, если бы все сводилось к тому, чтобы просто прожить эту жизнь, было бы трудно не впасть в уныние от монотонной череды дней и встреч. Но, к счастью, есть смерть, и есть потусторонняя жизнь, и она ждет нас, как увлекательное воплощение всех истин, воспринятых нами в земной юдоли.
Женщины слушали его в полном смятении, как если бы к ним обращался безумец.
Жена адвоката протянула к нему умоляюще сложенные руки.
— Сжальтесь! О, сжальтесь над моими одиннадцатью детьми!
Охваченный яростью Рескатор обернулся:
— Надо было думать об этом раньше. Вы не колеблясь сделали их заложниками последствий вашей безрассудной затеи. Тем самым вы заранее пошли на то, что им придется расплачиваться за ваше поражение. Сейчас уже поздно. Каждый выбирает сам… Вы хотите жить. А я предпочту сто раз умереть, чем уступить вашим угрозам. Это мое последнее слово. Передайте его вашим мужьям, вашим пасторам, вашим отцам и детям.
Госпожа Каррер и Абигель были настолько потрясены этой гневной тирадой, что Никола Перро пришлось сопровождать их, пока они уходили, опустив голову, почти ослепшие от слез.
Анжелика задержалась.
— Есть только два решения. Первое — сдаюсь я, второе — сдаются они. На первое можете не рассчитывать. Неужели и вы можете себе представить меня на веслах в лодке, дрожащего под прицелом мушкетов ваших друзей и гребущего к пустынному берегу с горсткой преданных людей? Вы ни в грош не ставите мою честь, сударыня. Значит, вы плохо знаете меня.
Она не сводила с него страстного взгляда, глубокого и зыбкого, как море, маленького светильника в полумраке каюты.
— О нет, я знаю вас, — вполголоса сказала Анжелика.
Протянув руки, она непроизвольным жестом положила их ему на плечи.
— Чем больше я вас узнаю, тем больше вы меня пугаете. Иногда вы кажетесь немного сумасбродным, но по трезвости ума превосходите всех других. Вы всегда знаете, как поступать. Вы умеете с точным расчетом цитировать священное Писание. Вам удается выбрать тот самый момент, когда ваши сообщники слушаются только вас. Вы предусмотрели заранее все, даже то, что вас предадут. А когда вы стали говорить этим женщинам о потустороннем мире — разве вы не рассчитывали на что-то? Вы постоянно разыгрываете какую-то партию с определенной целью. Когда же вы искренни?
— Только когда вы в моих объятиях, красавица вы моя. Только тогда я сам не знаю, что делаю. За эту слабость я дорого заплатил. Помните, пятнадцать лет тому назад я поддался соблазну подольше остаться наедине с вами, моей неотразимой женушкой, и не успел вовремя скрыться от королевской полиции, прибывшей арестовать меня. То же самое произошло сегодня ночью, когда наша встреча снова притупила мою бдительность и ваши гугеноты успели осуществить свой коварный замысел, а я оказался в ловушке…
Продолжая говорить, он снял маску, и Анжелика с удивлением увидела его посветлевшее лицо: он даже улыбался, взгляд его стал ласков и горяч.
— Если вспомнить, сколько несчастий я претерпел из-за вас, трудно поверить, что я не держу на вас обиды. Но я не могу обижаться на вас.
Он наклонился к Анжелике, и у нее закружилась голова.
— Жоффрей, умоляю вас, вам нельзя недооценивать всю серьезность положения. Неужели вы допустите, чтоб все мы погибли?
— Раскрасавица вы моя, что за пустяки вас тревожат! Вот мне достаточно взглянуть на вас, чтобы забыть обо всех неприятностях.
— Но ведь вы согласились на переговоры.
— С единственной целью вызвать вас и вернуть в свое владение.
С неуемной нежностью он обнял ее и привлек к себе, покрывая поцелуями ее лицо.
— Жоффрей, Жоффрей, прошу вас… Вы ведете какую-то опасную, непонятную игру.
— Неужели ее можно назвать комедией? — спросил он, еще сильнее прижимая ее к себе. — Не говорите только, сударыня, что вы ничего не знаете о силе воздействия вашей красоты на мужчину, стремящегося обладать вами.
Страсть его была непритворной. Она и сама теряла голову от жара его трепетных губ, от запаха его дыхания, вновь ставшего родным, и это было не менее неожиданно, чем те сюрпризы, которые один за другим приносит близость с новым возлюбленным.
Мучившие ее сомнения рассеялись.
«И все же он меня любит. Это действительно так… Любит, он любит меня!»
— Я люблю тебя, ты же знаешь, — едва слышно шептал он, — я так скучаю по тебе с той ночи… Все произошло так быстро, ты была так встревожена.., мне не терпелось снова увидеть тебя, чтобы убедиться.., что то был не сон.., что ты снова вся целиком принадлежишь мне.., что ты больше не боишься меня.
Произнося эти слова, он непрерывно целовал ее волосы, ее виски.
— Почему ты сопротивляешься? Обними меня… Поцелуй меня… Поцелуй по-настоящему.
— У меня такая тяжесть на сердце, я не могу… О Жоффрей, ну что вы за человек? Разве сейчас время для любви?
— Если бы мне пришлось каждый раз откладывать любовь до того момента, пока исчезнут все опасности, то я просто бы забыл о ее прелестях. Мой удел — любовь в паузах между бурями, сражениями и предательствами, и, ей Богу, я вполне приспособился к этому острому соусу.
Намек мужа на его любовные похождения на Средиземном море и в других местах рассердил Анжелику. Приступ бешеной ревности мигом развеял недавнее ощущение сладостной нежности.
— Вы мужлан, господин де Пейрак, и прошу вас не смешивать меня с глупыми одалисками, которые ублажали вас в промежутках между сражениями. Отпустите меня!
Жоффрей расхохотался. Он решил вывести ее из себя, и это ему удалось. Анжелика еще больше разозлилась, когда сообразила, что он разыгрывает ее, используя слабое место всех женщин.
— Отпустите меня! Я не желаю больше вас видеть! Теперь я вижу, какое вы чудовище.
Она вырывалась с такой энергией, что он отпустил ее.
— Вы действительно столь же ограниченны и непримиримы, как и ваши гугеноты.
— Мои гугеноты — не дети из церковного хора, и если бы не ваша провокация, мы бы не оказались в такой ситуации. Правда ли, что вы и не собирались везти их на острова?
— Да, правда.
Анжелика побледнела, губы ее задрожали, как у обиженного ребенка.
— Я поручилась за вас, а вы обманули меня. Это нехорошо.
— Разве у нас была конкретная договоренность о месте, куда я должен их привезти? Когда в Ла-Рошели вы пришли и стали умолять меня спасти их, разве вы верили, что я соглашусь взять на борт этих нищих еретиков ради удовольствия слушать их псалмы? Или ради ваших прекрасных глазок! Я не святой Павел — апостол милосердия…
