Блеснула молния, и Анжелика на мгновение вновь увидела лицо мужа. Склонившись к ней, он.., улыбался:
— Все хорошо!.. Еще немного терпения — и конец.
— Конец?
— Да, конец бури!
Анжелика подняла глаза и попыталась всмотреться в бушующую тьму. Впереди, высоко над ними, появилось нечто странное, похожее на громадную белоснежную гирлянду — она росла на глазах, удлинялась, словно там, наверху, шло какое-то безудержное сатанинское цветение. Вот уже белая лента растянулась по всему небу. Анжелика в ужасе вскочила.
— Смотрите, смотрите! — закричала она.
Жоффрей де Пейрак видел все. Он знал, что повисшая в воздухе зубчатая белая полоса есть не что иное, как пенный гребень чудовищной волны, которая сейчас на них обрушится.
— Последняя, — тихо сказал он.
Он напряг все мышцы и, стремясь опередить несущийся навстречу водяной вал, переложил руль до отказа налево и закрепил его, повернув судно к волне бортом.
— Все на левый борт! — кричал в рупор Язон.
Жоффрей де Пейрак быстро шагнул назад. Одной рукой он прижал к себе Анжелику, другой ухватился за бизань-мачту.
Гигантская гора рухнула на них. Легший на правый борт «Голдсборо» понесло с бешеной скоростью, словно он был всего лишь легонькой деревянной пробкой; затем он перевалил через косматый гребень и, мигом повернувшись на другой бок — точь-в-точь как переворачиваемые песочные часы — устремился вниз, в черную бездну.
Анжелике казалось, что заливающим их потокам воды не будет конца.
Она ясно осознавала только одно — что ее обнимает железная мужская рука, его рука! Она хотела глотнуть воздуха и хлебнула горько-соленой морской воды. Ей казалось, что они уже на дне и отныне всегда будут вместе, соединенные навеки. И на ее истомившееся сердце и усталое тело снизошел блаженный покой: «Самое великое счастье.., вот оно.., наконец».
Она не лишилась чувств, но от резких ударов волн и Удушья словно бы отупела и все никак не могла поверить, что море больше не швыряет ее, как крошечную гальку в полосе прибоя, а ветер стих.
Затишье, правда, было весьма относительным — корабль продолжало сильно качать. Но по сравнению с тем, что ему довелось испытать только что, это воспринималось, как невинное колыхание.
В каюте Рескатора было на удивление тихо и покойно. Анжелика в своей промокшей одежде сидела на диване и не могла вспомнить, как она здесь очутилась.
«Надо встать и спуститься на нижнюю палубу, — подумала она. — Плотники.., удалось ли им прийти вовремя и отвести беду?.. Ах да, конечно — ведь „Голдсборо“ не потонул».
Вдруг она заметила, что перед ней стоит обнаженный до пояса мужчина. Он энергично растирал себя полотенцем, то и дело нетерпеливо встряхивал густыми волосами, так что летели брызги.
Ступни и икры у него тоже было голые, а из одежды оставались одни только облегающие кожаные штаны до колен, подчеркивающие, насколько он высок и узок в бедрах.
При свете большой лампы — Анжелика и не заметила, как он ее зажег, — были отчетливо видны странные линии на его теле. Казалось, что это не плоть, а тоже необычайно прочная дубленая кожа, ибо гармоничный рельеф мускулов был хаотически изрезан: шрамы, рубцы, глубокие борозды.
— Ну что, сударыня, вы уже немного пришли в себя? — спросил голос Жоффрея де Пейрака.
Он кончил растирать себе плечи, потом, отбросив полотенце, подошел к Анжелике и, подбоченившись, посмотрел на нее. Никогда еще он не был так, похож на опасного, грозного пирата: голые ноги, смуглое тело, насмешливые глаза, глядящие из-под упавших на лоб густых черных кудрей. Черный атласный платок, который он носил под шляпой, наконец-то был снят, и Анжелика мгновенно узнала прежнюю, так хорошо знакомую ей шевелюру графа де Пейрака, хотя теперь его волосы были уже не так пышны и подстрижены короче.
— А.., это вы? — спросила она машинально.
— Конечно, я.., на мне сухой нитки не было. И вам тоже надо снять это мокрое платье. Ну как вам понравился шторм у берегов Новой Шотландии? Великолепно, не правда ли? Не то, что эти жалкие бури в стакане воды, которые бывают на нашем маленьком Средиземном море. К счастью, мир велик и не все в нем ничтожно.
Он смеялся. Это так возмутило Анжелику, что она даже смогла встать, несмотря на свинцовую тяжесть промокшей юбки.
— Вы смеетесь! — выкрикнула она в ярости. — Бури вызывают у вас смех, Жоффрей де Пейрак… Пытки, и те вызывают у вас смех. Подумать только, на паперти собора Парижской Богоматери вы пели… Вам дела нет до моих слез.., до того, что я боюсь бурь.., даже на Средиземном море.., когда со мной нет вас…
Ее губы дрожали. Что стекает по ее побледневшим щекам: соленая морская вода или слезы? Неужели она, неукротимая, плачет?..
Он протянул руки и прижал ее к своей горячей груди.
— Успокойтесь же, душенька, успокойтесь! Теперь уже не о чем тревожиться. Опасность миновала, моя дорогая. Буря прошла.
— Но она начнется снова.
— Возможно. Но мы опять ее одолеем. Или вы так мало верите в мои моряцкие таланты?
— Но ведь вы меня покинули, — жалобно сказала она, не вполне сознавая, на какой вопрос отвечает.
Ее окоченевшие пальцы ощупывали его, непроизвольно ища складки одежды, за которые она только что цеплялась, но находили они только обнаженное тело, твердое, горячее. Все было как в ее недавнем сне. Она держалась руками за его сильные плечи, и его губы приближались к ее губам…
Но произошло это слишком быстро и помимо ее сознания. Мгновение — и она вырвалась из его объятий и бросилась к двери. Он преградил ей путь.
— Останьтесь!
Анжелика глядела на него растерянно, недоуменно.
— Там, внизу, все в порядке. Плотники подоспели вовремя. Фок-мачту пришлось выбросить за борт, но потолок в твиндеке уже починили и воду откачали. А вашу дочь я поручил заботам ее преданной няньки — сицилийца Тормини. Она его обожает.
Он нежно коснулся рукой щеки Анжелики и прижал ее лицо к своему плечу.
— Останьтесь, не уходите… Сейчас вы нужны только мне.
Анжелика дрожала всем телом. Не может быть — неужто он и в самом деле стал с нею так нежен?
Он обнимает ее… Он ее обнимает!
Ее закружил водоворот самых противоречивых чувств — они вдруг все разом обрушились на нее, такие же сокрушительные, как только что миновавшая буря.
— Нет, не может быть! — воскликнула она, снова вырываясь из его объятий.
— Ведь вы меня больше не любите… Вы меня презираете… Считаете меня уродиной!..
— Да что вы такое говорите, моя красавица? — сказал он, смеясь. — Неужели я настолько глубоко вас задел?
Он отстранил ее от себя на расстояние вытянутой руки и, держа за плечи, пристально на нее посмотрел. Он улыбался, но вместе с привычной иронией в его улыбке были сейчас и грусть, и нежность, а в ярких черных глазах разгорались искорки страсти.
Анжелика в смятении провела рукой по своему замерзшему, напряженному лицу, по слипшимся от морской воды волосам.
— Но ведь я выгляжу ужасно, — простонала она.
— О, разумеется, — насмешливо подтвердил он. — Ни дать ни взять — русалка, которую я выловил сетью из морских глубин. У нее холодная горькая кожа, и она боится мужской любви. Какое странное обличье вы для себя выбрали, госпожа де Пейрак!
Он взял ее обеими руками за талию и неожиданно поднял, как соломинку.
— Да вы сумасшедшая, моя милая, просто сумасшедшая! Ну кто не пожелал бы вас? Их даже слишком много, тех, кто вас желает… Но вы принадлежите только мне.
Он отнес ее к постели и уложил, все так же прижимая к себе и гладя по лбу, словно заболевшего ребенка.
— Кто не пожелал бы вас, душа моя?
Ошеломленная, она больше не противилась его объятиям. Страшная буря, так ее напугавшая, нежданно подарила ей этот прекрасный миг, на который она уже не надеялась, хотя продолжала одновременно и желать его, и бояться. Почему? Как объяснить это чудо?
— Ну же, снимите поскорее эту одежду, если не хотите, чтобы я стащил ее с вас сам.
С обычной своей уверенностью он заставил ее снять с себя мокрые, прилипшие к ее дрожащему телу юбки, корсаж, сорочку.
