Особенно охотно в это поверили те, кто не имел больших шансов на корону. Да и немного было тех, кто живо на нее рассчитывал — граф Нарит, граф Бибрак, граф Опинео, да и, пожалуй, все. Тем же, что поменьше властью и владениями, по большому счету было все равно, кто сядет на трон, и даже, пожалуй, неплохо, если это будет кто-нибудь слабый. За слабого правителя кто-то должен править из более опытных, кроме того, слабый император будет не в силах держать дворян в руках. Вот когда можно будет всласть повоевать и поразбойничать. И вообще пожить в свое удовольствие, не оглядываясь на отблеск короны. Кроме того, когда поводья выпадут из рук, не привычных к такому бремени, почему бы не свергнуть неудачливую правительницу? А при таком раскладе случай может швырнуть на вершины власти того, кто никак не способен рассчитывать на такую удачу сейчас. Почему же не подыграть Высшему Магистру, коль скоро в ближнем загляде это более опасно, чем в дальнем?
Так большинство баронов и многие графы стали подумывать о том, чтоб согласиться с первосвященником, и это начало отражаться на их лицах. Кто по какой причине готов был сдаться — не суть важно. Просто Вален спиной почуял это и понял, что проиграл.
Но он был умен и умел мириться с проигрышем. Да и что можно сделать теперь? Перед яростью толпы ему мало поможет обретенное магическое искусство и вся магическая мощь его Академий. Слишком много сил надо, чтоб сотворить волшебство, достаточное, чтоб усмирить дикого зверя-толпу, у Рутао вне острова и магических артефактов не было таких сил. Не было даже людей, могущих помочь. А потом… Потом можно посмотреть. Главное — терпение и осторожность.
И маг тоже решил не спорить. Пока.
— Она — избранница Божия, — повторил первосвященник звучно, так, что его услышали и на площади. — Кто посмеет противиться Его воле?
Эрно, который, конечно, как хороший политик не мог не принять в расчет всех факторов, не собирался и сдаваться.
— Если эта девушка — избранница Господа, — начал он спокойно и внушительно, — то никто из нас, конечно, не станет оспаривать этого. Но мы не освящены Его вниманием, и дела небесные для наших душ не так понятны и близки, как для вашей, Святейший, — вежливый поклон в сторону Рено. Окружающие прислушались со вниманием, и даже приунывший, напряженный советник немного воспрял духом. Ему никак не хотелось умирать даже за такую святыню, как трон или власть совета знати, ущемляемая на его глазах, но не хотелось и отступать, и он поверил, что Эрно сумеет найти выход. — Явите нам знамение, подтверждающее, что эта девушка и в самом деле избранница Божья, и мы склонимся перед ней. — Взгляд налево, взгляд направо, ищущий поддержки.
Идея понравилась всем. Впрочем, ее и раньше одобряли. Эрно повернулся к Высшему Магистру и, ожидая хоть тени растерянности на его лице, вежливо поклонился и показал рукой, мол, не соблаговолите ли?..
Рено улыбнулся и протянул руку к девушке, все еще неподвижно стоящей перед ним (судя по ее лицу, она по-прежнему не понимала, что же происходит).
— Дитя мое, — ласково сказал он, — помоги мне.
Она подняла глаза и, зачарованная, уже не смогла их опустить. Во взгляде первосвященника она увидела ослепительно синее небо и ту благодать, которой нельзя пренебречь. Но это вовсе не помешало ей безошибочно сунуть руку в сумку на плече и с некоторым трудом вытянуть наружу плоскую деревянную шкатулку с серебряной оковкой. Аир наконец выпутала ее и доверчиво протянула синеглазому первосвященнику. И только после того, как он коснулся шкатулки, смущенно отвела глаза. Рено осторожно перехватил шкатулку, открыл… и только выдохнул.
На темном складчатом бархате в углублении деревянного футляра лежала, искрясь в полуденном свете, императорская корона. Такая, какой ее описывали летописи, та, которая была оставлена в Белом Лотосе во время бегства. Та, о судьбе которой ничего не было известно.
— Знамение! — крикнул он и высоко поднял корону, решившись-таки дотронуться до нее. — Вот оно, знамение.
И толпа ахнула единообразно — что плебс, что знать.
Драгоценные камни на белом ободке и цветках лотоса полыхнули блеском в свете полуденного солнца. Казалось, первосвященник держит в руках живой огонь. Скромная на первый взгляд, изящная корона ослепила Валена, он прикрыл глаза и тут же понял, что дело не в блеске. Драгоценность полыхала магией, древней и совершенной. Рутао первым понял, что регалия подлинная и слегка подался назад. Он уже понял, в чем дело, поскольку узнал девушку — супругу того рейнджера, с которым договаривался о деле. «Значит, они проникли в сокровищницу, — зло подумал он, но тут же оборвал себя. — Не они. Кишка тонка у этих наемников. Это она. И она же сумела распознать корону… Или нет…» Но потом вспомнил, что короны, как говорили, могли коснуться только коронованные особы и первосвященник, и понял, что ничего тут уже не сделаешь. Если корона заранее признала в девчонке хозяйку…
Эрно смотрел на происходящее с беспомощной яростью. Его же оружие обернулось к нему острием.
— Она законная наследница трона Империи, — уже тише произнес Рено, опуская корону и аккуратно укладывая ее в футляр, на изумление легкий, хоть и деревянный. Он уже почти не чувствовал вокруг себя сопротивления — большая часть дворянства, особенно незнатного, согласно склонила головы. Почти все…
— Что? — взревел Гвесмир Тевега. — Наследница? А еще какие побрякушки у нее окажутся в сумке? Думаете, нас убедит какой-то кусок золота с камешками? Мы не так легковерны!
— Возьмите себя в руки, граф, — холодно одернул Оубер Товель.
— Заткнись, сопляк! Еще ни один святоша не смел так оскорблять меня! Чтоб я преклонил колено перед этой пейзанкой? А может, и оба?
— Почему бы вам не преклонить оба колена, граф, — сказал, не оборачиваясь, Высший Магистр.
И всегда-то несдержанный, Гвесмер в ответ выдернул из ножен огромный меч и свирепо махнул им — то ли в сторону Аир, то ли в сторону Рено. Вернее, попытался махнуть…
Человек в длинном белом плаще, который стоял за плечом Оубера Товеля, скользяще стремительно шагнул в его сторону, одним движением головы откидывая капюшон, из-под которого рассыпались на плечи темные волосы и сверкнули серые глаза. Матово блеснул в полуденном солнце выхваченный из-под плаща клинок и заскрежетал, столкнувшись в воздухе с мечом графа Тевега. И замер в напряжении, сдерживая напор закаленной стали и всего солидного веса графского тела.
— Вам следовало бы убрать меч, сударь, — проговорил он с опасной интонацией, но не угрожая, а скорее предостерегая. — И взять себя в руки. И никогда больше не повторять подобного.
— Граф Рутвен? — Тевега замер в изумлении, с некрасиво отвисшей нижней челюстью.
Гордон не счел нужным подтверждать очевидный факт, лишь слегка подтолкнул меч Гвесмера и отшвырнул его от себя эффектно легко, поскольку давление тела исчезло. И встал отчасти демонстративно, отчасти продуманно, так, чтоб каждому стало ясно — он защищает эту девушку.
Эрно поднял голову, посмотрел на того, кого Тевега поименовал графом Рутвеном, и отшатнулся. Между братьями не существовало любви, а теперь Эрно вдобавок напугала реальная, по его мнению, возможность, что порывистый родственник пожелает наказать его за то, что семь лет с его исчезновения Эрно именовали графом. Это был лишь минутный страх, и зиждился он на той бешеной нечестивой радости, которую младший брат испытал в тот момент, когда ему сообщили, что старший пропал без вести в море. И на миг Эрно показалось, что Гордон прочтет его мысли и взъярится. Потому он попятился так испуганно, словно сам приказал похитить его и продать в рабство, а вот теперь пришла расплата.
— Граф Рутвен, — повторил за Гвесмером Маймер и отступил на шаг. — Вы живы…
— Да, я жив, — подтвердил Гордон, после чего повернулся к Аир, преклонил перед ней колено и положил свой меч у ее ног.
Рено Ондвельф де Навага получил возможность убедиться, что авторитет молодого Рутвена был даже выше, чем он ожидал. При виде его движения большая часть тех, кто подумывал все-таки как-то увильнуть от присяги и вообще, может быть, не присутствовать на коронации в знак неприятия, явно решили остаться. Горячий граф Тевега скис и будто бы совершенно примирился со сложившимся положением дел. Остальных же появление лорда, считавшегося мертвым, произвело впечатление едва ли не более серьезное, чем демонстрация Книги Закона и древней короны династии Огдевер.
