Рывка не последовало. После, вспоминая все, что случилось в тот день, Аир признавалась сама себе, что, должно быть, неведомый Бог хранил ее, потому что она попала как раз туда, куда было нужно. «Бык», раненный до того и изнуренный бегом и схваткой, получив еще и стрелу в ухо, прошедшую насквозь, дрогнул всем телом и завалился набок.

Аир провела ладонью по лицу и огляделась. Она стояла у самого леса, не там, откуда появились «быки», а несколько севернее. Прикинув пройденное расстояние, она подивилась, насколько далеко ускакала перепуганная лошадь, прежде чем они свалились с нее. Пожалуй, пройти это расстояние в обратную сторону одна она не решится. И тут же, вспомнив о спутнике, девушка бросилась в ту сторону, куда он укатился.

Тагель лежал на животе, перекособочившись, прижав руку к раненому боку. Он был без сознания. Аир перевернула его на спину, осмотрела рану и вздохнула. Она не слишком хорошо разбиралась во врачевании, но поняла, что это нужно зашивать. У нее были при себе иголка, нитки и бутылочка настойки, прогоняющей из раны гниль, такой простенький набор стараниями Хельда имелся у каждого из отряда. Но еще нужна была вода, тряпки для перевязок — это самое малое. Собравшись с духом и пригибаясь за кустиками, девушка двинулась в ту сторону, где должна была лежать мертвая лошадь.

Клочья тела коня она нашла почти сразу и, стараясь не смотреть на то, во что копыта «быка» превратили его, отцепила от непонятно как уцелевшего седла седельные сумки. Подумав, отволокла седло и оттащила в сторону уздечку — никогда не знаешь, что может понадобиться. Жизнь крестьянки приучает к бережливости, потому что всегда может наступить такой момент, когда с сожалением вспомнишь о выброшенной нитке или спаленной в костре чурке. Морщась от отвращения, Аир очистила уздечку от окровавленных обрывков и кусков кости и заспешила обратно.

Тагель уже пришел в себя — похоже, у него был шок, потому дикую боль, которую он, покалеченный, должен был испытывать, не доходила до его сознания — и перевернулся на бок, так, чтоб было легче. Услышав шорох в кустах, он попытался привстать, цепляясь за кинжал, но, увидев Аир, облегченно вздохнул и снова откинулся.

Она положила на землю сумки и принялась их потрошить. То место, где на траве лежал рейнджер, было окружено кустами, и они давали обоим некоторую иллюзию безопасности. В сумке оказался полный бурдюк с водой, смятый маленький котелок, тряпки и провизия. Кроме того, кое-какие вещи Гердера, например смена одежды, которую Аир без колебаний решила тоже пустить на перевязки, если понадобится. Она осторожно промыла рану, изо всех сил экономя воду, покропила лечебным средством из бутылочки, а потом, пошарив в окрестных кустах, нашла и нажевала, чтоб наложить на рану, листьев тысячелистника и чистотела. Кровь удалось остановить давящей повязкой, после чего, отчаянно боясь что-нибудь сделать не так, Аир зашила рану. Почти все это время Тагель оставался в сознании, и у него явно начинался жар.

— Дай мне флягу, — простонал он под конец операции. Аир молча протянула ему воду в чашке. — Да не ту… Я точно знаю, что Гердер возит с собой фляжку самогона. Дай ее мне.

Пошарив в сумке, девушка и в самом деле нашла небольшую, с ладонь, флягу и протянула ее Тагелю. Тот приник к горлышку, но тут же отпрянул, отирая слезы.

— Ох, крепка, — и прижался снова.

— Отдай. — Аир требовательно протянула руку.

— Тебе не стоит, — предостерег он.

— Я не собираюсь это пить. Но я знаю, что крепкое вино хорошо выводит гниль из раны. Отдай. Я тебе буду рану смачивать.

Тагеля передернуло при одной мысли, что его рану обольют самогоном, похоже, он знал, что это такое, но, признав основательность доводов спутницы, флягу вернул. Она тщательно заткнула ее и спрятала обратно в сумку.

Она надеялась, что остальные рейнджеры быстро их найдут, но вокруг царила тишина, и ее охватил ужас, что все погибли, и она осталась наедине с раненым, беспомощным рейнджером, без надежды на помощь. Впрочем, горевать было некогда, и если это и так, то надо добраться до места драки и попробовать хотя бы найти живых лошадей и вещи.

— И не вздумай, — приказал Тагель. Он был плох, но спиртное немного поддержало его, и речь звучала довольно четко. — Ты даже не представляешь себе, что такое местные трупоеды. Даже приближаться к тому месту, где лежит свежее тело, нельзя. Если они мертвы, им уже не поможешь. Если живы, они либо найдут нас, либо тоже отправятся к краю Пустоши. Туда и мы с тобой поползем.

— Ты? — Она с сомнением посмотрела на него.

— Я постараюсь, — ответил он и скоро впал в забытье.

Аир быстро поняла, что встать он не сможет, потому, подхватив его под мышки, поволокла под ближайший куст поуютней и поукромней. Здесь уже были густые заросли, и девушка надеялась, что никакие местные твари их не найдут. Она перекусила чем-то и принялась как следует укутывать пострадавшего. У него начался жар, а солнце почти село, и нужные травы она искала на запах и на ощупь, но все-таки искала, потому что иначе надежда стала бы совсем ничтожной. Даже раненый рейнджер, за которым надо было ухаживать, как за младенцем, казался ей защитой, и больше всего девушка боялась остаться в Пустошах одна.

Ночью она поплакала, но потихоньку, чтоб не потревожить погрузившегося в забытье Тагеля. Не потому она опасалась его разбудить, что раненому необходим был отдых, а потому, что боялась — будет смотреть презрительно, мол, чего еще ожидать от девки. Рейнджер, который от боли не мог заснуть и воспринимал происходящее сквозь пелену, разумеется, не стал этого делать, хотя и услышал всхлипы. Он, несмотря на то, что был мужчиной, мог понять, насколько это тяжело для девушки — остаться вдовой, едва выйдя замуж, да еще и не узнав супруга как мужа (ничего из отношений Хельда и Аир нельзя было скрыть, конечно, уж слишком тесно они жили эти два месяца в Пустошах). То, что она мужа не любит и еще не могла полюбить, не имело значения — он понимал.

Она боялась развести костер, но это надо было сделать, чтоб приготовить целебные отвары, и утром Аир разожгла маленький, предварительно огородив место вокруг колышками и натянув на них свою куртку, куртку Тагеля и плащ — так у нее оставалась надежда, что свет не будет замечен кем-нибудь посторонним. Сварив отвар для питья в маленьком котелке, она заставила Тагеля его выпить, хотя он до конца не пришел в себя и неразличимо тихо бредил. Ей было страшно спать, но усталость брала свое, и девушка прикорнула, предварительно со старанием забросав костерок землей.

И утром никто из спутников не явился, и оба уверились, что остались одни. Не было слышно и каких-либо звуков, ни ржания, ни голосов, ни треска веток. Напоив Тагеля и обработав его рану, Аир оставила его в покое. Рейнджер лежал в забытьи, его то и дело пробивала дрожь, но согреть его костром девушка не решалась. Зато нашла неподалеку бархатное дерево, надрала его луба и коры и, скрывшись все с тех же кустах, рядом с Тагелем, от окрестной нечисти, принялась растирать добычу в порошок. У нее не было ни жира, ни воска, но в сумке оказался кусок сала, видимо, припрятанный в виде последнего неприкосновенного запаса. На крышке котелка она вытопила немного жира — много было и не нужно, смешала с крупинками луба и сделала мазь, которая предназначалась на сильно опухшую ногу рейнджера. Серьезного перелома там, судя по всему, не было, но следовало принять меры, чтоб не закончилось бедой. Аир наложила мазь и накрепко обмотала поврежденную ногу. Теперь необходимо было приготовить отвар.

— Что ты сделала, — простонал Тагель.

Обернувшись, она заметила, что молодой мужчина тянется к ноге.

— Не трогай. Я наложила мазь.

— Больно…

— Терпи. Больно, конечно, но как иначе? У тебя маленький переломчик. Может, даже и трещина, будем надеяться. Ты иначе и идти не сможешь.

— Я и так не смогу.

— Я тебе костыль сделаю.

Они замолчали, и какое-то время Тагель молча терпел давление повязки, а потом незаметно дотянулся и ослабил ее сам. Аир этого не заметила. Она приготовила отвар, отставила его в сторону — настояться, и процедила через край рубашки в чашку. Следующее, что она сварила, был бульон из мяса, который она влила в Тагеля, несмотря на его сопротивление.