— Анна, — сказал он. — Встречайся с ней, говори с ней, слушай, что говорит она.

— Я не знаю, о чем говорить, — сказала Линда. — Она тут же догадается, что я за ней наблюдаю.

— Будь как всегда.

— А не лучше будет, если ты сам поговоришь с ней еще раз?

— Обязательно поговорю. Всему свое время.

Линда вышла из полиции. Дождя уже почти не было. За спиной ее загудела машина, так близко, что она отскочила в сторону. Но это был Стефан. Он открыл дверцу:

— Я подвезу тебя.

— Спасибо.

В машине играла музыка. Джаз.

— Любишь музыку?

— Очень люблю, — отвечал Стефан.

— Джаз?

— Ларс Гуллин. Один из лучших саксофонистов Швеции всех времен. К сожалению, очень рано умер.

— Никогда о нем не слышала. И мне не особенно нравится эта музыка.

— Позволь мне решать самому, что слушать у себя в машине.

Он, похоже, обиделся. Линда пожалела, что это сказала. И это тоже отцовское наследство — редкостная бестактность.

— А куда ты едешь? — спросила она мягко, чтобы разрядить обстановку.

— В Шёбу, — односложно ответил он. Видимо, все еще дулся. — К слесарю.

— А туда далеко?

— Не знаю. А что?

— Возьми меня с собой.

— Если вытерпишь музыку.

— С этой минуты я влюблена в джаз.

Он расхохотался. Лед был сломан. Он ехал на север, причем очень быстро. Линде опять захотелось его потрогать, погладить плечо или щеку. Она давно не испытывала такого желания. Мелькнула идиотская мысль, не остановиться ли им в гостинице в Шёбу. Но там наверняка и гостиницы-то нет. Она попыталась думать о чем-то другом, но ничего из этого не вышло. Непрерывно работали дворники, саксофонист играл что-то быстрое на очень высоких нотах. Линда попыталась уловить мелодию, но не смогла.

— Если ты едешь в Шёбу к слесарю, значит, это связано со следствием, — сказала она. — С одним из следственных дел. Сколько их, кстати?

— Биргитта Медберг — раз. Харриет Болсон — два. Горящие звери, потом еще церкви. Твой отец хочет заниматься всем сразу. И прокурор согласился. Пока, во всяком случае.

— А слесарь?

— Его зовут Хокан Хольмберг. Он не простой слесарь, который на станке за две минуты сварганит запасной ключ. Он еще и кузнец-виртуоз. Он делает копии старинных ключей. Когда он по телевизору услышал, что полиция не понимает, каким образом удалось открыть церковную дверь, он вспомнил, что несколько месяцев тому назад делал ключи, которые вполне могли быть от церкви. Попробую выяснить, что он еще помнит. У него мастерская прямо в центре. Мартинссон тоже о нем слышал. Он даже приз какой-то выиграл — за самый красивый ключ. К тому же он весьма начитан. Даже сам ведет летние курсы философии.

— В мастерской?

— У него есть сад. Мартинссон даже подумывал, не записаться ли ему на эти курсы. Слушатели учатся кузнечному делу, а все остальное время обсуждают философские вопросы.

— Это не для меня, — сказала Линда.

— Может быть, для отца?

— Еще того меньше.

Характер музыки изменился. Теперь звучал медленный блюз. Линда вдруг поймала ускользавщую мелодию. Она слушала и думала про гостиницу, которой в Шёбу наверняка нет.

Они остановились у красного кирпичного дома, где в качестве рекламы висел огромный кованый ключ.

— Может быть, мне тебя подождать?

— Мне казалось, ты уже начала работать.

Они вошли. Какой-то мужчина стоял перед горном. Было очень жарко. Он кивнул им, вытащил раскаленный кусок железа, положил на наковальню и начал обрабатывать.

— Одну минутку, только закончу вот этот ключ, — сказал он. — Когда делаешь ключи, прерываться нельзя. Металл теряет уверенность. Такой ключ никогда не будет счастлив в своем замке.

Они как завороженные наблюдали за его работой. Наконец на наковальню лег готовый ключ. Хокан Хольмберг вытер пот со лба и вымыл руки. Они вышли во двор, где на столе стояли термос и чашки. Обменялись рукопожатиями. Линда почувствовала себя по-дурацки польщенной, когда Стефан представил ее как коллегу. Хокан налил кофе и надел старую соломенную шляпу. Он тут же заметил, что Линда с любопытством смотрит на его головной убор.

— Одна из немногих краж, совершенных мной на своем веку. Каждую весну я уезжаю куда-нибудь за границу. Несколько лет назад был в Ломбардии. Как-то вечером оказался в Мантуе и провел там несколько дней, дабы почтить память рожденного там великого Вергилия. На лугу стояло пугало. Какую ягоду или какие фрукты было оно призвано защищать от ненасытных птиц, понятия не имею. Я остановился и понял, что впервые в жизни у меня возникло непреодолимое желание совершить преступление. Мне захотелось стать вором. Вор-кузнец. Я пошел и обокрал пугало — стянул у него шляпу. Иногда мне снится по ночам, что это было не пугало, а человек, просто он стоял неподвижно там, на лугу. Он, должно быть, сообразил, что я совершенно безвредная и трусливая личность и никогда в жизни не смогу украсть что-то у живого человека. Поэтому он из милости притворился пугалом и позволил себя обокрасть. Может быть, это был забытый кем-то францисканский монах? Он стоял там на лугу в отчаянной надежде, что ему удастся совершить богоугодный поступок. В общем, это для меня было целым событием — украсть эту шляпу.

Линда покосилась на Стефана — интересно, может быть, он знает, кто такой этот Вергилий? А Мантуя? Где это? Это местность или город? Должно быть, в Италии. Была бы здесь Зебра, тут же бы сказала. Она могла часами сидеть, рассматривая свои многочисленные атласы.

— Давай про ключи, — сказал Стефан. — Расскажи нам.

— Мне особенно нечего сказать. Разве что я узнал про эти сгоревшие церкви по чистой случайности.

— Как это так? — удивился Стефан. — Это же была главная новость!

Хокан Хольмберг покачался на стуле и достал из нагрудного кармана синего комбинезона трубку.

— Я не смотрю телевизор, не слушаю радио и не читаю газет, — сказал он, раскуривая свою трубку. — Некоторые устраивают себе несколько недель здоровой жизни в году, воздерживаясь от спиртного. Это разумно. А я устраиваю себе несколько недель жизни, называйте ее как хотите, когда не обращаю на окружающее внимания. Просто не обращаю, и все. Потом, когда это отшельничество заканчивается, всегда оказывается, что ничего по-настоящему важного я не пропустил. Мы живем под градом дезинформации, неподтвержденных слухов, по-настоящему же важных новостей почти нет. В эти недели меня гораздо больше интересует другая информация, та, что заложена во мне самом.

Интересно, подумала Линда, он на каждый ерундовый вопрос отвечает целой лекцией. И в то же время она не могла не признать, что говорит он очень хорошо, она позавидовала его внятной и четкой манере изложения мыслей. Казалось, ему вовсе не надо думать, как выразиться — нужное слово всегда ожидает наготове. Стефан начал проявлять нетерпение.

— Значит, чистая случайность, — сказал он.

— Один из моих заказчиков пришел за ключом к старинному капитанскому сундуку — этот сундук в восемнадцатом веке плавал на адмиральском корабле английского флота. Он и рассказал мне о пожарах и о том, что полиция подозревает, что поджигатель располагал копией ключа. И я тогда вспомнил, что несколько месяцев назад сделал ключи по образцам. По внешнему виду они вполне могли быть церковными. Я не говорю, что это обязательно должно быть именно так, но определенные подозрения у меня есть.

— Почему?

— Опыт. Ключи от церковных дверей довольно характерны. К тому же сейчас почти не осталось гражданских строений, где подъезды или порталы запирались бы на старинные замки. Поэтому я и решил позвонить в полицию.

— А кто заказывал эти ключи?

— Он представился как Люкас.

— И все?

— Да. Господин Люкас. Очень любезный. Ему нужно было, чтобы я сделал ключи быстро, поэтому он дал хороший задаток.

Стефан достал из кармана пакет и развернул его. Там лежали два ключа. Хокан Хольмберг опознал их сразу.

— Именно с них я и делал дубликаты.

Он поднялся и скрылся в кузнице.