Она перевела дух. Роберт Хазенфус все еще бубнил: Джил Гриффин это, Джил Гриффин то. «Господи – подумала Гунилла, – ведь все прекрасно знают, что в этом мире подонков и мерзавцев он самый отъявленный негодяй». Она перевела взгляд на своего мужа: действительно ли его последний роман представляет для нее угрозу? Дети уже выросли и не могут служить прикрытием, значит, придется защищаться самой. Она опять повернулась к Шелби и продолжила урок:

– Ну, конечно, наоборот: все женщины ненавидят всех мужчин. Это основа цивилизации, какой мы ее имеем. – Она раскрыла вечернюю сумочку, достала тюбик помады «Палома» и начала аккуратно подкрашивать губы. Шелби была потрясена: она делала это совершенно невозмутимо на глазах у всего зала. Как зачарованная Шелби наблюдала за Гуниллой, а та, закончив, захлопнула сумочку, обвела глазами сверкающий зал, затем посмотрела на Шелби.

– Мы все ненавидим друг друга, милочка. Не забывай об этом.

Трое из четырех мужей, намеченных в жертвы Клубом брошенных жен, находились в этот день в зале заседаний совета Объединенных фондов Дугласа Уиттера, где должно было состояться праздничное чаепитие.

– Чаепитие, придумали тоже, – фыркнул Морти Кушман. – Как это по-светски. Да еще в этих хоромах.

Действительно, зал заседаний выглядел внушительно. «Еще бы, – подумал Морти, – сколько денег сюда вбухано. Эти парни знают, что делают. Они грабят вдов и сирот со времен войны за независимость и называют это бизнесом». Он посмотрел на Джила Гриффина и Билла Атчинсона. Типичные сукины дети американской революции.

И весь зал был стилизован под ту эпоху. Стены до середины были отделаны темным полированным деревом, а затем до потолка оклеены кремоватыми обоями. Центр комнаты занимал длинный стол, на гладкой поверхности которого отражался свет нескольких десятков свечей, настоящих свечей, огромной медной люстры. Джил говорил, что это какой-то необыкновенный антиквариат чуть ли не из штаб-квартиры самого Вашингтона. Настоящее освещение, конечно, давали обычные электрические лампочки, аккуратно вделанные в высокий, богато украшенный лепниной потолок. Полы были тоже из темного полированного дерева, как в настоящем дворце. Но самое потрясающее было то, что весь этот уголок истории находился на шестьдесят восьмом этаже здания № 120 по Уолл-стрит, и из его окон открывался великолепный вид на Нью-Йоркскую гавань. Правда, увидеть все равно ничего было нельзя, поскольку в окна, тоже, конечно, стилизованные под старину, было вставлено рифленое стекло с пузырьками воздуха внутри. Это был класс: ухлопать уйму денег, создать колониальный Уильямсбург на вершине небоскреба и – проигнорировать открывающийся вид. Этим ребятам не откажешь в чувстве юмора.

Сегодня они собрались, чтобы отметить создание акционерной компании Неистового Морти и выпуск первого пакета акций, которые, может быть, в эту самую минуту, поступили на Нью-Йоркскую фондовую биржу. Невероятно. За годы своей карьеры Морти имел дело с самыми разными людьми, но эти парни были что-то особенное. Настоящие черти. Морти был наслышан об их методах. Они хватали за глотку и уже не отпускали, причем проделывали все это с чертовской элегантностью. Этот парадокс особенно восхищал Морти.

Он оглядел комнату. Джил восседал во главе стола, вылитый император, и, слегка склонив голову набок, слушал Мэри Бирмингем, которая что-то шептала ему на ухо. Костюм сидел на нем безукоризненно. Как ему это удается? Морти знал, что для этого нужно нечто большее, чем деньги. Это должно быть в генах. Как форма головы, у Джила она была идеальна, как благородная седина в его светлых волосах, как длинные, тонкие пальцы. И посадка головы. Джил держал голову так, будто ему принадлежал весь мир, и это его манера вызывала у Морти острое чувство зависти. Джил коснулся верхней губы указательным пальцем и кивнул Мэри, и Морти заметил, как в этот момент светлые глаза Джила блеснули холодным стальным цветом. Морти отвел глаза.

За столом сидело человек двенадцать, все в белоснежных рубашках и безукоризненно отутюженных костюмах. Волосы у тех, у кого они еще остались, были гладко зачесаны назад, очки на тех, кто их носил, поблескивали, отражая свет люстр. Шелковые галстуки были у всех примерно одинаковыми – мелкий рисунок на розовом, красном или желтом фоне. «Галстуки власти», как их называли. Они все производили впечатление богатства и чистоты. Богатство и чистота. Приходилось признать, что Морти не совсем соответствовал этому образу. Он был слишком толст, и стоило ему надеть костюм, как он собирался складками. Тем не менее, подумал он, откинувшись на спинку кресла и затягиваясь сигарой, он был здесь.

Он был здесь, потому что он этого заслуживал, потому что он неплохо потрудился, потому что он был умен и потому – он признался в этом самому себе – что ему повезло. Он оказался на самом гребне волны. У него на счете был 61 миллион долларов, а это что-нибудь да стоило. «Господи, – подумал он, – я, может быть, самый богатый из всех этих козлов». И эта мысль наполнила его ликованием.

Свалившееся на него богатство было самым лучшим, что он испытывал в жизни, – лучше, чем еда, лучше, чем азартная игра, даже лучше, чем секс.

Эти парни восхищали его. Он не мог этого не признать. Восхищали и приводили в бешенство. Да, он их ненавидел.

И этого он тоже не мог не признать. У них была настоящая власть, и они могли сделать то, что другим было не под силу. Когда Морти пришла мысль выпустить на рынок акции своей компании, он обратился к нескольким инвестиционным банкам. Они только взглянули на расчеты и больше не захотели иметь с ним дела. А Джил увидел перспективу. Его, по-видимому, не смутили проблемы с наличностью и сбытом. Он заявил, что идея ему нравится.

А затем Джил Гриффин, который ни разу не испачкал рук продажей чего-либо, сказал Морти, что поможет ему… Конечно, это будет стоить 42 миллиона и еще 5 адвокатской конторе Билла. Это почти вдвое превышало ту сумму, которую предстояло раздобыть Морти для проведения операции, деньги, добытые его потом, его именем, но, как оказалось, игра стоила свеч. Ну и дела! Кто эти парни – гении или проходимцы или и то и другое?

Тем временем Джил начал речь.

– Мы собрались здесь, чтобы отметить успешное завершение операции. Мне хотелось бы подчеркнуть как изящество самой идеи, так и виртуозность ее воплощения. – Присутствующие – человек тридцать тщательно подобранных юристов, брокеров, экономистов – одобрительно заулыбались. Джил говорил, не выпуская из рук пульта дистанционного управления, с помощью которого он открывал двери, опускал киноэкран, приглушал свет, поддерживал связь со службой безопасности, вызывал административный и обслуживающий персонал. – Мне нет необходимости напоминать вам, что в результате нашего руководства операцией Объединенные фонды Дугласа Уиттера получили рекордную прибыль, а это означает для всех нас приятное Рождество. – По залу прокатился гул одобрения.

Морти знал, что к Рождеству эти парни получали солидные премии, часто вдвое превышающие их и без того огромные оклады.

– А сейчас в знак признательности вашей работы позвольте вручить вам небольшие сувениры, – сказал Джил. Двое служащих неслышно прошли вдоль стола и перед каждым положили небесно-голубые коробочки от Тиффани. Морти потянулся к белой ленточке, но заметил, что никто даже не дотронулся до своих подарков. Он отдернул руку и спрятал ее под стол.

Этот промах помог ему вернуться на землю. «Конечно, Джил богаче меня. Сколько таких сделок у него на счету?»

Закончив речь, Джил нажал кнопку на пульте. Раздвижные двери открылись, и две японки в традиционных кимоно и оби застыли в проеме. Затем они низко поклонились всему залу, отдельно Джилу, и началась какая-то сложная, но, по-видимому, тщательно отрепетированная церемония. Они наполняли какие-то сосуды водой, снова ее выливали и все время двигались, как в замедленной съемке. Вся эта процедура, с точки зрения Морти, была абсолютнейшим идиотством. Он украдкой взглянул на золотой «Роллекс» с бриллиантовой окантовкой на циферблате. Ему хотелось есть и не мешало бы зайти в туалет. Когда это все кончится?