Он должен думать о своем здоровье, вместо того чтобы бродить по болоту. И все же Грант никогда не чувствовал себя лучше, бодрее, энергичнее. И никогда еще не смотрел с такой тоской на свое будущее.

Граф не изменяет своему слову. Десятый граф Стрейтерн тем более не отказывается от своих обязательств. Его отец уже опорочил имя семьи, и Грант всю свою жизнь из кожи вон лез, чтобы не усугубить позора.

Он женится на Арабелле Фентон и найдет что-нибудь в защиту этого союза. Но всю жизнь будет мучиться вопросом, что было бы, если бы…

Грант дал указание лакеям упаковать стеклянные сосуды, теперь заполненные газом, и отнести их к нему в лабораторию и только потом повернулся к Джиллиане.

– По ком вы скорбите? – снова задал он вопрос, на который она так и не ответила и который не давал ему покоя.

Она выглядела испуганной. Он дождался, когда лакеи отойдут на приличное расстояние, после чего задал вопрос еще раз.

– Зачем вам это знать? – спросила она.

– Я обнаружил, что мне любопытно все, что с вами связано, мисс Камерон. Возможно, это неправильно, но это так.

Джиллиана мгновение колебалась, потом повернулась и первая зашагала вверх по тропе.

Было в мисс Джиллиане Камерон нечто подсказывающее Гранту, что титул графа не имеет для нее никакой привлекательности. Она удивительно выдержанная, склонная советоваться скорее с собой, чем с другими. Грант не только восхищался этим качеством, тоже обладая им, но и хотел понять, откуда у нее такая самоуверенность. Порой в ее глазах мелькали веселые огоньки, иногда в них сквозило раздражение. Но что особенно разжигало его любопытство, так это печаль, временами слишком заметная в устремленном куда-то вдаль взгляде.

В ней есть какая-то загадка, а он обожает разгадывать загадки.

Грант не хотел торопить события. Он будет ждать столько, сколько потребуется.

Сделав несколько шагов, Джиллиана повернулась к Гранту.

– По своей жизни, – тихо проговорила она. – Я скорблю по своей жизни, той, которую знала в Эдинбурге. Я скорблю по своей невинности и юности.

Грант подошел к ней.

– В той или иной степени мы все это делаем, мисс Камерон.

– Я любила мужчину, который не любил меня. Во всяком случае, недостаточно любил.

– Печальная история, – сказал Грант, почувствовав, что ему отчего-то неприятно ее признание. – Вы все еще любите его?

Джиллиана покачала головой.

И когда Грант окончательно понял, что больше она ничего не скажет, Джиллиана сделала глубокий вдох и с очевидным усилием заставила себя посмотреть на него. Ее взгляд был напряженным, лицо белым.

– Я же тебя предупреждал, Джиллиана.

Обернувшись, она увидела стоящего на тропинке доктора Фентона, выражение лица которого не оставляло сомнений в том, что он страшно недоволен.

– Предлагаю тебе вернуться в Роузмур, Джиллиана, – строго сказал доктор, – и посмотреть, нет ли какой-то работы, которую ты могла бы выполнить для Арабеллы, вместо того чтобы скакать по лугу с задранными выше лодыжек юбками.

– Почему вы позволяете себе говорить с мисс Камерон в такой манере, Фентон? – подал голос Грант. Сделав шаг, он остановился между ними и встал перед Джиллианой, словно заслонял ее от града стрел. Разве Фентон не понимает, что слова могут ранить больнее, чем любое копье?

– Своим поведением ты не должна опозорить ни меня, ни Арабеллу, – сказал доктор Фентон, а затем повернулся к Гранту. – Я хочу извиниться за нее, ваше сиятельство, – продолжил он уже иным тоном, предназначенным для обращения к графу. – Она ведет себя слишком развязно.

– Не ее поведение удивляет меня, а ваше, Фентон. Я бы не назвал мисс Камерон развязной. Скорее наоборот, я нахожу ее чересчур застенчивой.

– Ей следовало бы такой быть, ваше сиятельство. Но сам факт того, что она здесь, с вами, рано утром, – свидетельство мятежности ее натуры. С вами должна быть Арабелла, а не ее компаньонка. Джиллиана не имеет права на вашу защиту. Я пытался быть сострадательным, но ее поступки в последнее время доказали, что я ошибся, поддавшись жалости.

Грант повернулся и посмотрел на Джиллиану.

– Она не производит впечатления порочной личности. Джиллиана что-то украла у вас? Или, быть может, выпила весь ваш запас рома? – Он улыбнулся Джиллиане, и в другое время она бы ответила ему на улыбку, но не теперь. – Может, вы утопили котят в мешке, Джиллиана? Какой ужасный поступок вы совершили, что привело Фентона в такое негодование?

Красные пятна, выступившие на лице доктора Фентона, показывали, как он разгневан.

– Она не рассказала вам о своем прошлом, не так ли, ваше сиятельство? Не призналась в своем грехопадении?

Никогда раньше у Джиллианы не было ни малейшей склонности читать будущее, но сейчас она точно знала, что принесут ей следующие несколько минут, словно увидела всю сцену своими глазами. Она сделала глубокий вдох и стиснула руки.

– Вы же врач, Фентон, а не священник. Почему же вас заботят какие-то признания мисс Камерон? Или ее, как вы говорите, грехопадение?

– Потому что я не желаю, чтобы вы судили Арабеллу по ее поступкам, ваше сиятельство. Моя дочь – славная, порядочная девушка, которая не предается распутству с вами, как Джиллиана.

– Не лучше ли мне самому судить, предается мисс Камерон распутству или нет? И сдается мне, очернив таким образом ее, вы не могли не бросить тень и на меня. Вы обвиняете нас обоих, Фентон? – Грант сложил руки и вперил в доктора бесстрастный взгляд.

– Я не обвиняю вас, сэр, – пробормотал Фентон. – Джиллиана – уличная женщина, женщина низменных наклонностей. Она отказалась от своей семьи и друзей, от всех принципов своего воспитания в погоне за земными удовольствиями, и я убежден, что и сейчас она добивается того же. Когда я нашел ее, она жила в Эдинбурге, готовая продавать свое тело за звонкую монету.

Как жалко, что невозможно, закрыв глаза, просто исчезнуть с этого места. Но Джиллиана по-прежнему ощущала мягкий утренний ветерок на щеках и слабый запах болотной травы, зацепившейся за подол платья. Воздух был пропитан резким запахом серы.

Открыв глаза, Джиллиана обнаружила, что оба мужчины пристально разглядывают ее.

Грант ничего не говорил, но его глаза, эти удивительные, чудесные серые глаза, вдруг сделались жесткими и холодными как сталь.

– Довольно! – внезапно отрезал он, повернувшись к доктору. – Довольно, старик, вы свое слово сказали. Вы должны быть удовлетворены результатом своих утренних усилий.

– Я не смогу быть удовлетворен, ваше сиятельство, пока Джиллиана не будет знать свое место. Вы должны проводить время с Арабеллой, а не с этой тварью. Я горько сожалею о том дне, когда милосердие и жалость убедили меня привести ее в мой дом. И что же я вижу теперь? Она без зазрения совести отвлекает ваше внимание от моей дочери.

– Если уж вы такой приверженец искренности, позвольте и мне вам кое-что сказать, доктор. Между мной и вашей дочерью нет абсолютно никакой привязанности. И я сомневаюсь, что она когда-либо возникнет. У меня сложилось стойкое впечатление, что Арабелла не способна на нежные чувства.

Доктор Фентон хотел еще что-то сказать, несомненно, в защиту своей дочери, но Грант вскинул руку, останавливая его:

– У меня нет желания продолжать эту дискуссию, сэр. Я сейчас провожу мисс Камерон назад в Роузмур.

Доктор Фентон заколебался.

– Мы не нуждаемся ни в вашем разрешении, ни в вашем присутствии, Фентон, – резко добавил Грант.

С явной неохотой доктор Фентон покинул их.

Джиллиана отвернулась, устремив взгляд на тропу, ведущую на болото. Когда она заговорила, голос ее был спокойным и ровным, словно она читала отрывок из хорошо знакомой книги.

– Я не была продажной женщиной, – сказала она, – хотя, несомненно, являлась фигурой скандальной. Образец неприличия. – Она опустила голову и стиснула руки.

Грант молчал. Он просто не знал, что сказать. Джиллиана вздохнула.

– Я бы совсем не удивилась, если б матери предостерегали своих дочерей, чтобы те не становились такими, как я.