Цена, которую она заплатила за то, чтобы быть свободной в своих чувствах, оказалась слишком высокой.

Джиллиана стояла у окна, глядя, как Роузмур медленно погружается в темноту. Огромный дом был слишком тих. Ей необходимы были суматоха и смятение. Ей требовались шум Эдинбурга, какофония Лондона. Дай ей звуки дома, заполненного людьми, и она будет вполне счастлива.

В Роузмуре нет нужды устилать улицы сеном. Дом слишком огромен, чтобы до его обитателей доносился стук колес кареты по вымощенной камнем подъездной дороге.

Темнота сгустилась, окутывая все вокруг мягким покровом, чтобы графу хорошо спалось. Королевский отдых для мужчины, в чьих жилах течет благородная кровь, мужчины, наделенного такой властью и могуществом, что мир, без сомнения, замирает при упоминании его имени.

Как и она.

Всякий раз, когда Арабелла заговаривала о нем, Джиллиана находила повод, чтобы уйти или заняться чем-то другим. Негоже думать о нем слишком часто, поощрять чувства, которые не дают ей уснуть, вот как сейчас.

Не раз и не два ругала она себя, называла дурой. Но увещевания сознания боролись с более волнующим голосом, который отнюдь не был таким чистым или управляемым высокими мыслями. Этот греховный шепот побуждал ее поспать осмотрительность к дьяволу и быть абсолютно безрассудной.

Значит, вся ее оставшаяся жизнь пройдет в услужении другим в той или иной форме? Теми бездумными юношескими действиями она определила свою судьбу. Она больше не благопристойная молодая дама Эдинбурга. У нее не будет ни дома, ни мужа, ни положения в обществе. Если когда-нибудь в отдаленном будущем она и выйдет замуж, то не ради положения, а просто для стабильности и защиты. И уж конечно, не ради любви. Джиллиана не была даже вполне уверена, что сможет теперь кому-то доверять.

Или, быть может, дело в том, что она не доверяет себе самой? Не в этом ли одна из причин? Если ее суждение в отношении Роберта оказалось ошибочным, то как же она может рискнуть полюбить вновь?

Может ли она довериться своим ощущениям, чтобы распознать разницу между любовью и влюбленностью, между физическим желанием и более глубоким чувством?

Джиллиана открыла окно, пожалев, что сейчас не зима. Воздух был бы обжигающе холодным, снег укутывал бы землю толстым слоем. Это сразу же напомнило ей о скорби и печали. Зима – пора смерти. Впрочем, она не нуждалась в напоминаниях.

Сон придет к ней поздно, если вообще придет.

Сегодня печаль была слишком близкой, а настроение слишком подавленным. Одиночество словно призрак стояло у Джиллианы за спиной, нашептывала на ухо, напоминало о прошлом.

Неужели это такой грех – хотеть быть любимой?

Джиллиана отвернулась от окна. Служанка приготовила ей постель, отвернув угол одеяла, взбив подушки. Комната была прелестна – свидетельство богатства и вкуса Роузмура. Невозможно было придраться ни к удобствам, ни к теплу, с которым к ней относились в поместье графа.

Возможно, теперешняя роль переносилась бы ею легче, если б ее поместили на половине слуг и обращались с ней соответственно. А так нет-нет да и случались моменты, когда ей страстно хотелось оказаться на месте Арабеллы.

Сегодня за обедом граф смотрел на нее так долго, что у нее возникло желание предупредить его, что окружающие замечают это. Он поинтересовался ее мнением во время беседы, а когда она погрузилась в молчание, то добивался ее замечаний так настойчиво, что Джиллиане ничего не оставалось, как ответить ему. И на протяжении всего обеда с его лица не сходила эта его чуть заметная улыбка, словно он насмехался над ее осторожностью или укорял за недостаток смелости.

Не считая себя трусихой, Джиллиана не забывала все же одного очень важного факта. Если бы не вмешательство доктора Фентона, быть бы ей сейчас уличной проституткой – несчастным созданием, которое платит за еду и ночлег своим телом.

Не находя себе места, Джиллиана беспокойно заметалась по комнате, страшась предстоящей ночи. Минуту спустя она, схватив халат, вышла из комнаты.

Роузмур представлял собой лабиринт комнат и коридоров. За последние две недели Джиллиана научилась находить дорогу, используя в качестве ориентира английский сад. Он располагался с восточной стороны дома. Таким образом она без труда находила дорогу к западному или северному крылу, где находились общие комнаты.

Галерея была длинной, сто пятьдесят два шага, если мерить ее шагами. Оштукатуренный потолок был украшен лепниной, изображающей переплетенные виноградные лозы. Дубовый пол представлял собой чередующиеся светлые и темные деревянные полосы, полумрак рассеивался лунным светом, струящимся через, наверное, целую дюжину высоких арочных окон.

Изящные столики не больше фута шириной стояли у каждого простенка между окнами. Одни щеголяли красочными китайскими вазами, другие – вычурными статуями из слоновой кости, которые сейчас, в полумраке, казались неясными пятнами кремово-серого цвета. Один столик стоял пустым, и когда Джиллиана подошла к нему, то поняла, что столешница, выполненная из редкого голубого мрамора, уже сама по себе может считаться произведением искусства.

Она прошла в середину коридора, изучая затененные портреты, развешанные на стене слева от нее. Графы Стрейтерн явно высоко ценили своих лошадей и собак, ибо и те и другие были изображены на переднем плане. Чего не скажешь о женах.

Какой-то звук в конце галереи заставил Джиллиану повернуть голову. Может, один из лакеев? Она прокашлялась и спросила:

– Кто там?

– У вас склонность бродить по ночам, мисс Камерон? – вопросил властный голос – Если так, то, возможно, мне следует поставить лакея у ваших дверей. Не хотелось бы, чтоб одного из гостей Роузмура застрелили как злоумышленника.

– А такое часто случается, ваше сиятельство? – спросила Джиллиана, вглядываясь в темноту.

В полосу бледного лунного света вышла графиня.

– Почему вы не спите, мисс Камерон?

– Не могла уснуть, – ответила Джиллиана.

– Вам следовало попросить у мисс Фентон один из ее порошков. Она посоветовала его моей горничной, и теперь та храпит всю ночь и не дает мне спать.

– Мне кажется, что, если я не сплю, значит, для этого есть причина.

– Вы считаете, что Бог наказывает вас за какую-то греховную мысль или поступок, мисс Камерон? Сомневаюсь, что у Господа есть время определять наказание таким образом Он успеет сделать это, когда мы умрем и будем призваны к ответу перед святым Петром за все свои грехи.

– Пожалуй, я бы предпочла отдать свои долги еще при жизни, ваше сиятельство. После смерти задолженность может оказаться слишком велика.

– Вы настолько грешны? – спросила графиня.

– Некоторые бы сказали, что да.

– А вы дерзкая девушка, верно? Я сразу так подумала, когда увидела вас.

Графиня повернулась, собираясь уйти, и Джиллиана заколебалась, не зная, что ей делать.

– Вы идете, мисс Камерон? Если уж мы обе не спим, то вполне можем составить компанию друг другу.

Джиллиана спустилась по широкой лестнице вслед за графиней, крепко держась за полированные перила. Только одна газовая лампа освещала лестницу, а мраморные ступеньки могут быть опасны.

Графиня направилась в сторону задней части дома.

– Я нахожу, что шоколад помогает там, где все остальное терпит неудачу, мисс Камерон Вы присоединитесь ко мне?

– Как вы находите дорогу в темноте? – спросила Джиллиана, наткнувшись на небольшой стол. Потерев бедро, она последовала за графиней.

– Двадцать лет практики. – Судя по звуку голоса, она была уже далеко впереди. Джиллиана пошла быстрее, но споткнулась еще об один стол. Утром она будет вся в синяках.

– Так вы идете? – спросила графиня с веселыми нотками в голосе. – Или мне прислать лакея, чтобы он проводил вас на кухню?

– Полагаю, что смогу сама справиться, ваше сиятельство, – отозвалась Джиллиана.

– Да уж постарайтесь, – последовала язвительная реплика, – иначе шоколад остынет к тому времени, когда вы доберетесь.

Пробравшись через хаос коридора, Джиллиана спустилась по лестнице, Она повернула налево и прошла некоторое расстояние, прежде чем повернуть еще раз. В отличие от других помещений кухня была ярко освещена газовыми лампами.