Мисс Варгас все еще с надеждой смотрела на меня. Я поблагодарила ее за помощь и пообещала не пропадать. Проходя мимо развороченного кабинета Агнес, я увидела, что полицейские все еще роются в бумагах. До чего здорово, что я частный детектив.

Пожалуй, это единственное, чему я порадовалась за весь этот день. Когда я вышла из Диаборн-Тауэр, было четыре часа, шел снег. Пока я выруливала со стоянки, транспортный поток увеличился. Водители, минуя скоростное шоссе, ехали по окружной дороге.

Я пожалела, что согласилась заехать к Филлис Лординг. Утром я с трудом встала, и уже в одиннадцать, когда я покидала офис Мэллори, мне ужасно хотелось спать. Но, как оказалось, я не пожалела, что поехала. Филлис нуждалась в помощи: она не знала, как вести себя с миссис Пасиорек, я была одной из немногих, знакомых с матерью Агнес, и мы долго и увлеченно говорили о том, как общаться с истеричками.

Филлис была худой тихой женщиной, на несколько лет старше меня и Агнес.

Не то что я чувствую себя собственницей Агнес. Я знаю, она любила меня, но мне не нужно ее мертвое тело. Однако я должна пойти на похороны. Это единственный способ реально представить ее смерть.

Я согласилась с ней и пообещала разузнать подробности в полиции, если миссис Пасиорек ничего мне не скажет.

Квартира Филлис расположена на Честнат-стрит, в фешенебельном районе к северу от окружной дороги, с видом на озеро Мичиган. Филлис была так расстроена еще и потому, что понимала: она не сможет оплачивать єту квартиру из своего профессорского жалованья. Я посочувствовала ей, хотя и была абсолютно уверена, что Агнес оставила ей приличную сумму. Прошлым летом Агнес пригласила меня на ленч – вскоре после того, как переделала свое завещание. Помню, я задала себе тогда праздный вопрос: не попытаются ли Пасиореки опротестовать это завещание?

Было около семи, когда я наконец ушла, отказавшись от ужина. Слишком много людей промелькнуло передо мной за один день. Хотелось побыть в одиночестве. К тому же Филлис считала, что еда – лишь дань телу, способ поддерживать в нем жизнь. Она довольствовалась сыром, шпинатом и вареными яйцами... А мне сегодня нужна нормальная еда.

Я медленно ехала на север. Час пик миновал, но густая пелена снега тормозила движение на дорогах. Я подумала, что вся вкусная еда начинается на «п»: пирожное, печенье, пицца... К тому времени, как я добралась до выезда на Белмонт, у меня составился целый список, и это несколько успокоило мои нервы.

Я подумала, что надо будет позвонить Лотти. Наверняка она уже узнала об Агнес и хочет поговорить со мной об этом. Воспоминание о Лотти заставило меня подумать о дяде Стефане и фальшивых акциях. А это, в свою очередь, напомнило об анонимном звонке. Теперь среди снегопада его ровный голос, совершенно лишенный акцента, казался полным угрозы. Когда я припарковала «омегу» и направилась к дому, я чувствовала себя слабой и одинокой.

Свет на лестнице не горел. Это было обычным делом – наш управляющий в лучшем случае был лентяем, в худшем – пьяницей. Если не появлялся его внук, лампочки подолгу не заменяли, пока кто-нибудь из жильцов не приходил в ярость и не брал на себя эту работу.

Обыкновенно я поднималась по лестнице в темноте, но ночные монстры стали пугать меня. Я вернулась к машине и вытащила из «бардачка» фонарик. Мой новый револьвер был в квартире, так что на него рассчитывать не приходилось. Но фонарик был тяжелый. В случае необходимости воспользуюсь им вместо оружия.

Войдя в дом, я поднялась по чьим-то мокрым следам на второй этаж, где жила группа студентов. Здесь следы заканчивались. Похоже, мои нервы стали сдавать – плохой признак для детектива.

Я стала подниматься дальше быстрым шагом, освещая фонариком истертые до блеска ступени. На площадке третьего этажа я заметила маленькую лужицу грязной воды и похолодела. Если кто-то поднимался в мокрых ботинках и вытирал за собой ступени, он как раз и мог оставить такое маленькое растекшееся пятно.

Я выключила фонарик и обмоталась шарфом по самые уши. Потом, низко пригибаясь, быстро побежала по лестнице. Приблизившись к своему этажу, я почувствовала запах мокрой шерсти и стремительно бросилась в ту сторону, пригнув голову к груди. Я наткнулась на чье-то тело, раза в полтора больше моего. Мы сцепились и упали, причем он оказался внизу. Я ударила фонариком туда, где, как мне казалось, была челюсть. Фонарь ударился о кость. Нападавший вскрикнул и отшатнулся. Я откинулась назад и приготовилась вмазать ему еще раз, когда вдруг почувствовала, что его рука тянется к моему лицу. Я увернулась, сжалась в комок и ощутила что-то мокрое на шее под шарфом. Потом вниз по лестнице заскользили торопливые шаги.

Я вскочила на ноги, собираясь броситься за ним, но шея так горела, будто в меня впились, по крайней мере, пятьдесят ос. Я вытащила ключи и быстро вошла в квартиру. Закрыв за собой дверь на два оборота, я побежала в ванную, на ходу срывая с себя одежду. Сбросила ботинки, но не стала снимать колготки и брюки, а сразу же залезла в ванну. Включив душ на полную мощность, я минут пять стояла под ним, прежде чем смогла перевести дыхание.

Из-под душа я вылезла на подкашивающихся ногах. В мохеровом шарфе были большие круглые дыры. Верх шерстяного жакета обесцветился. Я повернулась, чтобы посмотреть в зеркало на свою спину. Вдоль позвоночника пролегла длинная красная дорожка – кислотный ожог.

Теперь меня трясло с головы до ног. Шок, автоматически подумала я. Вылезла из мокрых брюк и колготок и завернулась в большое полотенце, которое ужасно раздражало шею. Я вспомнила, что в таком состоянии полезен чай, но чай я ненавижу – его нет в моем доме. Горячее молоко – вот что подойдет, молоко с медом. Я так тряслась, что, наливая молоко в кастрюлю, половину вылила на пол, а потом с величайшим трудом зажгла огонь. Кое-как дотащившись до спальни, я стянула с кровати покрывало и завернулась в него. Потом вернулась на кухню и с большим трудом вылила молоко в кружку, крепко прижимая ее к себе, чтобы не расплескать молоко. Усевшись прямо на пол, я стала жадно глотать обжигающий напиток. Через некоторое время дрожь ослабла. Мне было холодно, мускулы сводило судорогой, все тело болело, но худшее было позади.

Я с трудом поднялась и на ватных ногах добралась до спальни. Старательно втерев вазелин в кожу на шее и спине, снова завернулась в одеяло и натянула на себя огромное количество теплой одежды, но меня по-прежнему знобило. Включив радиатор, я села перед ним на корточки.

Когда зазвонил телефон, я подпрыгнула, сердце бешено забилось. Я в страхе стояла над ним, руки мои дрожали. На шестой звонок я, наконец, подняла трубку. Это была Лотти.

– Лотти! – задыхаясь, произнесла я.

Она позвонила в связи с Агнес, но сразу же поняла: со мной что-то случилось. Несмотря на мои протесты, Лотти заявила, что приедет немедленно. Тщетно я уверяла ее, что ехать ко мне опасно; возможно, преступник все еще бродит поблизости.

– Не в такую ночь, – решительно сказала она, – и не с разбитой челюстью.

Через двадцать минут она была у меня.

– Итак, дорогая, ты опять попала в переделку.

Я прижалась к ней. Она погладила меня по голове и пробормотала на немецком что-то успокаивающее, и я начала наконец отходить. Когда она увидела, что я перестала дрожать, то заставила меня снять все, что я на себя натянула. Ее сильные пальцы мягко ощупывали мою шею и позвоночник, очищая кожу от вазелина и прикладывая нужную повязку.

– Вот, моя дорогая. Не очень серьезно. Самое худшее – шок.

Ты ведь не пила, не так ли? Хорошо. В случае шока это очень вредно. Горячее молоко с медом? Очень хорошо. Такое благоразумие... На тебя не похоже.

Все еще разговаривая, она вместе со мной прошла в кухню, вытерла разлитое на плите и на полу молоко и принялась готовить суп. Бросила в кастрюлю чечевицу с морковью и луком, и вкусный запах наполнил кухню, приводя меня в чувство.

Когда телефон зазвонил, я уже была к этому готова. Дождалась, пока прозвенел третий звонок, включила автоответчик на запись и подняла трубку. Это был мой знакомый – обладатель странного голоса.