«Божьей милостью МЫ, НИКОЛАЙ ВТОРЫЙ, ИМПЕРАТОР И САМОДЕРЖЕЦ ВСЕРОССИЙСКИЙ, ЦАРЬ ПОЛЬСКИЙ, ВЕЛИКИЙ КНЯЗЬ ФИНЛЯНДСКИЙ и протчая, и протчая, и протчая.

Объявляем всем НАШИМ верным подданным:

в твердом намерении переустроить государственное управление в ИМПЕРИИ на началах широкого народного представительства, МЫ предполагали приурочить введение нового государственного строя ко дню окончания войны.

Бывшее правительство НАШЕ, считая нежелательным установление ответственности министров перед Отечеством в лице законодательных учреждений, находило возможным отложить вообще этот акт на неопределенное время.

События последних дней, однако, показали, что правительство, не опирающееся на большинство в законодательных учреждениях, не могло предвидеть возникших волнений и их властно предупредить.

Велика НАША скорбь, что в дни, когда на поле брани решаются судьбы России, внутренняя смута постигла столицу и отвлекла от работ на оборону, столь необходимых для победоносного окончания войны. Не без происков коварного врага посеяна смута и Россию постигло такое тяжкое испытание, но, крепко уповая на помощь Промысла Божья, МЫ твердо уверены, что русский народ во имя блага своей родины сломит смуту и не даст восторжествовать вражеским проискам.

Осеняя себя крестным знаменем, МЫ предоставляем государству Российскому конституционный строй и повелеваем продолжить прерванные Указом НАШИМ занятия Государственного совета и Государственной думы, поручая председателю Государственной думы немедленно составить временный кабинет, опирающийся на доверие страны, который в согласии с НАМИ озаботится созывом законодательного собрания, необходимого для безотлагательного рассмотрения имеющего быть внесенным проекта Основных Законов Российской ИМПЕРИИ.

Да послужит новый государственный строй к вящему преуспеянию, славе и счастью дорогой НАМ России.

Дан в Царском Селе, марта в 1-й день, в лето от Рождества Христова тысяча девятьсот семнадцатое, Царствования же НАШЕГО двадцать третье».

«Милостивый государь Александр Иванович! По постановлению Киевского Исполнительного комитета я 13 марта был арестован в г. Киеве, а затем, будучи перевезен в Петроград, до 24 марта содержался арестованным в Таврическом дворце. Арест мой в Киеве мотивировался желанием оградить меня от неприятностей со стороны рабочих за исполнение поручения, возложенного на меня бывшим Верховным главнокомандующим Николаем II, а также опасением, что мои знакомства в Киеве могут послужить причиною каких-то выступлений против ныне установленного нового государственного строя. По этому поводу считаю нужным дать следующие объяснения.

Вечером 27 февраля с.г. Николай II объявил мне, что он назначил меня главнокомандующим войсками Петроградского гарнизона, сообщил, что в Петрограде начались волнения рабочих и запасных батальонов и что для усиления гарнизона туда посылаются войска из армии, и приказал на другой же день отправиться по назначению.

Хотя я тогда и не знал характера и размера возникших волнений и течения их, но понимал, что истинные причины их имеют глубокие корни, что наряду с крупными продовольственными затруднениями и остановкою части заводов, работающих на оборону, по недостатку угля, в населении коренится общее недовольство существующими порядками, которое со средины прошлого года особенно обострилось деятельностью правительства, и что такого рода волнения могут быть радикально умиротворены лишь путем удовлетворения насущных нужд соответствующих групп населения или же путем надлежащих реформ управления.

Поэтому я считал обязанным себя доложить тогда же, вечером 27 февраля, бывшему императору как о причинах усилившегося недовольства, так и о том, что необходимо немедленное принятие мер, которые могли бы удовлетворить разные группы народа. Доложил также и о том, что за последнее время недовольство проникло и в войска. Тогда же я доложил и о том, что я не знаю войск, отправляемых на усиление гарнизона Петрограда, ни их настроения, а также и о том, что ныне нельзя рассчитывать на то, что в случае народных волнений все войска останутся на стороне правительства.

Из краткого разговора я заключил, что Николай II решил перейти к управлению отечеством при посредстве министерства доверия в соответствии с желанием большинства Государственной думы и многих кругов населения.

Вот все, что было мне известно вечером 27 февраля. Сведения, полученные затем мною от начальника Штаба Верховного главнокомандующего генерала Алексеева, более осветили положение дел в Петрограде. Я понимал, что умиротворение серьезно взволнованных народных масс не может быть достигнуто применением вооруженной силы, вмешательство которой могло породить лишь еще большее обострение в положении дел, с другими более тяжелыми последствиями.

Поэтому тем частям войск, которые были предназначены к отправлению из армии на усиление гарнизона Петрограда еще 28 февраля, до моего отъезда из Ставки, мною было приказано высаживаться не в Петрограде, а на последних перед ним более значительных станциях, в районе Царского Села, где предполагалось выждать выяснения окончательного положения дел; а затем, когда это последнее будет допускать ввод указанных частей в Петроград без вреда делу умиротворения, ввести их в этот город, как о том более подробно объяснено ниже, на некоторое время для привлечения их к охране важных для обороны заводов, складов и других учреждений и для исполнения иных по городу и окрестностям нарядов, с целью облегчения в этом отношении запасных войск Петрограда и предоставления им возможности уделить более времени по их главному назначению, т. е. занятиям по делу боевой подготовки укомплектований, а также по устройству сих весьма молодых по своему составу частей, что после протекавших событий могло особенно потребоваться.

Ввиду распространявшихся слухов о том, что георгиевский батальон, к поезду которого перед его уходом из Ставки был прицеплен вагон, в котором ехал я и сопровождавшие меня офицеры, представлял собою карательный отряд, категорически утверждаю, что батальон такого назначения не имел, а наравне с другими частями, предназначенными тогда к отправлению из армии в Петроградский военный округ, должен был поступить в гарнизон Петрограда или одного из тех ближайших к нему пунктов, которые имеют значение в отношении обеспечения армии и флота всем необходимым (Колпино, Сестрорецк).

Если же появление этого батальона вечером 1 марта на ст. Царское Село вызвало какие-то опасения среди тех или других групп населения Петрограда, то принятое мною еще 28 февраля до выезда из Ставки и указанное выше решение — первоначально, до выяснения положения дел в Петрограде, в него отнюдь не входить, а оставаться в одном из ближайших к нему более значительных пунктов, в данном случае в Царском Селе, а затем, когда положение дел стало выясняться, мое новое добровольное решение отойти на станцию Вырица, что в 30–35 верстах южнее последнего, — представлялись соответствующими обстановке и были вполне целесообразны; ибо дальнейшее затем пребывание георгиевского батальона в Царском Селе могло повести к столкновению с местным гарнизоном и большому беспорядку, что еще более обострило бы положение дел с другими возможными вредными последствиями.

На станции же Вырицы я решил ожидать исхода переговоров во Пскове между Николаем II и той депутациею, о которой гласила шифрованная телеграмма генерала Алексеева, полученная мною в Царском Селе в ночь с 1 на 2 марта по моему туда прибытии и до выяснения окончательной обстановки. А затем, по выяснении окончательного положения дел в Петрограде и наступления успокоения, предстояло решить вопрос о вводе туда, как указано выше, на некоторое время прибывающих из армий частей войск с целью облегчения службы запасных батальонов Петрограда по охране имеющих значение для обороны заводов и других учреждений и по поддержанию порядка вообще, дабы дать этим батальонам возможность уделить более времени своему главному назначению, а именно занятиям делом боевой подготовки укомплектования с надлежащим напряжением. Ввод названных войск в Петроград извне, при сложившихся обстоятельствах, представлял, однако, операцию далеко не легкую и простую, ибо, кроме надлежащего соглашения с распоряжавшимся в Петрограде председателем Государственной думы, требовалось еще принятие таких особых мер предосторожности, которые могли бы предупредить или парализовать возможность развития дальнейших вредных последствий от выступлений со стрельбою против входящих извне войск со стороны отдельных групп солдат и иных лиц. Из докладов командированных из Петрограда в мое распоряжение полковника Доманевского и подполковника Тилли надо было заключить, что особенно опасными в этом отношении представлялись появлявшиеся в Петрограде и окрестностях броневые автомобили с пулеметами и разъезжавшие в большом количестве с производившими из ружей и пулеметов стрельбу солдатами и частными лицами. По вопросу о порядке вступления означенных войск в Петроград были высказаны лишь некоторые соображения, но так как надобности в том не представлялось, то по сему делу не было принимаемо ни решений, ни делаемо сношений.

2 марта я предполагал на некоторое время оставить Вырицу, дабы переговорить с вами, по вашему вызову, на линии Варшавской железной дороги и повидать командиров частей Царскосельского гарнизона и высадившийся на ст. Александровской (Варшав. ж. д.) 67-й пехотный Тарутинский полк. Но от всего этого должен был отказаться по настоянию руководившего железнодорожным движением инженера Бубликова, сообщившего, что мой переезд с Витебской линии жел. дор. на Варшавскую может задержать следование императорского поезда.

В дополнение изложенного о рассматриваемой поездке считаю нужным доложить, что 1 марта, при следовании воинского поезда, в котором я ехал, от ст. Дно до ст. Вырица, для задержания солдат, одетых частью в установленную для них форму, а частью в штатское платье, и нескольких частных лиц, отбиравших оружие у офицеров двух встречных поездов, пришлось прибегнуть к силе, но без употребления оружия. Об этом и о беспорядках, которые чинились солдатами и частными лицами в поездах и на станциях, и о наличии у них оружия мне докладывал комендант ст. Дно. А заведующий перевозкой войск полковник Лебедев, докладывая о том же телеграммою № 555, просил моих распоряжений. Некоторые из задержанных, как докладывали мне, имели при себе по нескольку экземпляров оружия. Наскочивший, вероятно, нечаянно вплотную на меня при выскакивании из пассажирского вагона, солдат имел при себе три офицерских шашки.

Из изложенного видно, что раздутая газетами моя поездка, случайно совпавшая с поездкой георгиевского батальона, в район Петрограда являлась и для меня, и для батальона следованием к месту нового назначения и отнюдь не преследовала каких-либо карательных целей.

Теперь перехожу к вопросу о тех опасениях, которые почему-то имел Киевский Исполнительный комитет в связи с моими знакомствами в Киеве. Под этим вопросом, как я должен был заключить из объяснений бывшего в числе других лиц, объявлявших мне постановление этого комитета, члена Государственной думы Н. Н. Чихачева, приходится разуметь и вопрос о моей верности Временному правительству и отечеству.

По этому последнему вопросу прежде всего могу сказать, что за время моей службы при монархическом режиме я трижды приносил присягу на верность службы и каждый раз не только царю, но и отечеству. Поэтому отречение последнего царя отнюдь не освобождало меня от верности службы отечеству и всем властям, отечеством поставленным, даже и в таком случае, если бы и не последовало распоряжения об особой присяге Временному правительству и отечеству, каковую присягу я принял 9-го сего марта в Могилеве-губернском вместе с всеми прочими воинскими чинами, тогда там находившимися.

Не сомневаюсь, что моя честная, чуждая искательства или чего-либо тому подобного офицерская служба в течение 47  м тех благ, которые может дать новый государственный строй отечеству.

Теперь коснусь вопроса о моих знакомствах.

К жизни и делам кругов придворных и аристократических соприкосновений я почти не имел вовсе, а к жизни и делам кругов светских весьма мало. К тому же мои служебные занятия и служебные разъезды по округу, которым я командовал перед войною 5color=''Black''>II  о том, чтобы все министры исполняли требования главнокомандующего войсками Петроградского военного округа беспрекословно, считаю необходимым доложить следующее.

Будучи вечером 27 февраля с. г. назначен главнокомандующим войсками Петроградского военного округа и зная те затруднения, которые испытывает район по части продовольствия и по части угля и прочего сырья для заводов, работающих на оборону, а также те трения или недоразумения, которые имели место между генералом Хабаловым и министром внутренних дел по вопросам полицейского характера, а с другой стороны, озабочиваясь устранением этих затруднений и недоразумений и образованием хотя бы двухнедельного запаса продовольствия и угля, я решил просить бывшего императора дать указания соответствующим министрам, т. е. министрам земледелия, промышленности и торговли, путей сообщения и внутренних дел о том, чтобы они удовлетворяли мои просьбы по указанным делам без задержек.

Доложить по этому вопросу Николаю II я предполагал утром 28 февраля, перед своим отъездом; но, узнав на станции ж. д. после полуночи того же числа, что он сейчас прибыл в императорский поезд и скоро уезжает в Царское Село, я тотчас же пошел к этому поезду и был принят бывшим императором.

По докладе упомянутого вопроса, причем я доложил, что я не позволю себе злоупотреблять излишними преувеличенными ходатайствами в трудном деле подвоза продовольствия и угля, Николай II приказал мне передать генералу Алексееву его, Николая II, „приказание“ сообщить председателю Совета министров о том, чтобы все министры исполняли требования главнокомандующего войсками Петроградского военного округа беспрекословно. Затем приказание это Николаем II было повторено. В промежутке между отдачею сего приказания в первый раз и повторением его или же после повторения я доложил еще раз, что прошу лишь о содействии только 4 министров.

Передавая того же 28 февраля перед своим отъездом из Ставки приведенное приказание начальнику Штаба генералу Алексееву в письменном изложении и дословно, я просил последнего сделать соответствующим телеграфным запросом проверку и подтверждение правильности передачи мною приказания бывшего царя и тем устранить возможность каких-либо недоразумений. Пользование этим приказанием, несомненно, давало Петроградскому военному округу много преимуществ в отношении продовольствия и угля. Но та, без надобности, весьма сильная форма, в которую было это приказание (исполнить „беспрекословно“) облечено и которая касалась всех министров, не могла способствовать установлению с первых же дней предстоящей моей службы в Петрограде тех благожелательных отношений между мною и учреждениями других ведомств, которые были необходимы в переживаемую трудную пору. Поэтому я должен был бы всемерно избегать пользования этим приказанием даже и в том случае, если бы сие последнее было подтверждено по запросу, о котором я просил. А так как ни сведений о результатах проверки, ни о подтверждении приведенного приказания Николая II, ни какого-либо иного распоряжения, облекающего меня правом предъявлять такие требования, я не получал, то вопрос о снабжении меня, по должности главнокомандующего войсками Петроградского военного округа, особыми правами по отношению к министрам отпал сам собою.

Во время того же представления моего бывшему императору я также доложил о моем решении не вводить, впредь до выяснения окончательного положения дел, в Петроград направляемые туда из армии части войск, дабы не обострить еще более положения дел и не породить междоусобицы. Николай II одобрил это решение.

Затем по моему краткому напоминанию о необходимости мер для удовлетворения народа, о чем мною объяснено подробнее в начале сего письма, краткий ответ Николая II утвердил меня в том, что он решил перейти к системе управления через министерство общественного доверия.

Поэтому, отправляясь 28 февраля в Петроградский военный округ, я был убежден в осуществлении этой реформы, в чем меня еще более убедило содержание упомянутой выше шифрованной телеграммы генерала Алексеева 1 марта о предстоящих в г. Пскове переговорах, полученной мною в царском Селе в ночь с 1 на 2 марта.

Что касается вопроса ориентировки меня о ходе событий, то сведений о положении дел в Петрограде и о деятельности Государственной думы и распоряжений из Ставки за все время поездки я не получал вовсе, за исключением лишь одной полученной в ночь с 1 на 2 марта и указанной выше телеграммы Алексеева о наступившем, по частным сведениям, в Петрограде успокоении и об ожидавшихся во Пскове переговорах.

Хотя я и рассчитывал 2 марта получить некоторые сведения при свидании с вами, по сделанному вами вызову, но, имея в виду что встреча с вами может состояться не ранее поздней ночи со 2 на 3 марта, я для скорейшего получения сведений командировал в Царское Село 2 марта на паровозе подполковника Тилли, который должен был собрать там и получить по телефону сведения о положении дел в Петрограде, а также отправить по прямому проводу в Ставку мои донесения. Но подполковник Тилли, имеющий пропуск от Государственной думы на свободный проезд, не вернулся, а утром доложил по телефону, что он в Царском Селе был задержан местными властями, почему не мог исполнить поручения. В это время я, согласно полученной от председателя Государственной думы телеграмме, уже готовился отправиться обратно в Ставку.

Об отречении Николая II от престола я впервые узнал на обратном пути в Ставку ночью с 3 на 4 марта на ст. Дно от ее коменданта, доложившего мне со слухов от пассажиров, проезжавших из Пскова, о том, что член Государственной думы Шульгин объявил на ст. Псков об отречении Николая II от престола в пользу сына последнего, Алексея Николаевича.

Из изложенного усматривается, в каких исключительно тяжких условиях я находился по части осведомления о положении дел во время моей поездки в Петроград.

Наконец, ввиду тех упреков в царизме, которые делаются мне за последнее время, считаю себя вынужденным высказаться откровенно о том, что кроме разделяемого и мною общего недовольства делами царствования Николая II я имею некоторые особые причины к тому в отношении последних одиннадцати месяцев.

В зиму 1915–1916 гг. бывший генерал-квартирмейстер штаба Юго-Западного фронта генерал-майор Дитерихс, в бытность мою главнокомандующим армиями сего фронта, дважды, основываясь на достоверных сведениях из Петрограда, в частном порядке сообщал мне, что мои воззрения или моя деятельность вообще возбуждают большое неудовольствие какой-то сильной в Петрограде немецкой партии, стремящейся к заключению сепаративного (sic!) мира. О составе партии этой я ничего не знал и не знаю.

31 марта 1916 г., прибыв в Ставку, по отчислении меня от должности главнокомандующего армиями Юго-Западного фронта, чем я был крайне огорчен, от бывшего начальника Штаба Верховного главнокомандующего генерала М. В. Алексеева я услышал категорическое сообщение, что причиною моего отчисления от названной должности была „большая интрига“ группы лиц с Распутиным в центре. Распутина я никогда не видел и до того о нем вообще слышал сравнительно мало, но сообщение генерала Алексеева произвело на меня крайне тяжкое впечатление, породило чрезвычайно тяжелое чувство по отношению к бывшему царю и его супруге.

Следовавшее затем мое пребывание при особе бывшего царя в течение 11 месяцев, из коих около 300mm 0.00mm 0.00mm 0.00mm; ,,> 

Все изложенное, не касаясь даже того совершенно изолированного положения, в котором я находился в Ставке, достаточно уясняет, что царизмом я заражен быть не мог и не был. А потому, отправляясь 28 февраля к должности главнокомандующего войсками Петроградского военного округа, я не мог быть и руководим заботою о каких-либо личных или фамильных интересах царя, а горячо желал послужить с пользою дорогому отечеству в тяжелую переживаемую им пору, приложив все силы к тому, чтобы честно исполнить свой долг, избежав кровопролития или междоусобицы.

Части, бывшие со мною, не имели никаких столкновений ни с войсками, ни с населением и не пролили ни капли своей или братской крови.

Солдата и простолюдина я люблю с первых лет моей офицерской службы, они мне дороги и близки.

Твердо верю, что могу еще с пользою послужить отечеству и его Временному правительству.

Убедительно прошу Вашего ходатайства пред Временным правительством о скорейшем расследовании моего дела, о восстановлении моего доброго имени и о предоставлении мне возможности еще послужить на пользу и славу дорогой родины и ее Временного правительства.

Прошу принять уверение в глубочайшем почтении и полной преданности. Ваш покорный слуга Н. Иванов».