Дольше всех будет цепляться за политический олимп символ русской революции, её краса и гордость Александр Фёдорович Керенский. Уже 25 октября, когда практически весь Петроград — кроме правительственной резиденции, Зимнего дворца — будет контролироваться большевистским Военно-революционным комитетом, министр-председатель и Верховный главнокомандующий покинет Зимний и помчится собирать хоть какие-нибудь силы на защиту «законной власти». Но всё, что ему удастся привлечь, — это семь казачьих сотен под командованием атамана П. Н. Краснова. А всё, что этим «силам» удастся сделать, — это взять Гатчину, потому как при дальнейшем движении на Петроград они будут распропагандированы большевиками и выдвинувшимися навстречу солдатами петроградского гарнизона и в очередной раз откажутся «стрелять в народ».

Но это будут лишь конвульсии. Реально Керенский перестал влиять на развитие событий сразу после принятия должности главковерха. И ушёл от руля истории в полное и неимоверно длительное политическое небытие. До июня 1918-го он ещё будет пытаться суетиться по российским городам и весям, но не сумеет собрать вокруг своей ещё совсем недавно верховной фигуры ровным счётом никого и уедет в эмиграцию.

Судьба подарит ему невероятно долгую жизнь (из российских политиков первого эшелона дольше проживут только двое из «большой сталинской тройки» — Молотов и Каганович, а третий, Маленков, недотянет до возраста Керенского всего 3 года; а из верховных правителей России за всю её историю Керенский — долгожитель-рекордсмен). Керенский — надо отдать ему должное — сумеет, находясь в политическом ауте, потрудиться на историю: напишет несколько книг о русской революции, в том числе два (английское и французское) издания ценнейших мемуаров, а также трёхтомную документальную публикацию о деятельности Временного правительства. Скончается, как и Церетели, в Нью-Йорке, но одиннадцатью годами позже, 11 июня 1970 года, в возрасте 89 лет.

Судьбу же революции вновь брал в свои руки её авангард — столичный пролетариат при поддержке столичного же гарнизона, их полномочный орган — Петроградский Совет рабочих и солдатских депутатов и сформированный им боевой штаб — Военно-революционный комитет.

Имелась в наличии и «такая партия», которая была готова принять на себя всю ответственность за судьбу страны и революции.

А возглавляли этот Совет и эту партию два героя революции: товарищи Троцкий и Ленин. Пришёл и их черёд крутить колесо истории.

В сентябре 1917 года политическая инициатива в развитии революции была полностью и, как выяснится через несколько лет, окончательно, перехвачена партией большевиков и её лидерами — героями революции Лениным и Троцким. При этом, поскольку малый бифуркационный период ещё далеко не закончился, влияние конкретных действий конкретных людей на ход истории продолжало оставаться чрезвычайно высоким. Ленин и Троцкий как раз и были такими людьми.

Ситуация, впрочем, во многом и изменилась. Конкретных действий конкретных людей по-прежнему было достаточно для того, чтобы трясти ситуацию дальше. Но для того, чтобы стабилизировать её, для того, чтобы начать выведение системы из бифуркационного состояния, этих усилий было недостаточно. Требовалось наличие структур, которые могли бы обеспечить стабильное функционирование системы в её качественно новом состоянии. В отсутствие таких структур повторный срыв системы в бифуркацию был бы неизбежен.

«Позвольте! — воскликнет на этом месте мой внимательный читатель. — Ведь такие структуры уже были созданы!» И будет совершенно прав: были Советы — органы рабочего, крестьянского и солдатского представительства; была и партия, готовая принять на себя всю полноту ответственности за судьбу страны и революции, а также дать кадровое обеспечение новой власти. Это всё, конечно, так. Однако, следует иметь в виду, что вторая из этих структур — партия, — которая как раз и должна была цементировать изначально рыхлую систему Советов, обеспечивать необходимую жёсткость всей конструкции власти, в сентябре 1917 года сама представляла собой довольно-таки жалкое зрелище. Рассеянные после июльских событий, большевики только-только начинали приходить в себя. Стремительное ухудшение ситуации на фронте и в тылу плюс последовательная верность лозунгам немедленного мира, раздела помещичьих земель и рабочего контроля над производством приносили большевистской партии всё больше политических вистов. В процессе перевыборов большевики получали всё больше мест в Советах по всей стране, а в начале сентября получили большинство в авангардном органе первого этапа революции — Петроградском Совете рабочих и солдатских депутатов, председателем которого 25 сентября был избран герой революции Троцкий. Но внутри самой партии — особенно в руководящих органах — продолжались беспримерные разброд и шатания. Единства позиций не было ни по одному сколько-нибудь принципиальному вопросу. А главное, в большевистском руководстве буйным цветом процветала нешуточная боязнь принятия всей полноты власти и ответственности за судьбу страны и революции.

Именно поэтому реализация лозунга «Большевики должны взять власть» представляла собой решение двуединой задачи: (1) свержение остатков существующей властной конфигурации и (2) консолидация несущей конструкции власти будущей — партии большевиков. Первую задачу решал Троцкий, вторую — Ленин.

Парадокс ситуации в России в начале осени 1917 года заключался в том, что все наличные политические силы шарахались от реальной власти, как чёрт от ладана. Несмотря на знаменитое ленинское «Есть такая партия!», не были исключением и большевики. Казалось бы, после провала корниловщины и получения большинства в Петросовете вопрос взятия власти большевиками стал сугубо техническим. Да и сама партия шла к этому долгожданному моменту все без малого двадцать лет своей бурной революционной деятельности. И сама структура партии как «ордена меченосцев» не подразумевала оспаривания властной решимости её признанного лидера. Тем не менее именно в этот сверхблагоприятный момент в стане большевиков начались самые настоящие разброд и шатания.

Страшно!

Вот, пожалуй, простое и точное слово, характеризующее положение дел внутри большевистской партии в сентябре — октябре 1917-го. И брать на себя всю полноту ответственности за стремительно разваливающуюся державу — страшно; и идти супротив вождя — не менее страшно. Заниматься в накатанном режиме подрывной деятельностью куда проще и привычнее. И вдруг выяснилось, что незаметно подкрался момент истины и пришла пора определяться со всей революционной решительностью и сознательностью. А Ленин из своего финского подполья уже с самого начала сентября забрасывает ЦК письмами: «Брать власть немедленно!», «Не дожидаясь съезда Советов» и «Ни одного дня нельзя терпеть!»

Отсюда и феномен Каменева и Зиновьева, позволивших себе на правах старых большевиков пойти поперёк линии вождя, потому как принятие на себя всей полноты власти и ответственности казалось им страшнее. Отсюда и феномен Сталина, в течение полугода — с марта по сентябрь — действовавшего в надёжном и устойчивом союзе с Каменевым, а тут, при этом определяющем выборе-развилке, решившего поддержать вождя, потому как для него более страшным было пойти против Ленина в сверхпринципиальном для того вопросе.

В результате почти полуторамесячной борьбы героя революции Ленина с разбродом и шатаниями в собственной партии на историческом заседании её ЦК 10 октября было принято историческое решение о переходе к решающей фазе борьбы за власть — подготовке и проведению вооружённого восстания в Петрограде и Москве с целью провозглашения советской власти.