Несмотря на огромное количество исторических, политологических и обществоведческих исследований, феномен революций в современной науке остаётся изученным очень слабо и почти никак не объяснённым. Любые попытки объективизации природы этого феномена в конце концов в той или иной степени сводятся к заезженной ленинской формуле «низы не хотят, верхи не могут». Большого социального смысла эта формула, однако, не имеет, ибо имеется масса примеров, когда эти самые «низы» совершенно спокойно переносят гораздо более тягостные условия существования, чем те, которые в иные времена разражаются мощнейшими революционными потрясениями.

Тем не менее именно во времена революций наиболее ярко проявляются закономерности развития человеческих сообществ, выявлять которые и должна политическая наука. Ведь революции — это моменты выбора дальнейшего пути, по которому будет развиваться социум, своеобразные точки бифуркации в развитии цивилизации. И от того, насколько чётко удастся выявить закономерности, в соответствии с которыми назревают, происходят и протекают революции, зависит возможность выявления и более общих политико-социодинамических закономерностей, а значит, и состоятельность политической науки в целом.

В качестве конструктивной посылки исследователям истории революций предлагаю следующий дискуссионный тезис, которым и сам буду пользоваться в нижеследующих заметках.

Революция — это всякий раз прежде всего хорошо продуманная, тщательно организованная и спланированная деятельность достаточно многочисленных групп социально активных, твёрдо верящих в правоту своих замыслов и не отступающих перед постоянными и длительными неудачами людей (революционеров) по подрыву и последующему свержению существующих властно-политических структур с целью построения затем некоей идеальной системы государственного управления. И лишь во вторую очередь революция — это следствие политической несостоятельности властей и невыносимых тягот широких масс населения.

Как только Российская Империя в ситуации 1815 года отказалась от идеи неограниченной всемирной экспансии, стало ясно, что реализовать программу обустройства национального государства невозможно без учёта ряда базовых принципов, которые уже так или иначе были обкатаны в Европе за 200 лет торжества сепарационной парадигмы.

Проще говоря, альтернатива была вполне определённа: либо эту самую Европу давить, реализуя посредством неограниченной всемирной экспансии имперскую цивилизационную парадигму, — либо, замыкаясь в неких естественных границах, проводить внутреннюю модернизацию государственного и общественного устройства на основе краеугольных принципов совсем иной парадигмы — сепарационной.

Основные из этих принципов:

• конституция (шире — приоритет писаного права),

• разделение властей на законодательную, исполнительную и судебную,

• отделение общества от государства,

• отделение капитала от государства,

• введение и поддержка принципа свободной конкуренции как основы рынка.

Любая задержка или, хуже того, принципиальный отказ от такого рода модернизации (вкупе с отказом или неспособностью реализовать имперский вариант) были чреваты большими потрясениями.

На структуру власти в Российской Империи неизбежно должно было оказываться давление с целью так или иначе подтолкнуть её к реализации одного из вышеуказанных вариантов. Понятно, что заведомо наибольшим было давление в сторону модернизации по-европейски (в т. ч. не в последнюю очередь за счёт прямого стимулирования такого давления из ряда европейских стран).

И чем дольше и чем упорнее власть отказывалась определяться, какую управленческую парадигму она собирается реализовывать, тем сильнее было это давление, тем основательнее это давление подрывало устойчивость власти, тем закономернее оно сталкивало неизбежное решение вопроса о модернизации структуры власти в сторону революционного пути, т. е. в точку бифуркации.

1917 год был по сути заложен в 1815-м. Заложен отказом Александра I двигать русские войска в Лондон и Константинополь и их последовавшим вскоре выводом даже из Парижа.

Итак, в рамках заявленного выше синергетического подхода попробуем проанализировать некоторые важнейшие аспекты феномена революций.

В частности, рассматривая революцию как точку бифуркации в развитии цивилизации, легко приходишь к выводу, что, в отличие от стабильных периодов эволюционного исторического развития, во времена революционных переломов сильно возрастает неустойчивость социально-политических систем; соответственно усиливается неопределённость ситуации и её зависимость от псевдослучайных событий; возникает эффект «выбора пути» и опять-таки принципиально возрастает влияние конкретных действий конкретных людей на происходящие события, на скорость и характер хода исторического процесса, на порядок, способы, быстроту и радикальность конфигурирования новой, постреволюционной, стабильности социально-политической системы.

Теоретические основы предлагаемого подхода чуть более подробно изложены в наброске «Бифуркационные периоды в развитии цивилизации» (Приложение 1).

Собственно же нижеследующие заметки будут посвящены исследованию возрастающего влияния роли личности в истории на примере русской революции.

И вот здесь полезно договориться об употребляемой терминологии.

Под русской революцией в широком смысле этого понятия я буду понимать относительно короткий период в истории нашего Отечества протяжённостью примерно от начала XX века и до окончания гражданской войны, в течение которого и произошла радикальная смена социально-политического устройства, а новые структуры власти смогли укрепиться и обеспечить стабильность как собственного существования, так и управляемого ими государства.

Это определение в смысле временных рамок максимально широко. В дальнейшем же предполагаю говорить в основном о существенно более узком хронологическом диапазоне. Поэтому полезно будет ввести понятие русской революции в узком смысле — как интервала времени протяжённостью от начала солдатских волнений в Петрограде в конце февраля 1917 года до взятия власти большевиками в октябре того же года.

Ну а в целях изучения возрастающей роли личности во времена революционных переломов представляется вполне уместным выдвинуть в центр нашего внимания такое любопытное понятие, как герои революции.

Попробую определить, кого я буду обозначать данным словосочетанием. В моём понимании герой революции — это субъект, который при прохождении обществом через революционную фазу своего развития самым существенным образом сумел своими действиями повлиять на ход последующих событий — повернул, так сказать колесо истории своей мощной рукой; причём его влияние на последующие события было, что называется, положительным. (Использую эту терминологию в максимально возможной очистке от морально-этического компонента. Положительное влияние — это значит на пользу революции, вне зависимости от того, считаю ли я саму революцию общественно-полезной.) Иными словами, положительное влияние героя революции на её ход заключается в том, что ему удаётся повернуть колесо истории именно в желательном для себя направлении.

При этом достаточно важной составляющей «героизма» считаю то, что сам герой не получает никаких преференций от своего геройства. То есть срабатывает на историю, а не на себя. Я не назову такое поведение совсем уж бескорыстным (для человека это в общем-то нехарактерно) — скорее, эти люди, действуя сугубо из идейных соображений, откладывали вопрос о собственном обустройстве на время после победы революции.