В комнате сразу стало просторно, и дед на своем табурете даже как-то потерялся в ней. Был такой ликер в свое время, назывался он «Петух на пне», вот таким-то петухом на пне и выглядел наш хозяин. Не то рассерженным, не то озадаченным. Клюнуть или нет?

– Прах к праху… – начала было Люта, но Иван Палыч не обратил на ее слова внимания.

Наверное, драконова кровь по-прежнему делала свое дело, потому что Вынько-Засунько не стал никого клевать, только сделал пару нырков небритым подбородком, сглотнул и плаксиво квакнул:

– Ну чего надо-то? На самом интересном месте фестиваль обломили. Вон девка-то как скакала… – и мигнул.

– Вы рассказать обещали, – вежливо напомнил ему герой Костя.

– Шампанского, – опять заныл было дед, потом опомнился, пришел в разум и спросил: – Чего рассказать-то?

– Все, – твердо сказал Костя. – Рассказывайте все, как было, есть и будет. То есть про мировой и небесный беспорядок и какое вы к нему имеете отношение.

– И все-таки вы из конторы, – сокрушенно вздохнул старик, – те тоже так, сначала шампанского посулят, а потом давай руки-ноги крутить. А по виду не скажешь… Только облом у вас вышел, господа конторщики, у меня на сей случай справочка имеется от врача, а в справочке сказано, что за поступки свои я не ответчик, чего и вам желаю. Показать?

– Не надо, – примирительно прогудел Костя. – Справочка вам еще пригодится, когда к вам настоящие эти… из конторы придут. Кстати, что это еще за контора такая?

– Эх, ты, ослятя ты ослятя… – укоризненно заметил хозяин, – вон какой вымахал здоровый, прямо терминатор какой-то, а конторы не знаешь. Тоже мне герой! Контора – она контора и есть! Богунское бюро безопасности, БСБ сокращенно. Сразу видно – не здешние вы, ох нездешние… – и покрутил головой, словно заранее сокрушаясь нашей незавидной участи.

– Ну так и расскажи нам, ослятям нездешним, что у вас здесь происходит, – добродушно сказал Костя.

Насчет ослятей нездешних, это он погорячился, подумал я. Зачем же всех огульно с собой равнять. Я вот лично о конторе имею некоторое представление и даже, представьте, воспоминания, хотя и не особо приятные. Так ведь на то она и контора. А уж герою, прежде чем отправляться на геройство, сам Бог велел полюбопытствовать, что за силы правят там, где он решил порезвиться. Ну, правда, насчет Люты непонятно, ей-то о конторе знать вроде и ни к чему, да хотя ведь всем нам вроде ни к чему, однако знаем же.

Старикан между тем успокоился, видимо, решив, что мы все-таки не из конторы, во всяком случае, не из той, которой он боялся, извлек из угла запыленную банку брусничной настойки, наплескал в стакан – все равно шампанское обломилось, – со смаком испил и принялся рассказывать. Видно, давно выговориться хотелось, да и наличие справки развязывало язык.

Костя внимательно слушал, Люта молча вышла в сени, вернулась оттуда с пахучим березовым веником – другого, видимо, не нашлось – и принялась подметать пол. Я присел на порожек и от нечего делать принялся подстраивать гитару, хотя, по правде говоря, нужды в этом никакой не было.

Сквозь шарканье веника, сквозь полубессвязное бормотанье пьяненького хозяина в меня понемногу втекали звуки этого мира. Я слышал машины на недалеком отсюда шоссе, с мокрым шумом тянущие за собой хвосты из водяных капель и дорожной грязи. Далекие человеческие голоса, бубнящие что-то невнятное, но совершенно привычное, даже родное, судорожное взлаивание скорострельных пушек на местном оборонном заводе… Звуки России, не важно какой, но все-таки – России.

В немытые окна хибары жидкой бражкой сочился пасмурный провинциальный денек, делая меня немного пьяным. Хотя, может быть, всему виной была усталость, ведь я сыграл дорогу.

– …и вот настало тут по всему миру беззаконие и наступила беспредельная несправедливость, и лишь одному из всех даны были талант и воля низвергнуть мерзость туда, откуда она явилась, а куда – не знаю сам… – с библейским пафосом продолжал свое повествование наш хозяин. – И было перед этим тому единственному чудесное явление, пришла к нему однажды дева, сама собой прекрасная, коей в наших местах давно никто не видывал, и посулила ему будущее, если он мировой беспорядок выправить сподобится и богов неправедных в разум введет. И дадены были этому избранному сила и знание и чутье и власть над злым, неупокоенным железом… И целкость дана ему была воистину снайперская, и право глумливого слова тоже… И несть отныне гнусавцам да прохиндеям покоя ни в палатах каменных, ни в бронях титановых, ни в подвалах тайных, ни в воздусях, ихним же зловонным дыханием отравленных. Всех вижу, всех слышу, всех чую, всем воздам!

С высоким стилем у бывшего системного программиста было явно слабовато, зато веры в собственное высокое предназначение – предостаточно.

Между тем пенсионер слегка утомился от длинных эпических периодов, вытащил пестренькую тряпицу, утер с чела трудовой пот, отхлебнул брусничной и продолжил вещание:

– И осознал он призвание свое, и принял его всей душой исстрадавшейся, и принялся вершить суд и возмездие, начав с малых гнуснодейцев, для разминки и накопления опыта, но с прицелом на все больших и больших. Ибо не дело выбирать себе богов путем голосования, будто депутатов или паханов каких, прости господи. И не боги выборные сии, а суть химеры демократии мерзопакостной, и предначертано им быть низвергнутым мужем праведным… И Ааву Кистеперому, и Зухану Мучительнику, и Упрату Бездавальщику, и Кону Пяткорезу, и Афедону Бесштаннику, и Шипе Конструктору – всем им сгинуть от злого железа в руце праведной! И самому Кмагу Шестирылому не уберечься в воздусях своих от стали неупокоенной, ибо как решил Избранный, так и случится!

«Батюшки, – подумал я, – а старик-то Костин коллега, хотя бы по духу, вон оно как!»

А дед все бубнил и бубнил, я уж совсем было задремал под яростное журчание господина Засунько, но спать на голодный желудок – это, знаете, как-то некомфортно. Не знаю, как Косте с Лютой, может быть, в подготовку героев и входит умение голодать, а остроухим эфирным созданиям женского пола и вовсе грубая пища противопоказана, а мне почему-то невыносимо захотелось есть. Даже не есть, а жрать. Может быть, это дедовы откровения на меня так подействовали, а может, еще что-нибудь, но жрать хотелось так, что прямо терпежа никакого не было.

– …и не смогут ничего сделать мне ложные боги, ибо сам я в поганых выборах не участвовал и участвовать не собираюсь, – продолжал отдышавшийся старикан, – а ежели попытаются, то на каждого у меня неупокоенная железка припасена, запасливый я, стало быть…

Я потихоньку подошел к внемлющему Косте и шепнул ему в ухо:

– Слышь, командир, а как у нас на предмет пожрать?

– Никак, – так же тихо ответил Костя, продолжая внимать.

Ответ мне очень не понравился. Мало того что этот тип втравил меня в дурацкую командировку, причем использовал в качестве бесплатного транспортного средства, так он еще и о питании не позаботился.

– А командировочные хотя бы полагаются? – с надеждой спросил я.

– Не полагаются, – спокойно ответил Костя.

– Как это? – изумился я, еще не веря в случившееся. – Что же, одна голая слава, что ли?

– Какая такая слава? – изумился герой. – С какой стати она голая?

– Деньги-то хоть у нас есть? – уже не сдерживаясь, заорал я.

Дед прервался и принялся внимательно рассматривать нас блестящими глазками. Петух на пне. Видимо, вопрос у нас наличия денег его с какой-то стороны заинтересовал. А Люта – та посмотрела на меня неодобрительно, и все. Хоть бы слово сказала.

Тут Костя снизошел наконец до объяснения. Выяснилось, что ни оружия, ни денег, ни славы, так сказать, авансом никому из нас не полагается, все это надо заработать на месте. Потопать, а потом, значит, уже полопать.