Гинча моргнул и отхлебнул чайку.

– Ну? – подбодрил я его.

– Ну и схоронили. Однако гроб мы все-таки заказали, большой такой гроб, красивый, на гараж похож, только весь полированный, в общем, чтобы джип туда поместился. И волыну положили, и серебром заложили, и бетоном залили, все как просил. Только вот про злое железо никто ничего не понял. Что за злое железо, о чем он нам талдычил? Железо ведь оно само по себе не злое и не доброе, это человек бывает злым или добрым, а железо – нет. Но мы ему на всякий случай в могилу два грузовика стальных «браслетов» свалили, думали, может, это оно и есть, куда уж злее.

– А что там насчет жены? – спросил я.

– Ну, хоронить ее никто и не собирался, что мы, беспредельщики какие, это он, наверное, спьяну молол, а охранять – охраняем. Чтобы кто из братвы к ней клинки подбивать стал – так это ни-ни! А так… баба, она баба и есть. Она если захочет, то и на луне хрен отыщет.

– А кто она такая, эта вдова? – Я почувствовал, что здесь есть нечто. Нечто! Этвас![12]

– Красивая, – с чувством сказал Гинча, и мне показалось, что его сейчас стошнит. – Только стерва. Всем стервам стерва, понимаешь? Гизела ее звать, магистка, заведует местным музеем…

Тут я вспомнил, что уже вечер, а до города еще ехать и ехать, а в городе Люта и этот… Авдей, и что с ними – неизвестно.

– Пора возвращаться, – вслух решил я. – Там в Зарайске мои помощники остались, а сейчас уже вечер.

– Не боись, херня, – гукнул Гонза. – Доедем. Делов-то на пять минут.

Когда мы покидали гостеприимное заведение, в зальчике опять возникла его мрачная хозяйка. У самой двери Гинча обернулся и сказал:

– Ну спасибо! Мама, улыбнись!

И мама улыбнулась.

Не соврал Гонза, а если и приврал, то совсем немного. Ехали мы на самом деле минут пятнадцать, из них до города – именно пять. Так что успели мы, можно сказать, засветло. Проскочили через какой-то сквозной двор и оказались прямо у входа с заведение с японским автомобилестроительным названием «Ниссан», где, как выяснилось, и размещался офис моего нового кореша Гинчи.

– Твои прямо сюда и придут, сейчас работу закончат и явятся, – успокоил меня Гинча, выбираясь из кожаного нутра своего верного коня. – Пойдем, я тебе, пока они не пришли, лицензию выпишу, не будешь же ты перед каждым ментом свои корочки светить. А в ментовке завтра зарегистрируешься, у нас, Костян, теперь порядок, теперь все по понятиям. Это раньше, когда мы жили по закону, случался беспредел, а сейчас – никакого беспредела, все путём.

Офис оказался чистеньким довольно просторным заведением, чем-то средним между баром и рестораном. Над стойкой висела впечатляющая картина, изображающая самого Гинчу и его разлюбезный джип.

– Мой автопортрет в интерьере, – похвастался мой корефан. – Круто, правда?

– Большая картина, – туманно согласился я. – Хотя кое-где я видывал и побольше.

– Ну конечно, там у вас, в столице, все побольше, – не стал спорить Гинча, хотя заметно расстроился, – а мы тут, в провинции, довольствуемся тем, что есть.

Некоторое время я размышлял на тему, какой смысл браток вкладывал в слово «автопортрет», пока не сообразил, что это всего-навсего портрет с автомобилем. А под «интерьером», наверное, следовало понимать сельскую околицу и необъятные дали, раскинувшиеся за центральными персонажами данного художественного произведения. Действительно, немаленького, тут я нисколько не слукавил, метра три по диагонали.

– Ну вот, все и устроилось, – прервал мои художественные изыскания появившийся из боковой двери хозяин, протягивая мне лист плотной бумаги, сильно смахивающей на пергамент. Внизу листа красовалась размашистая подпись смотрящего по городу, им-то и оказался мой новый знакомец, а также красивая цветная печать, похожая на татуировку. На печати была представлена в полный рост русалка, по-моему, увлеченная процессом самоудовлетворения посредством собственного хвоста.

Между тем Гинча, правильно оценив степень моей приспособленности к местным условиям, принялся давать мне ценные указания на будущее:

– Завтра с утречка давай в ментовку, они в городе формально гражданская власть, та самая родная и неподкупная, которая у нас на побегушках, само собой. Так что с ментами у тебя особых проблем не будет. Разве что удивятся, что ты сначала у нас разрешение получил, а уж потом у них. Зато бабок не попросят, пусть попробуют – облезут. После этого – сразу в храм к Ааву Кистеперому, к твоим дружкам-богунам, значит. Тебе с твоей ксивой бояться нечего, так что особо мурыжить там тебя никто не станет. А потом делай в нашем городе все, что хочешь. Только по понятиям. Сейчас братва подтянется, как полагается, итоги трудового дня подводить. Должен быть кто-то и из охраны Кабаньего логова, там теперь эта магистка живет. Ты с ним побазарь… потолкуй то есть, глядишь, что полезное и узнаешь. Ночуешь-то где?

Я махнул, дескать, есть тут одно местечко.

– Ясно, – гукнул понятливый Гинча. – Сейчас все устроим. – И потащил из кармана трубку.

– Понимаешь, братан, – остановил я его, – тут вот какое дело. В общем, в интересах моего ведомства придется мне переночевать в антисанитарных условиях у одного местного старикана. Он за Налимьей пустошью живет. Так что спасибо, конечно, комфорт комфортом, но дела делать надо.

Гинча кивнул, потом его, видимо, озарило, потому что он с силой хлопнул кулаком по столешнице и сказал:

– У которого мы в тот раз кобеля схарчили? Ясно. Только давай я тебе хотя бы путёвый спальник дам, щас пошлю кого-нибудь из пацанов – живо надыбают. А то этот дед в свой дом никого ночевать не пускает, поганый у него характерец, надо сказать.

С этим я не мог не согласиться.

– А команда твоя тоже там мерзнуть будет? – поинтересовался он немного погодя. – Дамочку-то хоть с собой не берите, она вон и так чисто ледышка, аж прозрачная.

– А вот команду лучше бы устроить по-человечески, буду благодарен.

– Сделаем, – обрадовался Гинча. – И еще вот возьми-ка маленько бабок, я знаю, у тебя нет, сам обыскивал, – он смутился, – короче, приоденься, дамочку приодень, а то она в таком прикиде живо какую-нибудь холеру подцепит, музыканту куртишон какой-нибудь пофасонистей – артист все-таки. Лады? Раскрутишься – отдашь. Да нет, чего я тут такое гоню, одно ведь дело делаем, так что не парься, трать сколько нужно.

– Лады, – со спокойной совестью согласился я.

Пока смотрящий Гинча созванивался со своими братками относительно квартиры для барда и Люты, я, пользуясь свободной минуткой, осмотрелся в его офисе. Под картиной имелась стойка, как и в любом порядочном баре, но с автомобильными креслами для посетителей. В самом помещении разместился десяток столиков, покрытых чистыми льняными скатертями, а на стенах красовались множество фотографий в рамочках – какие-то веселые ребята на фоне разнообразных автомобилей, братки без автомобилей, а также просто автомобили без братков. Некоторые фотографии были в черных рамках, причем траурная символика применялась как к тачкам, так и к браткам. Вот это толерантность!

Из зала во внутренние помещения вело несколько дверей. Когда одна из них открылась, чтобы выпустить деловитого очкастого парня, с виду типичного программиста, я увидел за ней обычное офисное помещение. Какая-то девица оторвалась от своего компьютера и, заметив мое любопытство, лихо подмигнула. В общем, все было путём.

– Ну вот, с жильем вопрос решен, – довольно сообщил мне Гинча, плюхаясь за столик. – Сейчас пацаны там приберутся, бельишко свежее забросят, всякие там мелочи и прочие шмотки организуют, и можно вселяться.

В это время в «Ниссане» появились бард и Люта. По их виду было понятно, что первый рабочий день на рынке славного города Зарайска им дался ох как нелегко, выглядели они замерзшими и голодными. Барду, кроме того, страсть как хотелось выпить, но, предполагая некоторые специфические особенности бардовского организма, я попросил ничего ему не наливать. То есть ничего спиртного.