Вот с такими примерно мыслями я шагал в середине нашего небольшого отряда, бард, миннезингер, бродяга поневоле, с тяжеленным рюкзаком и гитарой за плечами. Точнее, по старой привычке, гитару я нес на правом плече, на манер ручного пулемета, придерживая рукой за гриф. Передо мной шла Гизела – честное слово, эта женщина даже в тяжелых «гриндерах» и со свернутым спальником за плечами выглядела покруче любой гламурной топ-модельки на подиуме. Куда уж им, убогим, против породы-то! Раунда, как говорится, не выстоят. За мной неслышно скользила Люта. Эльфийки по лесу вообще не ходят, а летают, точнее, скользят, лес для них все равно что город для таксиста. Наверное, даже не так, город все-таки и к детям своим иногда враждебен, а лес к эльфам – нет. Хотя, наверное, смотря какой лес, да и что я знаю об эльфах? Только то, что написал профессор?
Возглавлял нашу команду браток Гонзик, навьючивший на себя все основное снаряжение и похожий сейчас на инструктора по туризму, ведущего новичков в их первый поход, а замыкал герой Костя, нагруженный не меньше Гонзика.
Таким образом, мы напоминали компанию туристов, отправляющихся на природу, вкусить прелестей первобытной жизни, с девочками и гитарой, и одновременно зековский конвой, потому что и Гонзик, и Костя явно присматривали за нами. Наверное, чтобы никто по дороге не сбежал, а может быть, наоборот, оберегали. Должность у них такая, у братков да героев.
Все железо из нашего снаряжения было беспощадно изъято, даже пряжки на рюкзаках и подковки на ботинках стояли бронзовые или латунные. Мастеровитый Артур-Фигаро постарался.
Перед походом я сменил струны на гитаре. Бесценные «Jazz-S», верно прослужившие мне полгода, полетели в глубокую яму, выкопанную братками на заднем дворе фазенды, чтобы упокоиться там, рядом с Гонзиной тачкой и прочими скобяными изделиями. Скверное это дело, выбрасывать хорошие струны, хотя такой приметы и нет, но все равно неправильно это. Плохо.
Без струн гитара выглядела голой, словно березка зимой, и какой-то сломанной. Я аккуратно размотал клубок желтоватых жил, толстых и не очень, тонких и совсем уж тонюсеньких, размышляя, из какого это зверя они добыты? А может быть, это жилы разных зверей? С каждого зверя по жилочке – барду новые струны. И откуда они, эти струны, взялись у богунов? Заранее припасли, что ли?
В конце концов мне удалось подобрать шесть подходящих на вид кусков, я обрезал их богунским бронзовым ножом по длине мензуры, оставив небольшой запас, сделал на концах петельки и наконец поставил на гитару. Хорошо, что колки у меня были из бронзы, а то пришлось бы и их менять. Всю эту работу я проделал еще там, на фазенде, пока Гонзик мотался в город за припасами и необходимым снаряжением. Настроить и проверить звучание инструмента я так и не успел, потому что пора было уходить. Отпущенное нам время истекало, и даже я чувствовал, что в мире что-то меняется. Воздух наполнился каким-то неприятным металлическим зудом и тонким и едким запахом окалины, словно неподалеку работали тысячи миниатюрных шлифовальных станков. Ножи точить, ножницы, бритвы править… Я бард, я воспринимаю все на слух, но и остальным было не по себе. Костя, например, поминутно сплевывал, чего раньше за ним не замечалось. Деликатно отвернется и сплюнет, подождет немного – и опять. Люта снова казалась замерзшей, у нее даже кончики ушей побелели, хотя сегодня она была одета по погоде, не в пример тому, как вчера. Госпожа Арней нервно хрустела пальцами. Прямо какая-то вдова белого офицера в представлении киношников. Хотя рисовки в ее поведении не было решительно никакой – просто женщине стало нервно и нехорошо.
Наконец сборы были закончены, и мы, даже не присев на дорожку, вышли из ворот. Оставшиеся на даче братки деловито утрамбовывали землю на том месте, где была зарыта Гонзикова тачка и прочие железные предметы, ножи, стволы и мои струны.
Мы не стали заходить в город, а сразу свернули в сторону реки, углубились в густой низкорослый подлесок, поднялись на невысокий холм, после чего местность стала понижаться, и потянуло речными запахами. Вообще весной река пахнет в основном талым снегом и немного горьковатыми ивовыми листьями. Не знаю, почему так, но вот так оно и есть. В прибрежном лесочке кое-где сохранился дырчатый, испачканный черным снег, хотя на полянах сквозь спрессованную зимними снегопадами прелую листву пробивалась тоненькая зеленая травка.
Город остался где-то справа, оттуда время от времени слышались какие-то скрипы, невнятные трески, хотя вообще-то было непривычно тихо. Не громыхали по мосту поезда, не шумели автомобили, даже пушки на крышуемом Димсоном заводе перестали реветь. Железо уже перестало служить людям во благо, но еще не пробудилось для служения во зло.
Я шел не торопясь, стараясь ступать след в след Гизеле и попадать в ногу с ней, почему-то мне это показалось забавным. Наконец госпожа Арней обернулась и недовольно бросила:
– Прекрати сейчас же, Авдей! Прекрати, мне неприятно!
И чего это она? Однако я послушно отступил в сторону, сбил шаг и пошел немного сбоку, так, чтобы никому не было неприятно. Хотя психи они здесь все – это точно! А госпожа Арней, похоже, к тому же еще и порядочная стерва. Если стерва вообще может быть порядочной.
Наконец за расступившимися деревьями показалась темная, недавно сбросившая лед река. От воды тянуло холодом, мелкие ржавые водовороты крутились вокруг плывущих вниз по течению коряг. На узкой полосе песка у самой воды неопрятно белели грязноватые подсыхающие клочья. Река была похожа на загнанную лошадь, роняющую пену на обочины.
Размеренно вышагивающий впереди Гонзик остановился и присел на корточки.
– Этап, стой! Всем отдыхать, можно оправиться, мальчики налево, девочки направо, – почти весело скомандовал он, со вкусом закуривая.
Мы остановились на небольшой полянке и стали устраиваться, кто как мог. Костя быстренько отыскал пару бревен, на которых и разместились спиной друг к другу наши очаровательные дамы. За весь сегодняшний день они и словом не перемолвились. Кстати, и со мной тоже, не считая оклика Гизелы. Как будто я был в чем-то перед ними виноват. Имя изумительной красоты брюнетки, приехавшей с Костей, я узнал от нашего героя. «Ее зовут Гизела, – шепотом сообщил мне наш командир. – Ты смотри не вздумай к ней того… приставать, имей в виду, она этого не любит».
Похоже, кое-кто тоже был против моего возможного приставания к прекрасной магистке, но мне это было все равно. Я уже говорил, что барды из всех женщин предпочитают кухарок и домработниц. Как для тела, так и для души.
Я, конечно, сделал вид, будто ничего не понял, но на всякий случай решил держаться в сторонке, вдруг кто-нибудь обидится? А тут еще Люта смотрит как-то не так, особенно смотрит, насквозь. Неужели ревнует? Вот и поди их пойми, ну да ладно…
– Долго стоять будем? – спросил я Костю, раскуривавшего свою неизменную сигару. Откуда он их берет? У него что, целый ящик за пазухой?
– Пока богун не придет, – пожал плечами наш браток-герой. – Без богуна мы, чего доброго, заблудимся, да и он с нами неспроста собрался, так что давай отдыхай, пока будем ждать Левона.
Я отыскал подходящий пенек, уселся и расчехлил гитару, чтобы настроить и хоть немного опробовать ее с богунскими струнами. Ненавижу, когда инструмент не настроен. Словно, простите, ширинка расстегнула, так же неловко.
Аккорд вроде бы подобрался правильно, струны все, кроме одной, верхней, не дребезжали, только в отличие от стальных немного вытягивались при настройке, поэтому подстраивать пришлось несколько раз, понемногу выбирая по четверти тона и добиваясь стройного звучания. Еще сутки струны будут вытягиваться, пока не «станут», тогда надо будет подстроить еще раз. Только после этого гитара может считаться окончательно настроенной.
Я взял несколько аккордов, потом попробовал сыграть начало «Молитвы святой Гертруде, покровительнице бродяг», там довольно мощное инструментальное вступление, – получилось, хотя гитара звучала как-то непривычно, было в ее звуке нечто дремучее, языческое, словно и не гитара была у меня в руках, а какая-нибудь древняя арфа. И сам я был не современным городским бардом, распевающим разнообразные песенки на бытовую тему и, к собственному удивлению, иногда умеющий играть дороги, а древним скальдом. Мне бы гусли, да кудри сивые до плеч, да еще какого-нибудь славного конунга в покровители, вот тогда бы я посмотрел на наших женщин! Впрочем, их, кажется, и без гуслей проняло, да еще как!
