С глубоким вздохом Мэлгон призвал воспоминание о том, как в последний раз застал Рианнон и Гвеназет. Он уже ждал, что им вновь овладеют ненависть и отвращение. Но, как ни странно, эти чувства где-то заплутали и не пришли к нему. Король огляделся, словно искал кого-то. Здесь, на чистом, омытом струями дождя воздухе, среди блестящих от влаги деревьев, насмехающийся над ним образ сестры казался далеким и туманным. Возможно, на эти места ее власть не распространяется? Призрак Эсилт был соткан из тяжкого, как хмельной бред, дыма костров, из удушающих пряных благовоний и зловещего смеха. Наверное, ей самой, как и сопутствующему ей проклятию, нет дороги сюда, в этот непорочный тихий лес? Может, хотя бы здесь он свободен?

Мэлгон продолжал углубляться в чащу, все еще не веря в избавление. Казалось просто невероятным, что кошмар, изводивший его последние два дня, теперь наконец отвязался от него. Эсилт охотилась за ним так долго, отравляя все его помыслы, высасывая жизнь из тела. Неужто она действительно готова оставить его в покое?

Снова пошел дождь, и король то и дело конвульсивно вздрагивал от холода. Ничего удивительного, что Эсилт выбыла из этой жестокой игры: он был полумертв от усталости и страданий. Наверное, даже привидению трудно отыскать его теперь. Он горько рассмеялся, потом затих.

В глубокой лесной чаще Мэлгон остановился. Прямо перед ним стоял древний дуб – священное дерево друидов. Глядя на этого могучего великана, король преисполнился тревожными предчувствиями. Ведь он и не собирался приходить сюда. Ноги сами привели его к этому месту. Какой-то потаенной частью своего сознания он уже догадывался, что должно сейчас произойти. Он не случайно оказался тут – в конечном итоге его ведь подгоняли мысли о сестре. Значит, именно здесь, под этим дубом, надо искать развязку в их отношениях, нечто такое, от чего он добровольно отвернулся, что похоронил под собственной яростью и болью. Теперь, на этом самом месте, неуловимая ниточка дастся ему в руки, и тогда отчаянию придет конец.

Мэлгон замер, лишь только перед ним явственно встал этот образ: он видел лежащую на ворохе пожелтевших дубовых листьев Рианнон, преисполненную жизни и особой робкой красоты. И ему вспомнилась сладость ее губ, ощущение двух тел, движущихся как единое целое.

– Нет. Это невозможно, – произнес он вслух. – Я не мог этого забыть. – И король погрузился в свои воспоминания, настолько острые и осязаемые, что хотелось завыть от отчаяния. Ни одна женщина прежде не умела заставить его пережить подобное. Лишь с ней он узнал, что значит идти по лесу в сопровождении самих богов, и как может растаять плоть, а душа слиться в единое целое с душой любимой.

– Нет, – прошептал Мэлгон и крепко зажмурился, словно не в силах был видеть встающие перед его глазами образы. Да, он все еще любит Рианнон. Даже ненависть к ее матери не способна разрушить эту любовь.

Король протянул перед собой руки, протянул с таким отчаянием, с такой мольбой...

– Рианнон... Я потерял тебя... – Голос его сорвался, и дрожь потрясла могучие плечи. Ему припомнился давешний сон: как он держал на руках сверток с милым, хрупким младенцем, какое отчаяние овладело им, когда он уронил дитя и увидел, что оно тонет в бурном потоке. Сон оказался вещим. Всего мгновение принадлежала ему Рианнон, а потом из-за собственной ненависти и злобы он на веки вечные утратил ее.

Он был так слеп! Он позволил жажде мести, своему безудержному гневу убить Рианнон. И вот теперь он одинок, одинок так же, как и после смерти Авроры. И на сей раз он не сумел сберечь любимую, только теперь горе оказалось страшнее. Не судьба, не Божий промысел и не злые духи унесли жену, а его собственная жестокость и безумная ярость. Эта ужасная мысль сразила короля, точно сильный удар в грудь, он рухнул на колени прямо перед величавым дубом.

Не ведал Мэлгон, сколько простоял он так, плача и воя от горя и безысходности. Когда же наконец очнулся, то сразу почувствовал, что рядом кто-то стоит. Этот кто-то, не издавая ни звука, просто стоял молча и ждал. Напрягая затуманенные слезами глаза, Мэлгон повернул голову. Незнакомец был мал ростом и странно сложен – на худеньких плечах слишком свободно болтался плотный коричневый плащ; его синие глаза смотрели изумленно и испуганно.

– Рин?

– Папа, что с тобой?

– Как ты сюда попал?

Рин глянул куда-то в сторону, потом Обратил к отцу открытый взгляд.

– Я просто слышал, как Бэйлин говорил, что тебя потеряли. Я... я не мог усидеть на месте. Я выбрался за ворота крепости и отправился искать тебя сам. – Голос его разносился звонким эхом среди деревьев; мальчик тревожно озирался, будто только теперь понял, как рисковал, в одиночку отправляясь в лес.

Мэлгон уже открыл рот, чтобы отчитать сына, но ни единого упрека не сорвалось с его губ, едва лишь новая мысль пришла на ум. Он протянул руку и взял ребенка за запястье.

– Как ты сумел найти меня? Откуда ты знал, что я именно здесь?

Рин смутился:

– Я подумал, что ты пошел искать Рианнон. Ведь она часто ходила в этот лес.

У Мэлгона перехватило дыхание: сын тоже чувствовал это – здесь действительно витал дух королевы. Рин вздохнул:

– Я скучаю по ней. Почему она ушла?

Мэлгону захотелось спрятать глаза, спрятать стыд... Он был уверен, что мальчику понятно, кто виноват во всем.

– Ты думаешь, она умерла, папа?

Король молча покачал головой – он не в силах был говорить.

– А Бэйлин уверен, что умерла, – заявил Рин. – Он сказал, что она утонула. А если ее не хоронили по-христиански, то она что же, попадет в ад?

Мэлгон заставил себя ответить:

– Я думаю, нет. Рианнон не была христианкой, она верила в... других богов. Они позаботятся о ее душе.

Мальчик снова кивнул, очевидно, успокоившись. Но король не испытывал той же уверенности, что и его сын. Казалось, после смерти Рианнон дух ее не обрел покоя. И если, как верят простые люди, привидения – это души несправедливо убиенных, то она еще не раз явится, чтобы потревожить его совесть. Эта мысль заставила Мэлгона оглядеть дубовую рощицу. И только тут он с удивлением обнаружил, что так и стоит коленопреклоненный на груде мокрых листьев. Он попытался подняться, но закоченевшие мускулы и сухожилия отказывались повиноваться, и король застонал, едва не уткнувшись лицом в землю.

– Позволь помочь тебе, папа.

Опираясь на тонкую мальчишескую ручонку, Мэлгон быстрым движением заставил себя выпрямиться. Боль разлилась по его ногам, словно пронзив их сотней кинжалов. Он покачнул и обнял Рина за плечи. Но мальчик тоже зашатался под тяжестью отца, и король затопал ногами, чтобы они вновь ощутили землю и могли держать его.

– Ты можешь идти, отец? Что с тобой?

– Я окоченел от холода. Ноги не слушаются...

– Обопрись на меня. Я тебе помогу.

Прикосновение сына к его руке напомнило Мэлгону о Рианнон. Оба они были такими хрупкими и миниатюрными созданиями – его сын и его жена. Новый приступ горя заставил плечи короля содрогнуться.

– Ты плачешь, папа? – Рин искренне изумился.

– Да. Это ведь совсем не стыдно, мой мальчик, плакать о тех, кого ты любишь.

«Не стыдно», – Мэлгон тряхнул волосами. Кровь Рианнон обагрила его руки, он не имеет права разыгрывать из себя убитого горем мужа.

– Но, может быть, она все-таки не умерла? – произнес Рин. – Может, приплыл в своей лодке какой-нибудь ирландский разбойник и украл ее?!

Мэлгон вздохнул. Так тяжко было слушать речи наивного ребенка. Он и сам не прочь бы пофантазировать, не будь это столь невыносимо теперь. Оба они должны поглядеть правде в глаза. Рианнон погибла, и убил ее он сам.

– Королева ушла средь бела дня, – сказал отец Риму. – Если бы приплывали разбойники, то кто-то обязательно заметил бы их.

Мальчик, в свою очередь, тяжко вздохнул, и Мэлгон вдруг остановился, чтобы посмотреть ему в глаза.

– Я должен тебе признаться... Это я повинен в смерти Рианнон. Мы с ней... поссорились, и я прогнал ее.