– Мы должны плыть подальше отсюда, - уговаривает он меня.

Я сползаю с отмели на дно, где лежу, уставившись в темноту. Много-много лет назад мы оказались запертыми в болотах, и все-таки нам удалось выползти к морю. Я в исступлении ползу по дну, подгребая песок плавниками. Луна освещает мои залитые кровью глаза, а я мечтаю о тропических морях, где мы впервые встретились с ним, плавая кругами вокруг друг друга около ослепительных коралловых рифов.

– А-моооо! - зовет он. - А-моооо!

Морская звезда ползет надо мной. Я переворачиваюсь на бок. Потребность в воздухе невыносима. Идиллия моря сменяется ужасом. Кругом кишат акулы, и распухшие трупы наводняют мое сердце. Мое тело дрожит. Я задыхаюсь, глотая воду залива. Огромные расстояния и глубины не страшны для нас. Смотри, я могу плыть через этот шторм, перекатываясь через темные волны.

А теперь мне предстоит забраться на самый верх этого заполненного льдом т-т-термостата и с-с-смываться отсюда.

Однако какие скользкие бока у этой проклятой штуки! Но доктор Рэт з-з-знаком с основами движения. (Сравните с: "Стимуляция участков мозговой коры по методу Викерса".) Нужно взбодрить себя, привести в действие все основные двигательные центры, а раздражение, страх и ярость, соединенные вместе помогут сделать… гигантский прыжок на самый верх термоса! Но вы только взгляните теперь на этих бунтовщиков!

Пританцовывая, выстроившись цепочками, они движутся к экспериментальному музыкальному проигрывателю. Офицер-бунтовщик щелкает выключателем, обмотав его хвостом, а кое-кто из сопровождающих его уже роются в лабораторной музыкальной коллекции, извлекая оттуда диск.

Они кладут диск на проигрыватель, опускают звукосниматель и настраивают громкость. Теперь я могу видеть и название пластинки. Это так называемые песни горбачей, или горбатых китов. Всего лишь набор бессмысленных звуков, сформированных в их ротовой полости. Да, звучат они громко, но чрезвычайно грубо. Киты очень полезны для парфюмерии, для пищи комнатных животных, иногда их используют для производства корсетов, но, пожалуйста, не впадайте в заблуждение и не принимайте их за разумных существ. Это всего лишь крупные базовые модели.

Но мои приятели-крысы просто восхищены этими громкими, я бы сказал непристойными, напоминающими пуканье звуками, которые издают киты. Я уже начинаю видеть, сколь грубы и неотесаны эти революционеры. Дайте им любую недозрелую дурацкую идею, и они раздуют из нее слона.

А диск между тем вращается… вращается и вращается… вращается и вращается… и гипнотический… неотразимый… будто из самых глубин записи поднимается интуитивный сигнал…

Я вижу океан. Перед моим взором на горизонте появляется огромный корабль. Это что, боевая революционная колесница? Рассмотрим поближе…

Минутку, мне знаком это корабль! Я читал о нем всего лишь неделю назад в Научном журнале. Да, да, разумеется, это - "Тритон II", корабль Мирового Института Океанографии. Это великолепное судно - часть Программы по изучению коммуникаций, которая пользуется большой поддержкой в научных кругах. Она осуществляется под руководством всемирно известного композитора, сэра Джеймса Джеффри.

Но какое отношение имеет "Тритон II" к этой передаче, организованной мятежниками? Разве возможно, чтобы сэр Джеймс вступил в союз с этими революционерами? Пожалуйста, сэр Джеймс, скажите, что это не так!

– Я Джонатан Доунинг, представляю "Би-би-си" и нахожусь сейчас на палубе "Тритона II". Наш капитан - Алан Блек, у которого за плечами почти сорокалетний опыт плавания в Атлантике, как на боевых кораблях, так и на китобойных. Здесь же, рядом со мной, на палубе находятся и другие члены нашей корреспондентской группы: звуко- и кинооператоры, и, разумеется, здесь же находится центральная фигура этого путешествия, сэр Джеймс Джеффри, дирижер лондонского фестивального оркестра, все шестьдесят участников которого в данный момент расположились вокруг нас, у самых поручней, устремив взгляд поверх волн в надежде заметить сигнал, фонтан воды, выбрасываемый китом. Сэр Джеймс, что вы надеетесь выяснить?

– Кит-кашалот имеет мозг, почти в шесть раз превосходящий по размеру мозг человека. Но только малая часть этого мозга используется для осуществления жизненных процессов. Несомненно, что остальная часть занимается некоей формой мыслительного процесса, о котором только могло мечтать человечество.

– Сэр Джеймс, можем ли мы знать наверняка, как именно кашалоты используют свой мозг?

– Разумеется, мы не знаем ничего определенного. Но вычисления, произведенные на компьютере, показали, что мозг такого размера, а иными словами, компьютер с такими возможностями, если хотите, не будет сидеть без дела. Природный дар никогда не бывает бесполезным. Это восхитительные созданья, чьи способности к восприятию вероятно раз в шесть превосходит наши собственные. Мы изучили записи их звуков, и, надо заметить, что они выражают такие эмоции, которые лежат вне пределов нашего понимания, это действительно так, но тем не менее, глубоко трогают и возбуждают.

– И что же это за эмоции, сэр Джеймс?

– Их музыка глубоко печальна, как будто она отражает бегство от вселенной или затухание звезды.

– Потому что на них постоянно охотятся, вы это имеете в виду?

– Охотятся? Мой дорогой друг, их преследовали так, что довели до грани вымирания. Они оплакивают исчезновение их вида, точно так же, как это будем делать мы, когда и на самом деле преуспеем в разрушении планеты и сделаем ее невозможной для жизни. Да, на них охотились, и превратили их дом в огромную свалку.

– Ах, сэр Джеймс, а какие еще достоинства вы нашли в их музыке?

– Ощущение величия, созерцать которое лишь какой-то миг удавалось некоторым людям, и то весьма редко. Эти созданья самые великие музыканты на земле. Они талантливы, мудры и исключительно миролюбивы.

– Сэр Джеймс, а есть ли на земле какая-то другая музыка, которая может сравниться с музыкой китов?

– Музыканты в Тибете когда-то использовали гигантские трубы, типа рогов или горнов, некоторые из которых доходили в длину до пятидесяти футов, в которые они трубили на перевалах Гималаев. Этим они пытались сделать шаг к совершенству. Почти все они были, как вы знаете, уничтожены войной, и сейчас лишь единицы из живущих там людей могут воспроизвести подобную музыку. Люди забыли то, чего не забывают киты, имеющие столь большой мозг.

– И что же из этого следует, сэр Джеймс?

– Что цель нашей жизни состоит в том, чтобы воспевать величие космоса.

Что за куча грязной болтовни! Это все, чего можно было ожидать от мятежного судна. Но в то время, пока стража мятежников аплодирует этому консерватору-англичанину, я осторожно ползу вдоль стенки термостата. В захлестнувшем их революционном пылу они забыли про доброго доктора Рэт, и им придется пожалеть об этом, ха, ха!

– Стой, кто шляется здесь!

Передо мной появился патруль повстанцев!

– Прошу прощенья, я вышел всего лишь дыхнуть свежего воздуха… да, да, такая чудесная ночь, не правда ли…

– Стой где стоишь!

Я немедленно прыгаю на движущуюся ленту туалетной бумаги. Она без конца разматывается, проходя под всеми клетками, собирая испражнения, и вот теперь уносит меня далеко от патруля бунтовщиков. Эй вы, жидкое дерьмо, мошенники-грызуны, старый док Рэт едет верхом на рулоне! Взгляните на них, снующих взад и вперед прямо подо мной, пытающихся взобраться сюда, наверх. И как только им это удается, я прыгаю, чтобы в очередной раз скрыться в темноте.

Сюда же устремляются полчища крыс, освободившихся из клеток и ползающих где попало. Я смешиваюсь с ними. В призрачном ночном свете, наполняющем лабораторию, никто не сможет опознать меня. И я двигаюсь вслед за толпой.