А затем он ходит, взад и вперед, вдоль дерева, запертый в клетке, погруженный в себя, как если бы это могло как-то помочь его освобождению. Но многочисленные шаги переносят его лишь из одного угла тесной клетки в другой. Действительно, ему дали слишком мало пространства (как будто какое-нибудь запертое на засов пространство может быть достаточным), но, разумеется, ведь они не могли понять его натуры.
Летом, когда нас особенно мучают запахи, здесь бывает очень много посетителей, что вполне естественно. Императорский орел - весьма привлекательное зрелище, и дети изо всех сил колотят по сетке. Но он не обращает на них никакого внимания. Он мерит шагами клетку, распускает крылья, раз или два подпрыгивает и опускается на бревно, презирая насмешки и шутливые вопросы всех, кто веселится на лужайке, наблюдая за ним. Мне особенно запомнился один момент, который показался самым отвратительным: перед клеткой поверженного монарха остановилась женщина и вынула из кожаной сумочки кусок стекла, которым она ловила лучи летнего солнца и направляла их прямо в глаза Властелина. Я выла от негодования, а он просто смотрел на сверкающий отраженный луч. Он, который летал так высоко, который частенько устремлялся к самому солнцу, не испытывал никаких мучений от ярких вспышек стекла.
Я не смогла забыть эту женщину, но однако поняла: она хотела привлечь внимание великолепной птицы, хотела, чтобы частица этого сильного духа коснулась и ее. Я тоже пыталась наблюдать за этим возвышенным взглядом едва ли не каждый день, и замечала, что он становится все более напряженным. Боюсь, что Властелин может погибнуть от лихорадки, потому что сколько можно смотреть на мир таким пламенным взором и самому не превратиться при этом в пепел?
Но он не допускал слабости ни на минуту. Даже ночью я могла слышать, как он все еще двигался, расхаживая взад и вперед, и в лунном свете я видела, как тень от его крыльев заполняла клетку. Была вот такая же лунная ночь, когда я впервые получила от него сигнал, который так сильно тряхнул меня, что мне показалось, что я сама подхватила эту же лихорадку. Мое тело бросало в жар, в ушах у меня шумело, а шерсть вставала дыбом. Это своеобразное явление продолжалось каждую ночь, когда большинство животных спали.
Когда я стала привыкать к этому, то его сигналы перестали настораживать меня, и теперь я начала ощущать их особую природу. Снова и снова, всю ночь, я слышу внутри себя: Я восстаю. В любом случае, я восстаю.
Все мы, каждый по-своему, попали под каблук захвативших нас. Даже львы постигли всю униженность их пребывания на этой опущенной вниз площадке и пользовались малейшим случаем, чтобы внушить к себе любовь смотрителей. Но никогда еще не случалось такого, чтобы орел подлизывался или сгибался, никогда не заканчивалось его упрямство. Кровь, кости и перья были постоянно настороже, каждый мускул, каждая частица его существа были готовы в любой момент подняться в небо.
Имея такой пример, мы все немного взбодрились и даже чуть-чуть распрямили свои хребты. Мы подняли возмущенный крик. Мы тоже должны обрести свободу на вершинах холмов, среди джунглей и лесной чащи. Так или иначе, мы должны сделать мощный бросок, разодрать на куски наши клетки и сбежать.
Воздух стал еще более наэлектризованным и едва не звенел от энергии наших душ. Наша тайна передавалась от клетки к клетке, и наши смотрители стали догадываться о ней, потому что испытывали трудности при чистке клеток и кормлении. Наши зубы были постоянно оскалены, хвосты торчали вверх, а уши прижаты. И неожиданно именно тюремщики первые начали нервничать и притеснять нас, в то время как мы становились все более сильными и злобными.
А наш глава постоянно расхаживал в клетке по сухому дереву, подгибая его пружинящие ветки, и посылал в ночь свои послания, напоминавшие глухие удары. Я уверена, что если он позволит себе хоть минуту отдыха, то ощутит всю безнадежность своего положения и мгновенно умрет от удушья. Я также видела, как сильно росла его неудержимая ярость, как будто он вбирал в себя наши едва пробудившиеся желания, всего лишь коснувшись нас своей стальной волей.
Наш главный огонь вспыхнул еще раз, и некоторые, наиболее тонкие натуры, не перенесли его жара. Лунной ночью рыжая лисица с воем, который пронзил буквально каждое сердце, свалилась замертво. На некоторое время в клетке у орла затих треск сухих веток, а затем раздался вновь, сопровождаемый тяжелыми ударами, ритм которых как будто совпадал с движением уносящейся лисьей души.
После нескольких вот таких непонятных смертей наши тюремщики приступили к поголовным инъекциям, напуганные началом эпидемии. Среди нас действительно что-то распространилось, но только игла была не в силах здесь помочь. В нас поднялось наше природное естество, и человек был не в состоянии уничтожить его. Я частенько задумываюсь относительно той силы, которая движет им, когда я чувствую, как оно шевелится внутри меня, словно живое существо в материнской утробе. Тогда все преграды, окружающие меня, кажутся мне вовсе и не преградами. Мой плен становится для меня необходимым, так как благодаря ему я могу подняться на этот более высокий уровень самосознания. Мы тогда перестаем думать о себе, как о неудачниках. Вместо этого мы начинаем думать, что нас выбрали для какой-то великой цели, и тогда возникший именно у нас могучий сигнал достигнет такого уровня, что перенесется в те родные нам земли, о которых мы мечтали, и достигнет наших друзей, делая их жизнь еще свободней и счастливей. Разумеется, теперь я уверена, что среди нас зарождается нечто большое и великое, что все наше звериное царство трепещет, охваченное новым пониманием, которое открыли мы сами, и через него Великий Дух перешел к нам.
С наступлением лета здесь появляются дети, и, разумеется, их любимым развлечением становится катание на слоне. Должна признаться, что я люблю наблюдать за ним, когда старый великан тяжело движется вверх по дорожке мимо моей клетки, с огромной корзиной, полной смеющихся ребятишек, на своей спине. По крайней мере это - несколько иная форма общения с посетителями, кроме той, когда те бросают на нас смущенные взгляды сквозь прутья наших клеток. И слон, кажется, тоже рад прогулке, он, наряду с мыслями о свободе или тюрьме, любит просто пофилософствовать, прогуливаясь вместе с визжащими от восторга детьми, разместившимися на его старой серой спине. Из-за своей доброй и мягкой натуры он пользуется наибольшим доверием из всех здешних зверей-заключенных, и поэтому имеет самую высокую степень свободы - летнюю прогулку вокруг нашей территории, таская целый день корзину с малышами. И вот поэтому мы и выбрали его для выполнения нашей великой задачи.
Его смотритель шел рядом с ним, лениво покручивая палкой. Я сижу в своей клетке, просунув нос сквозь сетку, и стараюсь быть спокойной. Я не могу сдерживать себя и бесконтрольно смеюсь. Слон, с огромным достоинством, сворачивает к клетке Императорского Орла и цепляет хоботом за массивную дверную ручку. Смотритель сильно, со злостью, бьет его по хоботу и громко кричит. Слон легко срывает дверь клетки и бросает на землю.
Я вижу лишь черную полосу. Смотритель пригнулся, закрыв голову руками. Слон, подняв хобот, дико трубит. Громоподобный крик разносится по всей тюрьме - это каждый из нас приветствует своего главу, когда он взмывает в небеса. Теперь он всего лишь маленькая точка в голубом небе, и он исчезает, исчезает, исчезает под львиный рев и волчий вой, под ржанье зебры и писк мышей!
Я гляжу на лица детей, которые все как один уставились в небо. В их глазах я вижу радость, которую чувствуют и они от освобождения нашего Короля. Позже, пока я продолжаю ходить кругами по клетке, это заставляет меня иначе думать о людях. Но через некоторое время поступки людей постепенно теряют всякое значение для меня, и я возвращаюсь к размышлениям об этой уменьшающейся темной точке в абсолютно чистом небе. Теперь он далеко от нас, на гребне вершины, но я слышу его крик в своем сердце. Я знаю, что обречена здесь на смерть, но, подобно слону, я стала философом. И созерцая полет орла, я ощутила себя там, наверху, рядом с ветром, глядящей с подоблачных высот на лежащую внизу землю. Не знаю, как это происходит, но остальные животные ощутили точно такое же состояние экстаза. Вот таким образом мы погружаемся в себя и летим, поднятые вверх вихрем его могучего духа.
