Редакторши в советское время исполняли и роль цензуры, дабы никакая крамола не просочилась ни в одной фразе, и роль этакого масла, выплеснутого на волны: этим баснословным приёмом пользовались пираты в старых романах, дабы благополучно пристать к берегу в бушующий шторм. Маслометательницы и оскопительницы текстов, обычно жопастые мечтательные тётки с заспанными лицами, сидели в СССРе во всех печатных органах. Поскольку до моего отъезда на Запад меня в СССР не печатали, то я столкнулся с ними только с 1989 года, неизвестная мне редакторша Юлиана была первой. Каюсь, я тогда потребовал уволить к чёртовой матери бедную советскую жертву аборта. Судя по лицу Семёнова и его зама Плешкова, они моей злобности не одобряли. Редакторш я ненавижу до сих пор.
В газете «Лимонка» мы не редактируем тексты, ибо даже у безграмотных есть свой неповторимый стиль. Как-то мы напечатали статью нашего коллеги американца Марка Эймса, редактора журнала «Экзайл». Это была его первая статья, написанная по-русски. В ней было множество отличных свежих перлов, на какие русский автор не способен. Мы их все сохранили, — не стали портить свежесть текста. Ну и что, что это противоречит правилам языка?!
В 1989 году, в декабре, Семёнов устроил мне приезд в СССР. Это был первый после пятнадцатилетнего отсутствия мой визит. Своё ошеломление от увиденного я позднее выразил в романе «Иностранец в смутное время», в 1991 году роман вышел во Франции и в Сибири, в г. Омске (в Омске три раза, каждый раз тиражом в 100 тысяч экземпляров). В романе Семёнов у меня проходит под прозрачной фамилией Солёнов. Архетипический «феодал», сын заместителя главного редактора газеты «Правда» в годы, когда редактором был Бухарин (отца звали Семён, вот сын и взял псевдоним «Семёнов»), «кактус» был моим другом и покровителем всего полтора года. Отец Штирлица, человек, интервьюировавший Отто Скорцени, живая легенда (тут я, видите, пробую перечислить его заслуги) — он сумел остаться живым человеком. Об этом свидетельствует и тот факт, что он протежировал такому человеку, как я — сложному, неоднозначному, с очень плохой уже тогда репутацией. Я даже склонен верить в то, что он подавал бы мне руку даже и сейчас, как председателю Национал-большевистской партии. Предрассудки толпы интеллигентов его никогда не брали. Он сам был неоднозначным: певец советских чекистов и разведчиков, богач, известный миллионам миллионов. Одновременно: алкаш, бабник, слишком хороший отец глупых и жадных дочерей, содержавший на своем горбу орду родственников, нянек, бабок и прихлебателей. (О, как бы я их разогнал, всех этих иждивенцев, пинищами, сапогами в жопы, вон отсюда! Вообще не терплю иждивенцев и наследников. Наследство будем отбирать в пользу государства, когда придём к власти. Я или НБП.)
Вместе со мной были приглашены Семёновым певец Вилли Токарев и актриса Виктория Фёдорова. Опять-таки, все перипетии этого визита есть в книге «Иностранец в смутное время». Себя в этой книге я спрятал под личиной Индианы, но уже в эпилоге не вынес искушения и раскрыл все псевдонимы. Дело в том, что через шесть месяцев после поездки в Россию половина персонажей романа была мертва или клинически мертва. Умер даже эпизодический персонаж — французский режиссер Антуан Витез, живший в те дни со мной в крепости гостиницы «Украина». Умер Сахаров, умерла моя бабка Вера, умер друг мой Колька — Кадик в день, когда я приземлился в Москве. Целые отряды вымерли. Роман давно не переиздавался, но его можно найти и прочитать, отец Штирлица и основатель холдинга «Совершенно секретно» — человек известный, я не стану повторять написанного мной и другими. Здесь я хотел бы остановиться на парижских тайнах, на том, что случилось в Париже в апреле и мае 1990 года, о нескольких смертях.
Совместные планы у нас были большие. Они хотели с Плешковым начать выпускать мои книги. В Париже Семёнов тогда бывал часто, у него был партнер-француз Москович. Позднее этот старый авантюрист объявился в окружении президента Казахстана Назарбаева. Тогда они запустили огромными тиражами в продажу книжки журнала «Детектив и политика» и готовили к публикации первые номера «Совершенно секретно». То есть были заложены первые камни издательской империи, которую потом эксплуатировал младший Боровик. Надо сказать, что в очень коричневых первых томиках «Детектива и политики» встречались отличные вещи. Например, они тиснули «Прощание с Каталонией», Оруэлла. Ещё пара моих рассказов успела увидеть свет в этом журнале. Приезжая в Париж, Семёнов звонил мне. Как-то он привез во французскую столицу свою девку — кажется, она была его секретаршей. Находиться в непривычной роли экскурсовода ему было противно, я это сразу увидел. Он привык тяжело трудиться, напиваться, нажираться, интриговать, встречаться с подозрительными типами, а надо было водить по Парижу тридцатилетнюю крашеную рослую куклу, объяснять и показывать. Я, помню, пригласил его и её в немецкий ресторан на Елисейских Полях, большой, полный пьяных толстых фрицев, шумный, где мы пили пиво, вино, съели гору «шукрута» — немецкого традиционного блюда (чуть подтушённая горячая капуста со всевозможными сортами отварного мяса, сарделек, сосисок и ветчины). Редко кто съедает в таком заведении целиком свою порцию. Я отверг все его притязания заплатить и заплатил, ведь я же его пригласил. Семёнов был очень растроган тем, что заплатил я. Я подумал и, уже расставшись с ним и девкой, понял его трагедию. Я уже шёл по Шамп з'Элизэ (Елисейским Полям) один и понял. Ему, бедняге, всегда самому богатому и известному, всегда приходилось платить за всех и во всех ситуациях. А тут кто-то заплатил за него, нашёлся такой. Он растрогался, дело тут было не в деньгах. Мне даже показалось, что он расплачется, так его это растрогало. Коренастый, толстый, «скин» раньше, чем в России появились скины, борода тоже как башка у «скина», не брившегося пару недель, и глаза на мокром месте. Таким он ушёл тогда вверх по Шамп з'Элизэ, а я пошагал вниз. Поскольку на нём был мятый шёлковый пиджак (имея вполне импозантный вид, аккуратностью он не отличался), то в Париже было лето. Поскольку летом 1988-го мы не были знакомы, а летом 1990 года он был уже полумёртв или жив, как овощ, то безошибочно следует поместить эпизод в немецком (альзасском, что одно и то же) ресторане в лето 1989 года.
В апреле в Париж должен был приехать первый заместитель Семёнова Саша Плешков. Я познакомился с ним в Москве в декабре 1989-го. Чёткий, точный, он оформлял идеи Семёнова. «Феодалы» (а таковых я вот с ходу вспоминаю сразу троих: мой бывший босс-мультимиллионер Питер Спрэг, я работал у него в Нью-Йорке мажордомом в 1979–1980 годах; мой «патрон» — редактор L'Idiot International — Жан-Эдерн Аллиер, и вот Семёнов) обычно дают общую идею работы. «Я даю только общую идею. За оформление деталей — я плачу вам», — кричал Питер Спрэг, потомственный миллионер, глава производившей чипсы компании «National Semiconductor» своей секретарше Карле.
С Плешковым, я уже сообщил, мы познакомились в Москве, на вечере «Совершенно секретно» в Измайлове. Он даже свозил меня к себе домой, радушно накормил обедом, познакомил с абсолютно нерусской (по виду и по поведению) женой Галей и детьми. У него было двое детей. Очень business-like, он понравился мне. Та моя строго организованная часть (Э.Лимонов — организованный и чёткий) мгновенно среагировала на Плешкова. Я предложил ему стать моим литературным агентом. Я сказал, что не хочу, чтобы он работал даром, что я готов платить ему проценты, как полагается. Он тогда сказал, что очень занят своими обязанностями, но подумает. Очки, галстук, высокий, спокойный, тёмные волосы, начинающая лысеть голова, похож на еврея (это ещё более обнадёживало — агент будет деловой) — я ещё раз поглядел на него, изучающе.
Он должен был прилететь, кажется, 19 апреля. За сутки до прибытия он позвонил мне из Москвы и сообщил, что не может дозвониться до Юлиана в Париж, не мог бы я позвонить Юлиану, дать ему номер рейса и сказать ему, что «я везу ему те материалы, о которых он просил. Запомнишь, материалы, о которых он просил… И, кстати, я подумал и отвечаю да на твое предложение стать твоим литературным агентом в России. Приготовь контракт. Мы его подпишем». В заключение разговора мы договорились с ним встретиться у главного входа в собор Нотр-Дам 20 апреля в 14 часов. Ясно, что там полно туристов, но он не знал Парижа совсем, а к Нотр-Дам его довезёт любое такси.
