Когда они поняли, что преследования не будет, девочки остановились и высказали Пете все, что они о нем думают.
– Нам некогда твоими капризами заниматься, у нас участие в смотре на носу! Из-за тебя нового артиста вводить приходится, жалкий перебежчик! – выпалила Маришка своему окончательно запутавшемуся в жизни однокласснику.
– А если он у меня все лучшее заберет, то с чем я тогда останусь? – жалобно проговорил Петя Брыклин. – Костька не только вещи мои берет, но и желания, мечты!
– Может быть, ты не ту половину отделила? – спросила Маришка Уморушку. – Вдруг перепутала?
– Ничего я не перепутала! Маленькая я, что ли? Хорошую половину – туда, вредную половину – сюда… – Уморушка вдруг осеклась и покраснела. – Точнее, вредную половину – туда, хорошую сюда. Я отлично все помню!
– Так я и знала… Опять напутала… – Маришка выпустила Петину руку и с жалостью посмотрела на одноклассника: – Ошибки бывают не только в диктантах… Извини нас, Петечка…
– Чего «извини»? Чего «извини»? – заволновался Брыклин. – Оттяпали не ту половину, да еще и стыдят? Укоряют, что я нехороший!
И он заявил, как оратор на митинге:
– Требую воссоединения! Немедленного и полного! С возвратом отобранного имущества!
Но Уморушка тоже была крепким орешком.
– И не подумаю! – сказала она, глядя прямо в глаза Пете Брыклину. – Что сделано – то сделано! Добрые дела обратно не переделываются.
– Так то добрые… А я страдаю… – Петя выдернул руку из цепких пальцев Уморушки и пошел прочь, низко наклонив голову.
– Иногда и пострадать надо! – крикнула ему вслед настырная Уморушка. – Может, тогда в тебе снова совесть проснется!
Не оборачиваясь, Петя взмахнул рукой, словно отгоняя назойливую муху, и скрылся за зеленью тополей.
Вернувшись домой, Брыклин снова отказался от предложенного бабушкой обеда, прошел в свою комнату и сел на диван. Уставясь в одну точку – маленькую фаянсовую статуэтку на книжном шкафу, – он стал думать о том, как жить дальше. Мыслей было много, но все они приходили какие-то путанные, странные, и Петя никак не мог толком остановиться хотя бы на одной из них.
«Признаться бабушке во всем и просить ее увнучить Костьку? Нет уж, оставим этот вариант на потом… Сбежать из дома и устроиться в другом городе на работу? Вряд ли меня там примут… Уехать к дяде Саше в Кострому, а Костька пусть здесь поживет? Так ведь надолго не уедешь…»
Тихо вошла в комнату бабушка. Увидев, что ее любимый внучек завороженно смотрит на фаянсового гномика в книжном шкафу, она спросила:
– Может быть, съешь одну котлетку? Последняя осталась – Костик целых три съел!
– Жаль, что не все… – глухо отозвался внук.
Виолетта Потаповна подошла к Пете поближе и заглянула в его грустные, похожие на залитые дождем окошки, глаза:
– Что с тобой, Петечка?
Крупная прозрачная слеза лениво прыгнула в карман Петиной рубашки.
– Ты плачешь?
Петя шмыгнул носом и отвернулся.
– Тебя обидели?
Вторая слеза промахнулась и просвистела мимо кармана. Свист летящей слезы был почти не слышен, но только не для бабушкиного сердца. Виолетта Потаповна вздрогнула и побледнела.
– Петечка, умоляю тебя, не молчи!
Петя стер кулаком проторенные слезами борозды на своем лице и глухо буркнул:
– А че говорить-то? Все одно не поверите…
Он помолчал немного, а потом ехидно передразнил бабушку:
– «Петечка-Петечка!.. Единственный-ненаглядный!..» А двух Петечек получить не желаете?! – и еще раз провел кулаком под глазами, окончательно стирая следы минутной душевной слабости.
Услышав про «двух Петечек», Виолетта Потаповна беззвучно ахнула: «Заболел… Не иначе, заболел!» Она быстро протянула руку и потрогала лоб любимого внука ладонью. Петя дернулся, но было поздно: бабушка успела провести замер температуры. Тридцать семь градусов были налицо! Виолетта Потаповна поспешила в коридор к телефону.
– Алло, это детская поликлиника? – зашептала она дрожащим от горя голосом. – Срочно пришлите участкового доктора! Пожалуйста! Что?.. Гоголя двенадцать, квартира одиннадцать… Брыклин Петр… Что?.. Да-да, спасибо, ждем.
И Виолетта Потаповна, положив трубку, снова заглянула в комнату к внуку. Петя сидел на диване и по-прежнему внимательно разглядывал фаянсового гномика. Он был несомненно, болен. Но чем?
Глава восьмая,
в которой врач Чихаева ставит первый и последний в своей жизни правильный диагноз
Поднимаясь в квартиру Брыклиных, участковый врач Леля Чихаева очень волновалась: ведь больной мальчик по имени Петр был ее первым пациентом!
«Ах, – думала Леля, шагая медленно по бетонным ступенькам, – и зачем я только поступила в медицинский институт! В физкультурный надо было идти, в физкультурный!.. А теперь прощай, спорт, прощай навсегда!»
Чихаева всхлипнула от жалости к самой себе и смахнула с покрасневших век слезинку: «В ясельках лучше всех погремушки метала, в детсадике мячики, в школе гранаты, в мединституте ядра… Всегда чемпионкой была, по соревнованиям ездила, – до учебы ли мне было! А теперь спорт оставь – больных лечи! А как? Чем?»
Так и не найдя ответов на эти вопросы, Леля остановилась возле квартиры Брыклиных и нажала на звонок.
– Больной жив? – спросила она, когда ей открыли дверь.
Виолетта Потаповна поперхнулась и замахала на юную врачиху руками.
– Ну что ж, тогда будем лечить… – грустно сказала Леля и поставила свой чемоданчик на стол в гостиной. – Начнем нашу первую тренировку…
– Что? – не поняла Виолетта Потаповна.
– Начнем лечение, – поправилась Чихаева.
Увидев Петю лежащим на диване и грустно разглядывающим потолок, Леля с порога заявила:
– Конечно, ОРЗ! По глазам больного вижу – ОРЗ! Пусть попьет кислоту…
– Какую? – удивилась Виолетта Потаповна.
– Сама не знаю какую. Такое трудное название у нее – никак запомнить не могу.
– Наверное, ацетилсалициловую? – подсказала бабушка. – Иначе аспирин?
– Да-да! – обрадовалась Леля. – Отличный допинг для больного ОРЗ!
Она хотела взять чемоданчик и поскорее уйти, но Виолетта Потаповна задержала ее.
– Может быть, вы ребенку температуру померите? – спросила она странную врачиху. – Горлышко посмотрите, язык… Петечка, покажи тете врачу язык.
– Вот еще! – возмутилась Чихаева. – Станут мне всякие мальчишки язык показывать!
– Ну, хотя бы горлышко посмотрите! – взмолилась несчастная бабушка.
Чихаева сжалилась и, подойдя к больному поближе, сказала:
– Петр, откройте, пожалуйста, рот.
Брыклин послушно выполнил указание врача.
– По-моему, все на месте, – с некоторым сомнением в голосе произнесла Леля, заглядывая Пете в рот. – Посторонних предметов не наблюдается тоже.
– А температуру померите? – спросила Виолетта Потаповна просто для очистки собственной совести. Веры в помощь местной медицины у нее уже не было.
– Померить можно, – кивнула головой Чихаева и, открыв свой чемоданчик, достала из него рулетку.
– Надеюсь, вы будете мерить температуру не этой штуковиной?! – не выдержала Виолетта Потаповна и брезгливо указала на рулетку.
– Простите, но я перепутала чемоданчики, – покраснела Леля. – По привычке взяла свой любимый…
Виолетта Потаповна достала из тумбочки градусник и сердито положила его на стол.
– Не забудьте его встряхнуть! – напомнила она врачу.
– Зачем?! – ахнула Леля. – Если я стряхну градусник на пол, то он разобьется!
– Вы что, никогда не пользовались термометром? – удивилась Виолетта Потаповна.
– Конечно, нет, – гордо ответила Леля. – Я ни разу в жизни не болела!
– С вами все ясно… – грустно проговорила Виолетта Потаповна и тяжело вздохнула: – Бедные дети!.. Бедный мой Петенька! Я так и не узнаю, чем ты болен!
Чихаевой стало стыдно и она, пряча глаза от пациента и его бабушки, сказала:
– Зато я защищала честь института… тридцать три раза!!! У меня двадцать медалей и шестьдесят четыре диплома! А еще два бронзовых ядра и одно серебряное!
