– И как же она узнает? Вы ей расскажете? – потребовал ответа посол. Его тон разительно отличался от тона радушного хозяина, который поил Трева водкой лишь несколькими часами ранее, Да, теперь Артемизия уже никогда не сможет принимать что-либо за чистую монету.

– Нет-нет, конечно же, нет, – из-за страха голос Феликса поднялся почти на октаву, – но Беддингтон узнает, и он не будет молчать, уж в этом можно быть уверенным. Если узнает он, узнает и герцогиня.

– Тогда Беддингтона мы убьем, как и Шипуоша, когда придет время, – ледяным голосом произнес Харитонов. – А что, если нам оказать вам услугу и отдать мачеху, принесшую вам столько неприятностей, вместе с ними на корм рыбам, а?

Артемизия невольно прижала одну руку к груди, а вторую Трев сильно сжал. Она надеялась, что слух сыграл с ней злую шутку, но надежда умерла с ужасным предложением посла. Значит, второй говорящий все-таки был Феликсом.

– Что? Нет, я уверен, вовсе не нужно прибегать к столь серьезным мерам, – пробормотал Феликс. – Я улажу все, что касается герцогини. Забудьте о том, что я сказал.

Артемизия буквально ощущала страх пасынка. Ей было ясно, что он связался с весьма дурной компанией и теперь не имеет понятия, как выпутаться из опасной ситуации. Во всяком случае, он все-таки не бросил ее львам, то есть рыбам, но зато поставил в крайне щекотливое положение. Понимал ли Феликс или нет, но, меняя мистера Шипуоша на ключ, он завяз по уши в государственных тайнах.

Многих даже за меньшие проступки судили, обвиняли в измене родине и вешали.

Артемизии стало так страшно за него, что ей отчаянно захотелось хорошенько его встряхнуть. Отец Феликса, старый герцог, был бы в ужасе от его поступков.

Пока герцогиня размышляла о поведении пасынка, пыль, которую они с Тревом подняли на чердаке, снова попала ей в нос. Она постаралась подавить чих, но если отчаянно хочется чихнуть, то сдержаться невозможно. Артемизия прикрыла нос рукой, но в тишине все равно отчетливо прозвучал громкий взрыв.

Голоса этажом ниже затихли, и раздался отчетливый звук шагов. Кто-то остановился прямо под ней. Артемизия не осмеливалась даже дышать. Тревелин сжал ее руку, умоляя вести себя тихо. Ее сердце колотилось так сильно, что она была уверена: находящиеся внизу непременно это услышат.

– Летучая мышь или, может быть, крыса, – наконец сказал другой голос. – Весь город наводнен крысами. Завтра я непременно разбросаю яд.

– Нет, – сказал Харитонов, – как только мы получим ключ, то сразу вернемся в Санкт-Петербург. Я уже уволил всех английских слуг. Они все равно не умеют готовить. Первым делом, оказавшись в России, я поем нормальной еды. Дайте мне бефстроганов и борщ и можете спокойно есть вареных угрей и пирог из почек.

Артемизия услышала звук, напоминающий хлопок, и представила, как посол хлопает Феликса по спине с шуточным дружелюбием.

– Эти бледные англичане. Кладут все, что угодно, между двумя кусочками хлеба и называют это сандвичем. Верно, Любов?

Феликс лишь нервно хихикнул над такой характеристикой своей национальной кухни и распрощался.

Как только он ушел, на несколько минут воцарилась тишина. Потом разговор возобновился. Голос был новый.

– Прежде чем мы уедем в Санкт-Петербург, не хотите ли, чтобы я избавился от свидетеля?

– Убивать Феликса – пустая трата времени, – сказал посол презрительно. – Кто-нибудь другой сделает это за нас. Мальчишка жульничает в картах. К тому же он у нас в руках. Мы купили герцога, словно кабана. Теперь мы будем откармливать его, чтобы он выполнял наши поручения. А позже сможем сделать из него ветчину.

Посол засмеялся над собственной шуткой, а затем застонал. Артемизия услышала, как скрипнуло кресло.

– Вы больны?

– Нет, слишком много водки. Сегодня вечером англичанин чуть не взял надо мной верх, но он все-таки первым свалился с ног. – По голосу было слышно, что он улыбается, а затем послышался еще один стон. – Надеюсь, у него голова болит больше, чем моя. Я чувствую себя так, будто в моей голове крестьяне орудуют мотыгой.

Тревелин злорадно улыбнулся, услышав о плачевном состоянии посла.

– Вам необходимо поспать, ваша светлость. Вот возьмите, настойка опиума. Для Шипуоша, чтобы он молчал, когда поблизости рабочие, – сказал Любов, – хорошо, да?

Тревелин кивнул, и Артемизия прекрасно понимала его волнение от того, как все удачно складывается. Им было необходимо, чтобы в доме было тихо, а хозяева спокойно заснули, прежде чем они попытаются совершить ограбление. Артемизия надеялась узнать, что мистера Шипуоша держат где-то здесь, в здании, но последние слова Любова заставили ее потерять надежду. Присутствие рабочих вызывало ассоциации с какой-нибудь фабрикой.

Русские несколько минут говорили о мистере Шипуоше, а затем Любов наконец ушел, так и не предоставив больше никакой информации о местонахождении пленника. Затем свет, проникающий между балок, потух.

Тревелин задул свечу, и они погрузились в полную темноту.

– Трев…

Его рука нашла ее руку и, пробежав по телу, зажала ей рот. Внезапно она почувствовала, что его губы оказались у ее уха.

– Если мы увидели их свет, то, оказавшись в темноте, посол может увидеть огонек нашей свечи, – прошептал он, и его дыхание шевелило ее волосы на шее, выбившиеся из низкого пучка. Должно быть, Тревелин почувствовал ее дрожь, потому что он пододвинулся к ней ближе и крепко обнял. – Ну же, успокойся, моя смелая девочка.

Темнота обволакивала ее, словно удушающий саван. Она больше не видела ничего – ни балок над головой ни руку, которой она махала перед своим лицом, ни мужчину, который прижимал ее к себе, чтобы она не закричала. Паника поднималась внутри ее, однако неимоверными усилиями ей удалось побороть свой ужас.

Артемизия услышала тяжелую поступь посла и его слуги, когда они выходили из комнаты под ними, но Трев не зажег свечу снова. Она понимала, необходимо дать послу время, чтобы он уснул, но это служило слабым утешением в темноте.

– Прости меня, – сказал он мягко, – я не знал, что ты боишься темноты. Ведь мы же встретились в темной студии, когда был маскарад.

– Но через окна проникал лунный свет. С тех пор как я была ребенком, темнота превратилась для меня в ночной кошмар, – призналась она, уткнувшись в его плечо. Ее успокаивало чувство надежности, которое дарило присутствие Трева рядом с ней в этой черной бездне. – Думаю, мне было пять или шесть лет.

– Что произошло?

– Было восстание, которое устроила группа сипаев. Они бродили вокруг, убивая и занимаясь мародерством. Мы спрятались в темном подвале, а Рания и Нареш сказали налетчикам, что мы убежали в горы. Сипаи разгромили нашу усадьбу и пошли дальше. Но мы не осмеливались покинуть убежище из страха, что они вернутся. В конце концов, их поймали военные.

– И сколько времени ты провела в подвале?

– Даже не знаю. Много дней. Я была ребенком, и мне казалось, будто прошла целая вечность. Но больше всего мне запомнилось, что, когда мы прятались в темноте, отец сильно боялся. И это напугало меня сильнее всего.

– Он тревожился за тебя, – сказал Трев, – вот почему для тайного агента лучше быть холостяком.

«Как ты», – чуть не вырвалось у Артемизии. Она поднесла руку ко лбу, не в силах даже думать о том, что он уедет в Индию.

– И теперь в темноте ко мне каждый раз возвращаются страхи, – прошептала Артемизия. – Прости меня, я чувствую себя такой глупой.

– Перестань, лишь глупцы ничего не боятся.

– А что можно отнести к твоим страхам?

– Потерять те… – Тревелин оборвал себя на полуслове.

Как ей хотелось увидеть его лицо, чтобы прочитать по выражению на нем то, что Тревелин не осмелился озвучить!

– Я знаю, что ты не глуп. – Артемизия погладила рукой его щеку, – значит, судя по твоим собственным словам, у тебя должны быть какие-то страхи.

– Раньше я боялся, что никогда не смогу угодить отцу, – признался Тревелин, – теперь я знаю, что эта задача невыполнима, поэтому уже давно бросил свои бесполезные попытки.