– Не знала, что вы увлекаетесь политикой, – нахмурилась Артемизия.

Констанс засмеялась музыкальным смехом, будто ее дочь только что произнесла какую-то остроумную шутку.

– Дело не в политике, а во власти. Именно власть всегда имеет значение. Род Далримпл объединился с родом Саутвик, но ты должна признать, что овдовевшая герцогиня не самый большой наш козырь. Как только дочери Ангуса Далримпла породнятся со Шрусбери и Уорром, я смогу дать отпор каждому, кто посмеет меня оскорбить.

Артемизия замолчала. Как обычно, когда они обсуждали будущее сестер, матери удавалось повернуть ситуацию таким образом, что речь шла о ней. Артемизия пыталась напомнить себе, что мать выросла босоногой девчонкой в жалкой лачуге в горах. Именно этим можно объяснить ее чрезмерную озабоченность своим положением в обществе.

Однако Констанс все же не повредит хотя бы иногда вспоминать и о дочерях.

Струнный оркестр заиграл торжественный гавот, и Артемизия снова взглянула на Флоринду и ее партнера по танцам. Джентльмен улыбнулся ослепительной улыбкой, а затем отвесил учтивый поклон, завершив его изящным движением руки. Извинившись перед Флориндой, он покинул танцующих.

Артемизия вздохнула и заставила себя успокоиться. Мужчина, танцующий с ее сестрой, мужчина, которого ее мать назвала Тревелином Девериджем, только что поклонился так же безупречно, как и проклятый обманщик Томас Доверспайк.

Тревелин протиснулся через толпу, вежливо приветствуя тех представителей высшего света, которых ему удавалось узнать, несмотря на маскарадные костюмы. Он никогда особенно не увлекался маскарадами, но отец просил его посетить этот бал. Граф мог делать все, что угодно, но он не заставит его танцевать с глупенькой девушкой, наряженной павлином.

Лорд Уорр бесчисленное количество раз пытался найти ему жену с хорошим положением в обществе. Пока что Треву удавалось избегать плена, но за эти годы несколько раз он чуть не потерпел неудачу. Тревелин был достаточно осторожен, чтобы не скомпрометировать какую-нибудь невинную красавицу, и в обозримом будущем планировал наслаждаться жизнью холостяка. В конце концов, ему не было суждено унаследовать титул графа и он не нуждался в сыне, который бы его унаследовал.

Работа в тайной службе ее величества, о которой ни в коем случае не должен был узнать его отец, также требовала от него отсутствия семьи. Особенно когда его перевели в Дели. Мужчина не может затеряться среди племен на долгие месяцы и полностью посвятить себя своему делу, если в Англии у него жена и дюжина детей, зависящих от него.

Кроме того, жеманницы, которых подыскивал ему отец – он даже не мог заставить себя думать об этих глупо улыбающихся существах как о женщинах, – казались еще более пустыми с тех пор, как он встретил такую необычную герцогиню Саутвик. Ее личность была многогранной, в ней было больше слоев, больше удивительных тайн, чем нижних юбок. Как он хотел бы снимать их одну за другой! Но он не желал быть с ней в качестве ее игрушки. Как Тревелин Деверидж, он бы не возражал сделать герцогиню своей любовницей, но, как Томас Доверспайк, он все еще был в бешенстве: она посмела подумать, что он будет принадлежать ей, как один из ее котов, черт возьми!

Разумом он отчасти понимал, что его точка зрения слегка непоследовательна. Однако Тревелин был не готов размышлять об этом более подробно. Если бы не срочность, с которой необходимо выяснить местонахождение Беддингтона, он бы постарался совсем избегать подобных мыслей.

Ангус Далримпл не мог помочь даже себе. Герцогиня отличалась скрытностью и подозрительностью, если речь заходила о ее попечителе.

Мистер Беддингтон же проявил почти невероятную способность буквально растворяться в воздухе. Тревелин чуть не повстречал леди Саутвик, когда та выходила из конторы, но в тот момент он был в образе Терренса Динуидди. Когда он приехал в контору «Дж. X. Беддингтон, эсквайр», единственным человеком в великолепно обставленной комнате был сутулый Джеймс Шипуош в очках. Леди Саутвик, конечно же, не могла провести большую часть дня, закрывшись с ассистентом Беддингтона. Он оказался еще в одном тупике.

Подозрительный тупик.

Беддингтон хранит ключ. Поскольку Ангус Далримпл доверил ему эту тайну, он, конечно же, понимал крайнюю важность сложившейся ситуации. Если ключ вскоре не найдется…

Чтобы избежать толкотни, Тревелин проскользнул в темную студию герцогини. Он закрыл щеколду, чтобы обеспечить себе хотя бы несколько минут спокойствия. С его удачливостью одна из дебютанток непременно последует за ним и заявит, что он позволил себе вольности. А прежде чем он поймет, что произошло, его уже поведут к алтарю.

Напевы струнного оркестра и бормотание ведущих светскую беседу гостей стихли за закрытой дверью. Запах масляной краски и мела, а также сладкий шлейф олеандра, аромат, который всегда сопровождал герцогиню, приветствовали его. Ему казалось, будто бы она была где-то там, в темноте. Он попытался отмахнуться от невольно нахлынувшего чувства тоски и сильного желания, которые вызвала в нем эта мысль.

В свете луны, проникающем через огромные окна, комната была погружена в различные оттенки серого цвета. Все пространство было наполнено занавешенными холстами, которые напоминали лишенные телесной оболочки души. Любопытство съедало его изнутри. Возможно, это его единственный шанс увидеть, наконец, Марса. Он прошел через всю комнату к закрытому материей холсту, стоящему у окна, снял чехол и посмотрел на свой портрет в образе бога войны.

В битвах Тревелину приходилось выполнять свой долг, и его не раз восхваляли за бесстрашие. Среди огня пушек, дыма и крови невозможно размышлять, нужно действовать. Но он так и не смог привыкнуть к страданиям раненых и умирающих, и именно это побудило его оставить службу. Сведения о его успехах были закрыты для доступа, иначе многочисленные награды привлекли бы к нему излишнее внимание, а ведь он решил вступить в тайную службу. Если нужная информация попадет в нужные руки, он сумеет предотвратить кровопролитие в будущем.

Задний план на картине был нечетким и расплывчатым, но казалось, что фигура Марса вот-вот сойдет с холста. Каким-то образом герцогине удалось передать его ощущение бесполезных утрат и отчаяния в нескольких тысячах мазков краски. На лице бога войны было мрачное выражение. Мускулы напряжены, длинные ноги вытянуты, будто бы в агонии. Все казалось тщательно прорисованным ее умелой рукой. Он уже практически собирался объявить незаконченную картину шедевром, когда его взгляд скользнул ниже торса.

Герцогиня изобразила его мужское достоинство меньше окурка сигары. Очень короткого окурка.

– Что-то в моей картине вас смущает?

Она вышла из тени в серебристый островок лунного света. Да, следовало бы довериться своим инстинктам и обонянию, когда он только зашел в эту темную комнату.

Хотя он искренне надеялся избежать встречи с ней в этот вечер, приходилось признать, что она просто ослепительна. Драгоценный камень на лбу словно подмигивал ему. И – о Боже! – неужели еще один сверкнул в ее пупке? Его руки горели от желания притронуться к бледной, коже на обнаженной талии, чтобы почувствовать шелковистую мягкость ее живота.

Она была очаровательна и экзотична, как восточная принцесса в сладострастных письмах из Адена путешественника и писателя Ричарда Ф. Бертона. Вероятнее всего, на ней не было корсета, и ее грудь четко прорисовывалась под легким шелком, но Тревелин решил не позволять себе дальнейших размышлений в этом направлении. Он не мог отвести глаз от герцогини, и во рту у него внезапно пересохло.

– Бон суар. – В соответствии с костюмом Тревелин изобразил сильный французский акцент. Французское произношение «н» может замаскировать обычный тембр его голоса. Он очень быстро узнал ее в маскарадном костюме, впрочем, весьма откровенном. Однако он искренне надеялся, что ей не придет в голову связать мушкетера со своим бывшим натурщиком. – Почему вы полагаете, меня что-то тревожит?