Она отвернулась и устроилась на кончике стула с высокой спинкой, пристроив на коленях альбом для зарисовок. Работа, вот что сейчас необходимо. Как только она полностью погрузится в свое искусство, он превратится для нее всего лишь в прекрасное сочетание света и тени, линий и пропорций и перестанет быть безупречно сложенным мужчиной из плоти и крови.

Артемизия была вдовой уже почти два года и не имела ни малейшего намерения снова выходить замуж. Официальный статус замужней женщины был сравним с положением ребенка или умалишенной, а она отказывалась терпеть к себе подобное отношение. Однако два года – достаточный срок для того, чтобы любая другая женщина уступила соблазну завести тайного любовника.

Артемизия пыталась убедить саму себя, что у нее нет времени для подобных вещей. Слишком большую часть ее жизни занимает искусство. А какой мужчина, пусть даже придерживающийся весьма свободного образа мыслей, захочет иметь возлюбленную, которая проводит уйму времени в обществе обнаженных мужчин? Она взяла за правило никогда не заводить никаких отношений с моделями, за исключением профессиональных, поэтому здесь ей не на что было надеяться.

Ни на что, кроме дрожи по всему телу.

Она подняла глаза и увидела, что ее новый Марс решил попробовать меч в действии. Он нанес гладием несколько ударов по воздуху, уверенно держа за рукоятку, потом подбросил его так, что тот несколько раз перевернулся в воздухе, а затем поймал. Движение показалось Артемизии настоящим воплощением грации и силы.

– Я смотрю, вы знакомы с оружием. Вероятно, служили в армии, – отметила она, умело перенося на бумагу его четко очерченные скулы.

– Мне приходилось бывать на поле битвы.

Тень пробежала по его лицу, но исчезла она столь же внезапно, как и появилась. Артемизии оставалось лишь отнести перемену настроения к игре своего воображения.

– Я восхищаюсь людьми, которые служат королеве и родине подобным образом, – сказала она, – не хотели бы вы рассказать о тех временах, когда носили форму?

– Мало что из моего рассказа будет приятным для вашего слуха.

На сей раз она была абсолютно уверена, что на него снова нахлынули мрачные воспоминания и ей это точно не привиделось. Однако внезапно уголок его чувственных губ поднялся вверх.

– Почему бы вам не рассказать о себе? – предложил он. – Рисовать мужчин абсолютно без одежды, нагишом, не совсем привычное занятие, правда ведь? Да многие леди упали бы в обморок при виде обнаженного мужчины. Вы давно этим занимаетесь?

– Я вернулась к занятиям живописью после смерти мужа, – сказала Артемизия, не желая попадаться на его уловку. Она не считала нужным объяснять прямолинейному натурщику, какую необъяснимую притягательность таит в себе тело человека. Изящные и совершенные линии, способность испытывать глубокие чувства, божественная искра… Все это было в существах, которых Бог создал по своему образу и подобию. Ни одна причудливая миска с фруктами не сумела бы бросить вызов этой священной тайне. – Но не могу припомнить время, когда не держала в руках кисть. Я начала рисовать еще ребенком, а потом пробовала себя в скульптуре с определенным успехом.

Герцогиня немного поскромничала, ведь если бы Тревелин разбирался в искусстве, то знал бы, что одна из ее скульптур занимает важное место в личной коллекции королевы. Это была лучшая работа Артемизии, произведение искусства, которое обеспечило ей репутацию одаренного ребенка. Однако теперь герцогиня отчаянно хотела избавиться от этой репутации, полностью посвятив себя абсолютно другому виду искусства.

Абсолютно. Абсолютно без одежды. Нагишом. Странно, что он использовал то же самое слово, которым в «Таттлере» описали ее работу. А вдруг он читал статью в той скандальной газетенке? Она снова принялась внимательно изучать своего собеседника.

Некоторые из ее натурщиков откровенно признавались в неграмотности, однако герцогиня уже поняла, насколько этот мужчина отличается от остальных. В его глазах мелькала искра, говорящая об образовании и эрудиции.

– Акцент не позволяет мне отнести вас к жителям Лондона, – сказала она, слегка затенив сухожилие, проходящее от шеи к плечам. – Вы выросли в сельской местности?

– Да, ваша светлость, житель Уилтшира, к вашим услугам.

– О, именно там расположена меловая скульптура белой лошади.

– Вы знаете о ней?

– Конечно, – отозвалась герцогиня. Примитивные фигурки лошадей высоко на горных хребтах были высечены древними бриттами, проводящими раскопки торфа в поисках белого мела. Многие даже предполагали, будто бы это самое древнее произведение искусства на Британских островах. – Отец рассказывал мне о лошадях Уилтшира, когда я росла в Индии.

– Индия… – Его темные глаза вспыхнули, когда он повторил за ней это слово. – Вот там бы я охотно побывал, точно вам говорю. Но, сдается мне, вам она не могла прийтись по нраву. Говорят, Индия не слишком подходящее место для настоящей английской леди.

– Ерунда! – воскликнула Артемизия. – Я родилась в Индии, и там просто восхитительно. Бескрайняя земля, наполненная яркими красками и потрясающими красотами и населенная привлекательными людьми. Я вовсе не хочу преуменьшать недостатки – и среди них главными являются нищета, болезни и невежество, – однако здесь мы страдаем от тех же бед. На каждого попрошайку с улиц Калькутты приходится один, бродящий по оживленным аллеям Лондона.

Он бросил на нее удивленный взгляд, а затем прищурился, словно оценивая ее:

– Весьма необычный взгляд, мэм, ведь вы настоящая леди, обладаете положением в обществе, и все такое.

Артемизия рассмеялась:

– Полагаю, за мои свободные взгляды следует винить отца. Он всегда поощрял меня высказывать свое мнение. Боюсь, не слишком подобающее поведение для настоящей леди, однако что сделано, того не воротишь. Ничего изменить уже нельзя.

– Кем же был ваш отец, если он воспитывал дочь столь непривычным образом?

– Вряд ли вы можете его знать. Ангус Далримпл, еще недавно возглавлявший Ост-Индскую компанию. Отец не имел титула и, тем не менее, был великим человеком.

– Был? Он ведь не умер?

Казалось, ее Марса действительно взволновала эта мысль, он даже обеспокоено нахмурил смуглый лоб. Артемизия улыбнулась ему, прежде чем снова уткнуться в альбом.

– Нет, отец жив и полон сил.

– Он просто перестал быть столь великим? – спросил натурщик, пронзив мечом воображаемого врага.

Дерзость и фамильярность вопроса заставила Артемизию поднять голову от альбома. В интимной и уединенной атмосфере студии она сама просила натурщиков свободно выражать свое мнение, но, похоже, этот человек перешел все границы.

Игра световых бликов, проникавших через высокие окна почти во всю стену, отбрасывала смягчающую тень на его мускулистые руки. Когда он отвернулся, то широкая спина, очертания позвоночника и две едва заметные впадины на упругих ягодицах заставили Артемизию затаить дыхание при взгляде на его истинно мужскую красоту.

Нельзя было не признать, что при всей своей наглости этот мужчина был великолепен.

Она откашлялась, прежде чем снова заговорить:

– Отец страдает от неизвестной болезни, которая затуманила его разум. Возможно, он уже не тот человек, каким был когда-то, однако это ничуть не уменьшило моего уважения к нему.

Ее собеседник перестал колоть мечом воздух и проверил остроту лезвия, проведя им по подушечке большого пальца.

– Приношу свои извинения, ваша светлость, я не хотел проявить неуважение. – Он издал глубокий вздох. – Ну что ж, это все объясняет, – пробормотал он чуть слышно.

– Вас что-то тревожит?

– Просто вы говорили, что я не могу знать вашего отца, но вообще-то я о нем слышал. Точнее, слышал о его друге.

– Друге Ангуса Далримпла? – Мелок буквально летал над бумагой, пытаясь отразить на ней все, что отражалось на его лице. Она пока не была абсолютно уверена, какое именно из выражений является наиболее подходящим для ее Марса, но лицо натурщика было таким подвижным, оно так быстро менялось от света к тени, от хитроватой чувственности до мрачной задумчивости – настоящий пир для ее глаз. – И кто же этот друг, позвольте узнать?