Памятуя о войне и каперстве, Бюргер посоветовал во время плавания сменить российский флаг на флаг торгового города Любека и пристать к какому-нибудь каравану, следующему в восточном направлении. На это Месяц ответил, что его не очень беспокоят опасности, связанные с плаванием под российским зеленым флагом, ибо на борту «Юстуса» имеется четырнадцать пушек. Так же обстоят дела и с караваном: караван – хорошая приманка для капера. Одиночное же судно с опытным штурманом может иметь больше видов на успех. Бернхард Бюргер удовлетворенно кивнул – количество пушек как нельзя лучше убедило его. К тому же ему нравился капитан-россиянин, еще пребывающий в прекрасном возрасте, какой латиняне обозначали одним словом – adulescentia[22], – в коем честь и жизнь часто значат одно и то же и в коем многоразличные хитрости и корысти и стремление к собственному благополучию всеми правдами и неправдами имеют под собой гораздо менее оснований, чем в возрасте более почтенном. Юный россиянин производил впечатление человека уверенного, умного и образованного…
Манфред Клюге с удовольствием потирал руки и предлагал гостям хорошего вина; трактирщика радовало, что он способствовал встрече полезных друг другу людей.
Отказавшись от вина, Бюргер продолжил разговор. Дня через два-три – к тому времени, наверное, развеется непогода – «Юстус» должен принять груз, который не заполнит всего пространства трюма, но оценивается дорого. Это – первосортная шерсть, красная кожа (rot-lasch), прекрасное любекское сукно (cappelakene), а также немного изделий из янтаря. Все грузы в Нарве будет ждать человек из круга Строганова, persona inter-posita[23] по имени Кемлянин. С ним и будет произведен расчет либо продолжена сделка. А именно: этот Кемлянин загружает судно пенькой, дегтем и воском, и «Юстус» следует в Данциг, где его уже дожидается Готфрид Наин, купец из Фареркомпании. Наин принимает груз и либо производит окончательный расчет, либо, по желанию господ-россиян, дает новый груз, совсем небольшой – два-три ящика янтаря для цехов Бернхарда Бюргера, который, как вы верно понимаете, будет с нетерпением ожидать вас в городе Любеке, где и произойдет окончательный расчет и, возможно, заключится новая сделка. На этом круг замыкается, и в середине его остается Ostsee[24], или Sinus Codanus, как говорили римляне, – дарящий янтарь.
Здесь Иван Месяц счел необходимым заметить Бюргеру, что данное плавание, если осуществится, сведет концы и еще одного круга: начинался он с дающей руки Кемлянина Игната, а закончится его принимающей рукой; иными словами – к доброму человеку и малая ладейка возвращается кораблем, а щедрому воздается еще большей щедростью; сегодня кому-то поможет от доброты душевной, а завтра это к нему непременно вернется серебром или золотом; доброта – от Бога, она есть постоянная; зло сгинет, уйдет, как вода в песок, а доброта, будто пыльца с соседнего цветка, приведет к образованию завязи; кто ведет счет бескорыстию – неизвестно, однако же в Небесах этот счет ведет кто-то. Месяц сказал, что он сам и добрая половина его команды хорошо знают купца Кемлянина, а помимо того – может статься, что когг «Юстус» более принадлежит Кемлянину, чем кому бы то ни было другому; новый круг замыкается на том, что великолепный «Юстус» – всего лишь долг, который надлежит вернуть.
Такой поворот в деле обеспечивал едва ли не самые надежные гарантии и самые лучшие поручительства, ибо получалось, что «Юстус» – собственность одного из купцов Фареркомпании, а именно – собственность заслуживающего всяческого доверия, не раз испытанного и известного по всей Ганзе Игната Кемлянина. И потому Месяц с Бюргером очень скоро поладили и заключили сделку, скрепив ее рукопожатием. Манфред Клюге принес лучшего вина, и вчетвером распили его. Так за разговорами и питьем просидели в «Танцующем Дике» до полудня. Бернхард Бюргер поднялся первым и, расставаясь, пригласил молодых господ в тот же день к себе на маленькое торжество по поводу восемнадцатилетия дочери. Месяц и Морталис ответили согласием и покинули трактир вскоре за купцом, но предварительно они расплатились с Клюге, хотя тот и отказывался брать плату с полюбившихся ему речистых гостей. Также они разузнали у трактирщика, как проще разыскать Бюргерхауз в огромном Любеке.
Сразу от Клюге Месяц и Морталис направились к Кафедральному собору, возле которого вчера видели книготорговца. Но путь их был напрасен: у стен собора хозяйничал лишь ветер. Непогода согнала с насиженных мест многих торговцев; в ветер и дождь даже на Рыночной площади – сплошь пустые места. Разочарование Месяца было так велико, что отразилось у него на лице. И проходящий мимо горожанин заметил это и заговорил с Месяцем, а разузнав о причинах его «печали», показал молодым иноземцам книжную лавку, до которой было рукой подать.
В этой лавке Месяц купил себе целую бочку книг, среди которых добрая половина была из античных авторов: Геродот, Гомер, Платон, Лукиан, Вергилий, Гораций, Светоний – на латинском и греческом языках, а кое-что и переведенное на немецкий. Здесь были и совсем новые тома, изданные знаменитыми книгопечатниками Любека, и старые – Библия, например, в переводе Иеронима, изданная в Майнце более ста лет назад. Из голландцев Месяц предпочел книги досточтимого Эразма, из немцев – Конрада Цельтиса, сатиры и диалоги Ульриха фон Гуттена, полемические труды Лютера, сборник шванков о Тиле Уленшпигеле, странствующем поэте, пословицы, собранные Агриколой, а также «Корабль дураков» насмешника Бранта – книгу, известную в каждой немецкой семье, изданную с многочисленными гравюрами.
Старик-торговец все удивлялся:
– Господин берет так много книг и оставляет у меня целое состояние!… Но господин отлично знает, что представляет в этом мире непреходящую ценность!… – торговец даже прослезился (известно, сколь легки слезы стариков). – Увы, многие уважаемые люди города обходят мою лавку стороной…
Морталис при этом засмеялся:
– Невежество ленивых граничит со слабоумием!
Покидая лавку книготорговца, Месяц объяснил старику, как легче отыскать «Юстус», и сказал, чтобы купленные им книги доставили не позднее завтрашнего дня, поскольку сразу по окончании шторма судно снимется с якоря. Пока Месяц говорил все это, Морталис, привлеченный неким посторонним шорохом, подкрался к наружной двери и резко распахнул ее. На пороге боком ко входу и с кожаной воронкой в ухе подслушивал карлик Йоли. Увлекшись этим занятием, карлик даже не сразу сообразил, что его действо раскрыто, и несколько секунд продолжал оставаться в том же положении, в каком его обнаружил датчанин. В некотором отдалении, прислонившись спиной к стене дома, карлика поджидал король Штрекенбах. Морталис не стал поднимать шума; он отнял у Йоли воронку и больно накрутил ему ухо – так, что ухо тут же покраснело и заметно припухло. Карлик при этом даже не пискнул, но ужасно гримасничал. Потом Морталис до такой же красноты накрутил Йоли и второе ухо и только тогда отпустил. Карлик побежал, смешно покачиваясь с боку на бок и грозя датчанину кулаком. Вслед за Йоли волочилась по камням и подскакивала на неровностях мостовой привязанная веревочкой дохлая обезьяна…
– Ну что?.. – услышал Морталис вопрос Штрекенбаха.
– Нашли на что деньжата тратить! Олухи!… – разочарованно махнул рукой Йоли. – Так у них быстро оскудеют кошельки…
– А отчего горят твои уши?
Карлик злобно покосился на книжную лавку:
– У того долговязого дьявола оказались слишком цепкие клешни.
