И рушились замки и монастыри, и пылали села, и лилась кровь. Крестьянские ополчения, поддерживаемые городским плебсом и частью бюргерства, занимали города. Томас Мюнцер, идущий под знаменем-радугой, призывал народ с оружием в руках брать у господ власть, брать их землю и добро и поровну делить все между собой; Мюнцер призывал к единству Германии; он говорил, что Германия князей и дворян – есть разбойный очаг. Германия должна принадлежать народу, который наведет в ней новый порядок – порядок «общей пользы», порядок «божественного права»…
Однако несмотря на то, что Крестьянская война охватила едва ли не треть Германии, восстание было подавлено. Быть может, причиной тому послужила все та же раздробленность страны. К тому же, чем больше становилось восставших крестьян, тем больше у них возникало разногласий: один отряд тянул направо, другой налево, третий после удачного грабежа спешил рассредоточиться, разойтись по домам, чтобы припрятать добро, – не было в их лагере единства. Были измены – часть бюргерства, преследуя свои цели, первое время поддерживала крестьян, но впоследствии, испугавшись размаха восстания и увидев недостижимость своих целей, бюргеры перекинулись в стан врага и немало содействовали избиению крестьянских ополченцев в городах. Также сами крестьяне, из тех, кто имел, что терять, не всегда оказывались последовательными в своих действиях – бывало поддавались на уговоры господ и допускали подрывающие общее дело мягкость и сговорчивость. Томас Мюнцер, прекрасный оратор, проявил себя слабым военачальником. А паства его, лелеющая мечту о всеобщем равенстве и благоденствии и ступающая по пути к земному раю, часто сворачивала с сего пути, едва заслышав звон злата в стороне либо запахи изысканной замковой кухни. В довершение этих крестьянское воображение: играющие на волынках пастушки, ароматные круги сыра, сложенные горками, золотые колесницы, запряженные птицами, и хрустальные шалаши, отражающие радугу, а еще – очаги с жареными колбасами, коптильни с окороками и пиво, текущее рекой…
Проповеди Мюнцера и слава о его первых завоеваниях растекались по стране. Люди Мюнцера – ученики и сподвижники, члены народных сект, анабаптисты, – переходя от села к селу, от городу к городу, несли в народ его идеи; эти люди появлялись всюду, где крестьяне и плебс устали терпеть, где ненависть уже пересиливала страх, где человек становился перед выбором – умереть или бороться; люди Мюнцера несли надежду утратившим ее, вносили свет блуждающим в потемках, указывали сильным на силы их, подбивали послушных к неповиновению, бесправным обещали право, а разуверившимся открывали новую веру – веру свободного человека. И все новые и новые крестьянские волнения возникали в разных местах. Требования восставших, вначале разрозненные, непродуманные, иногда противоречащие одно другому, – требования доведенных до отчаяния неграмотных людей, – вскоре приняли, однако, законченный вид в сводном документе под названием Artikelbrief – «Статейное письмо», написанном Мюнцером и его людьми. Основные требования, прозвучавшие в этом документе, были следующие: полное освобождение народа от господ, власть – простому народу, имущество – всем; несогласные с этими требованиями должны были подвергнуться «светскому отлучению» вместе со своим достоянием, а те из дворян и священников, кто готовы были отказаться от своих прежних благ и богатств, получали право вместе с имуществом своим влиться в братство равных…
И рушились замки и монастыри, и пылали села, и лилась кровь. Крестьянские ополчения, поддерживаемые городским плебсом и частью бюргерства, занимали города. Томас Мюнцер, идущий под знаменем-радугой, призывал народ с оружием в руках брать у господ власть, брать их землю и добро и поровну делить все между собой; Мюнцер призывал к единству Германии; он говорил, что Германия князей и дворян – есть разбойный очаг. Германия должна принадлежать народу, который наведет в ней новый порядок – порядок «общей пользы», порядок «божественного права»…
Однако несмотря на то, что Крестьянская война охватила едва ли не треть Германии, восстание было подавлено. Быть может, причиной тому послужила все та же раздробленность страны. К тому же, чем больше становилось восставших крестьян, тем больше у них возникало разногласий: один отряд тянул направо, другой налево, третий после удачного грабежа спешил рассредоточиться, разойтись по домам, чтобы припрятать добро, – не было в их лагере единства. Были измены часть бюргерства, преследуя свои цели, первое время поддерживала крестьян, но впоследствии, испугавшись размаха восстания и увидев недостижимость своих целей, бюргеры перекинулись в стан врага и немало содействовали избиению крестьянских ополченцев в городах. Также сами крестьяне, из тех, кто имел, что терять, не всегда оказывались последовательными в своих действиях – бывало поддавались на уговоры господ и допускали подрывающие общее дело мягкость и сговорчивость. Томас Мюнцер, прекрасный оратор, проявил себя слабым военачальником. А паства его, лелеющая мечту о всеобщем равенстве и благоденствии и ступающая по пути к земному раю, часто сворачивала с сего пути, едва заслышав звон злата в стороне либо запахи изысканной замковой кухни. В довершение этих белу восставших появился многоопытный враг, их злой гений, коварный и вероломный Георг Трухзес, который не столько с помощью отрядов ландскнехтов, сколько используя хитрость, подкуп, обман, предательство, умел даже небольшими силами, будто орешки, щелкать, громить превосходящие в числе ополчения крестьян.
После года войны последние боевые силы Мюнцера были разбиты в сражении у Франкенхаузена в Тюрингии. Хорошо вооруженная, многочисленная княжеская конница, а также пешие наемники-ландскнехты с пушками и ружьями легко сломили сопротивление почти безоружных, поникших духом крестьян – с цепами, косами и ножами не много навоюешь. Ландскнехты прорвались сквозь линию повозок, за которой укрывались восставшие, и, почти не встречая противодействия, с ожесточением набросились на несчастных. И битва та была вовсе не битва, а беспощадная кровавая бойня; ландскнехты, перестав быть воинами, обратились в мясников. Была весна, и после дождичка стояла радуга как символ счастливого будущего, а под той радугой-мечтой на молодой траве закрутилась ужасная мясорубка. Тот, кто хоть однажды видел работу меди-куса в анатомическом театре, представляет из сей штудии, сколь скорбно зрелище вскрываемого тела и сколь обильны соки даже в одном смертном. А здесь, на небольшой горе, послужившей эшафотом для целого крестьянского войска, посекли, закололи или расчленили больше пяти тысяч человек. Кровь ручьями стекала к подножию горы. Многие крестьяне искали спасения в бегстве и спешили укрыться за стенами Франкенхаузена. Но их от самого убоища преследовала конница – резня продолжалась и на дороге, и в воротах города, и на улицах его – во истребление восставших, во устрашение сочувствующих. Смерть гуляла здесь в шутовском колпаке, насмехалась над жалкими смертными, смерть прохаживалась и в веночке невесты, выбирала для себя лучших, а потом смерть в короне правила, правила… Томас Мюнцер, раненый, был пленен. Князья пытали его немилосердно и изощренно, но им не удалось сломить его гордый дух. И в завершение Мюнцера обезглавили. Его тело в повозке везла черная лошадь, косила назад безумный глаз – и это была смерть…
Всего за время Крестьянской войны погибло свыше ста тысяч крестьян. И было разрушено множество замков и монастырей, и сожжено множество деревень. Царствие Небесное так и не снизошло на землю; вместо бесчисленных тучных стад поля Германии были покрыты костьми; вместо прекрасных опрятных пастушек с волынками блуждал по немецким землям зловещий призрак смерти; крестьяне, оставшиеся в живых, еще более угнетенные и доведенные до совершенного скотства, не разгибали спины в работах у господ – руки крестьян были черные, как сама земля, глаза же пустые, как вид пожарища, а будущее их было, словно холодный и мрачный осенний день с пронизывающим остервенелым ветром и бесконечным дождем, и дальше этого дня не виделось будущее. Крестьянское рабство жило одним днем – от утренней кормежки до вечерней. В тяжких изнуряющих трудах голову не поднимали и радуг – чистых и прекрасных – больше не видели.
