– Честь имею кланяться вам, ваше сиятельство.

Первым нырнул в дыру Большой Пьер, чтобы убедиться, что там все в порядке и нет никакого подвоха. Из темноты донесся его голос, сообщающий, что все спокойно, и тогда одного за другим мы спустили туда детей. За ними скользнула Мьетта, потом я и графиня де Кризанж. Маргарите спуск доставил больше всего неудобств. Последним вошел Брике, крайне заинтересованный подобным убежищем, но явно не желающий провести под землей слишком много времени.

Рю-де-Бо, почему-то носивший громкое название поселка, был обыкновенной землянкой, огромной и прохладной. Узкий прорытый в земляной толще коридор уводил неведомо куда – наверное, это было придумано на случай бегства. В закрытом пространстве не было никакой мебели, и люди спали на грубых тюфяках, набитых соломой и положенных прямо на неровный пол. Воздух проникал сюда сквозь невидимые отверстия, но свечи зажигались лишь для того, чтобы не заблудиться впотьмах. Здесь было довольно просторно, хотя, кроме нас, тут пребывало еще человек двадцать. Это были крестьяне, бежавшие из деревень: тринадцать мужчин и несколько женщин. Некоторые из них кормили грудью младенцев. Вид у всех был изможденный, но мужчины держались уверенно. У них было много оружия и пороха; они поджидали в засаде малочисленные синие отряды и безжалостно расправлялись с ними. На счету их побед была перехваченная телега с гильотиной, которую везли в Доль, и четверо ее охранников, несколько республиканских курьеров, перевозивших депеши, и семь человек синих солдат, оставшихся в живых после боя с вандейским начальником Куртилье Батардом и намеревавшихся соединиться с гарнизоном Шатонефа.

Старуха-крестьянка с растрепанными седыми волосами, небрежно прикрытыми грязным чепцом, помогла мне уложить детей на тюфяки. Мальчики, выбившиеся из сил, сразу уснули, а любопытная Аврора продолжала оглядываться по сторонам. Полагая, что мы должны поделиться с людьми, приютившими нас, своими съестными запасами, я рядом с их провизией поставила и нашу корзину. Из еды тут была только ключевая вода, много лука и хлеба, который приходилось рубить на куски топором.

– Через два часа господин маркиз де Лескюр должен быть здесь, – сообщил Большой Пьер.

Уставшая, я прилегла на тюфяк, чувствуя, что мне немного не по себе от присутствия Флоры де Кризанж. Она все время наблюдала за мной, словно хотела что-то выяснить. Мне это совсем не нравилось. Я закрыла глаза и повернулась к ней спиной.

Сон сам пришел ко мне, хотя я и была порядком встревожена. Голова Шарло лежала на плече Авроры, голова Авроры на плече Жанно, а уж Жанно мирно спал на моем плече. Осторожно и нежно гладя его волосы, я подумала о том, что отдала бы все на свете, лишь бы этот ребенок оказался в безопасности. С этой мыслью и с надеждой, что Лескюр скоро появится, я и уснула.

Наступила ночь, а маркиза все не было. В землянке было прохладно и неуютно, а на поверхности тоскливо выли волки – их вой был слышен даже здесь. Это показалось мне недобрым знаком.

– Когда же мы выберемся из этого ада, Господи, царица небесная! – шептала Маргарита, то и дело крестясь.

– Такая ночевка не для моего ревматизма…

Когда забрезжил рассвет, предвещая жаркий и душный августовский день, я стала тревожиться. Оставаться здесь, в землянке, слишком долго было опасно. Край мог быть наводнен синими, и в этом случае нам очень трудно будет продвигаться на юг, к Луаре. Да еще без поддержки Лескюра… Если он так долго не появляется, вероятно, с ним что-то случилось. Что-то его задержало. Иначе бы он уже был здесь; ведь я знала, что он любит меня.

– Хочу есть! – заявила Аврора.

– И я, – подхватил Шарло.

– И я, – сказал Жанно.

Я велела Мьетте накормить детей. Самой мне есть не хотелось. Кроме того, в Рю-де-Бо мы провели почти сутки, и этот подземный мрак ужасно надоел мне. Это нездоровое место, нельзя находиться подолгу в такой темноте и сырости…

– Известно ли вам, где сейчас Лескюр? – спросила я, не выдержав.

Большой Пьер степенно ответил:

– Да уж совсем рядом, наверное, не дальше Эрэзри. Это в двух лье отсюда, а если идти по тайным тропкам, то и ближе.

– Почему же он задерживается?

– Всякие вещи бывают на войне. Я слыхал, в Эрэзри послали гарнизон Лонг-Фэ, так, может быть, эти синие сволочи напали на господина маркиза. Но из этого ничего плохого выйти не может – он разобьет их в два счета.

Большой Пьер говорил по-французски, а не на своем наречии, и я все легко понимала.

– Послушайте, – воскликнула я, охваченная внезапным желанием, – почему бы нам не отправиться в лес Эрэзри и не разыскать Лескюра? Пароль вам известен, место тоже. Мы могли бы оставить детей здесь, в Рю-де-Бо.

– Принц этого не приказывал, – отвечал вандеец.

– Обстоятельства изменились. Принц полагал, что Лескюр появится через два часа после нашего прихода. Мы должны сами искать его. Нам нельзя сидеть здесь, не зная даже, что происходит у нас над головой. Там, на поверхности, может быть, уже все изменилось!

– Я согласна с вами, – вмешалась Флора де Кризанж. – Большой Пьер, вы должны повиноваться дочери вашего сеньора.

Похоже было, что к ее мнению вандеец прислушался охотнее: возможно, потому, что она была старше меня, он считал ее более умной и опытной, чем я. Он неохотно поднялся с земляного пола.

– Мы пойдем с вами, – поспешно сказала графиня, тоже поднимаясь.

Я сама не понимала, как она все это так обернула, чтобы увязаться вместе с нами. Теперь уж не было никакой возможности убедить ее остаться. Кроме того, хотя мне не хотелось находиться рядом с графиней, я еще больше не хотела оставлять ее со своими детьми.

– Идите за мной и не разговаривайте, – приказал вандеец.

Мы выбрались из подземного ада на землю, почти ослепленные алым огнем рассвета. Несмотря на соседство Флоры, я ощущала необыкновенный прилив сил и была готова в поисках Лескюра пройти двадцать лье без передышки.

Оглушительно стрекотали сойки, изредка раздавалась гнусавая, но звонкая трель горихвостки. Хотя было около десяти часов утра, воздух становился даже здесь, в лесу, невыносимо душен. Лето 1793 года выдалось как никогда сухим и жарким. Обычно влажные, бретонские леса готовы были вспыхнуть пожарами, болота и озера наполовину пересохли.

Деревья становились все реже, уже была видна просека, залитая слепящим солнечным светом. От ходьбы по лесным зарослям юбка на мне была вся изорвана и запылена. По моим представлениям, мы были уже совсем близко к цели.

– Т-с-с! – вдруг прошипел Большой Пьер, со странным видом прижимая палец к губам.

Я видела, как он вытянул из-за пояса пистолет.

Слух у бретонца всегда тоньше, чем у парижанина. Большой Пьер заподозрил что-то тогда, когда мы еще ни о чем не догадывались. Он сделал повелительный знак рукой, и мы спрятались за его широкую спину. Потом стали продвигаться вперед осторожно, гуськом, один за другим. Бретонец ступал бесшумно, под его ногами не треснула ни одна ветка. Наготове он держал пистолет.

– Вероятно, это синие стоят лагерем, – проговорил он с ненавистью.

Его взгляд был устремлен далеко за просеку, туда, откуда донесся едва слышный шорох. Я только теперь поняла, что вызвало его подозрение. Птицы! Раньше они пели, а теперь умолкли, как бывало всегда, когда поблизости располагался большой отряд людей. А еще, вероятно, Пьер ощутил запах дыма от костра. Или просто, как оборотень, на расстоянии чуял человеческий запах.

Он снова сделал нам знак, призывая уйти в сторону, спрятаться на дне оврага, заросшего колючим орешником. Я повиновалась этому первая, полагая, что Пьеру лучше знать, что делать. Ветки орешника оцарапали мне руки. И тут прозвучал громкий звук, спутать который я не могла ни с чем.

Прозвучал выстрел.

Я в ужасе обернулась. Флора де Кризанж стояла на краю оврага, в ее поднятой руке дымился пистолет. В десяти шагах от нее лицом вниз лежал Большой Пьер, раскинув огромные руки в стороны. Пуля попала ему прямо в затылок.