Текст стал меркнуть, но я еще успела заметить в самом углу три буквы – К.О.Б.

Знакомство с Батцем меня научило, что существуют на свете некие симпатические чернила. Вероятно, это тот самый случай. Но все остальное было для меня непонятно. Какой-то глупый текст: Подсолнух, морские птицы… Наверное, это шифровка. Но что означает это К.О.Б.?

Впрочем, тут нечему удивляться. Графиня де Кризанж – роялистская шпионка, агент графа д'Артуа. Она собирает сведения в Париже, ездит за инструкциями за границу. Даже Клавьер ей что-то рассказывал…

Черт побери, подумала я, у меня есть куда более важное дело, а я тут размышляю о каких-то шифровках! Я бросила в сторону найденное письмо, тем более, что там больше ничего нельзя было разобрать, и принялась перебирать бумаги в саквояже. Меня поразило обилие любовных писем – и новых, и десятилетней давности – словно бы графиня решила поставить рекорд в любвеобильности. Я даже нашла знакомые имена – Водрейль, Куаньи. Не говоря уже о Мирабо и Дантоне! Да она просто шлюха, эта графиня де Кризанж! И как только она осмеливается утверждать, что любит Рене до безумия? Он самый ревнивый мужчина в мире, он не стал бы терпеть такое количество соперников. Если я, например, искренне люблю его, я ни разу не изменила ему по своей воле. Как знать, может быть, то письмо из тюрьмы не существует, и графиня все выдумала и наврала…

И тут ледяной холод сжал мое сердце. Еще не понимая слов, не зная содержания, я узнала почерк, – небрежный, размашистый, такой, каков был и нрав Клавьера. Таким же образом он составлял деловые бумаги и мои векселя. Уж тут-то я не ошиблась…

«Милый друг, не стоит так отчаиваться. Мне жаль, что случай, произошедший со мной, причинил вам так много боли. Наверное, не в моих силах избавить вас от страданий, но я знаю, каких слов вы от меня ждете, и я говорю: я люблю вас и хочу, чтобы вы жили. Вспомните прежние времена, и это послужит вам утешением.

Мы с вами родственные души, Фло? Я думаю, это так. Подобных нам прожигателей жизни нет на белом свете, и я полагаю, что если вы осуществите свое намерение, мир будет просто безутешен. Живите, ведь вы – единственная в своем роде.

С любовью и нежностью – по-прежнему ваш Рене».

Глаза мне заволокло туманом. Это просто кошмар… «С любовью и нежностью»! «По-прежнему ваш»! «Я люблю вас»! Оказывается, эта проклятая Фло для него – единственная и неповторимая! Право, он мог бы проявить большее разнообразие и не говорить всем женщинам одно и то же!

Задыхаясь от горя, я брезгливо положила письмо, машинально поставила саквояж на место, забыв навести в нем порядок. Я забыла даже снова запереть дверь на ключ… Слезы стояли у меня в горле, но я не плакала. Стыд и оскорбленное самолюбие жгли душу, спазмы сжимали горло. Какое унижение… Он забавлялся со мной, он нагло врал мне, он появлялся у меня раз в несколько месяцев и утешался е этой отвратительной Фло, будь она проклята!

– Я была глупа! – крикнула я в темноту коридора.

Но мне и кричать нельзя было… Я должна думать об этом молча, чтобы никто не догадался о моем унижении. Но все-таки, почему я вела себя так глупо? Голос разума все время подсказывал мне, что я должна быть начеку, держаться настороже и не доверять словам Клавьера. Но я тщеславно полагала, что обладаю женской интуицией, которая чувствует лучше, чем разум. Неужели опыт никогда не научит меня, что я воспринимаю мужчин не такими, каковы они на самом деле?

– Буржуа, спекулянт, выскочка, подлый торгаш! – в ярости прошептала я, ломая пальцы. – Грязный развратник! Лгун, обманщик, лицемер!

Я вернулась к себе, сама разделась и распустила волосы на ночь, но делала это машинально, как бы вслепую. Целый шквал безумных мыслей оглушал меня, я вспоминала то, что было, и поражалась, как в одном мужчине может быть столько лжи и лицемерия… Какая насмешка над моей глупостью! Впрочем, сказал же мне как-то Клавьер, что он вовсе не благороден? Мне следовало бы помнить об этом всегда!

– Променять меня на старуху, которой сорок лет! – твердила я, в своем женском отчаянии отрицая все прелести и достоинства Флоры де Кризанж. – На эту интриганку и шлюху! Уж лучше бы она отравилась… Сам дьявол принес ее сюда!

Мой гнев дошел до такой степени, что я не способна была сидеть в своей спальне, я просто задыхалась. Где-то на лестнице раздались быстрые шаги и звяканье шпор. Наверное, Лескюр вернулся… Он же обещал вернуться к вечеру.

И тут дикая, совершенно невероятная мысль возникла у меня в голове. Несколько секунд я еще раздумывала, пытаясь сопротивляться той гневной мстительности, что завладела мною. Но сопротивление было напрасно. Я не могла сейчас рассуждать трезво. Бывают такие минуты, когда разум полностью умолкает, а живут только эмоции…

Поспешно набросив на себя шаль, полураздетая, с волосами, беспорядочно рассыпавшимися по плечам, я выбежала на лестницу. Холодные каменные ступени показались мне просто ледяными, ведь я стояла босиком. Не долго думая, я спустилась по лестнице, пробежала по галерее и замерла на пороге комнаты маркиза. Потом подняла руку и тихо постучала.

– Вы?

Лескюр пораженно смотрел на меня. Должно быть, мое появление производило странное впечатление. Сам он уже собирался ложиться спать, ворот его рубашки был полурасстегнут.

– Что с вами, Сюзанна? Что случилось?

– Вы…вы нужны мне, – прошептала я. – Можно мне войти?

Он молча и удивленно пропустил меня и тихо прикрыл за собой дверь. Чтобы скрыть мучительный румянец на лице, я дунула на свечу, и мрак воцарился в комнате.

– Что произошло?

Слезы дрожали у меня на ресницах. В темноте я подошла к Лескюру, порывисто обвила руками его шею, крепко прижалась щекой к его груди.

– Вы говорили, что любите меня, Луи Мари. Ну так любите меня. О, пожалуйста, любите меня, и как можно сильнее!

Если бы в эту минуту он начал говорить о чести и порядочности и невозможности злоупотреблять доверием моего отца, я бы, наверное, умерла на месте. Но он ничего не сказал. Его объятия были сильны и жадны как раз настолько, чтобы заглушить муки ревности и заставить умолкнуть на время все укоры совести.

Я лишь откидывалась назад под его ласками и поцелуями, и слезы струились по моим щекам. Мне так хотелось забыться… Этот человек любил меня – любил без лжи, лицемерия, предательства, искренне и преданно; и его руки, казалось, понимали меня. Он не был ни груб, ни эгоистичен в своих ласках. Он желал меня, но еще больше он хотел меня утешить. И он овладел мною так тихо и нежно, что большего и желать было нельзя.

– Вы не уйдете? – прошептал он.

Я грустно улыбнулась сквозь слезы.

– Уйду? Но куда? Куда же мне идти, как не к вам?

Наши губы снова встретились в поцелуе, руки сомкнулись в объятии. Впервые мужчина обращался со мной так бережно и осторожно.

– Не плачьте, моя дорогая. Я люблю вас.

Я чувствовала к нему благодарность. Он был рядом, он спасал меня от ревнивых страданий и одиночества, заглушал жгучую боль в душе. Может быть, в те минуты я любила его больше всего на свете.

Это были странные отношения, – возможно, из-за своей кристальной честности и чистоты. Их не омрачала ни одна темная мысль, ни одно подозрение. Луи Мари любил меня так нежно, любил ради меня самой, что в его любви я черпала успокоение и жизненную уверенность. Он стал живым доказательством того, что все-таки есть мужчины, способные испытывать ко мне высокую чистую страсть, а не грубое вожделение или желание позабавиться.

Но любила ли я его? Я чувствовала к нему нежную дружбу, гораздо более глубокую, чем в случае с Гийомом Брюном. Но у меня не кружилась голова в его присутствии, и физическое влечение играло очень малую роль для меня. Пожалуй, я нуждалась в мягкости и ласке. Мужчины так редко могут дарить их. Таким образом, я ни за что на свете не могла бы сказать, что не люблю Луи Мари, и в то же время не ощущала того самозабвенного исступленного пыла, сопровождавшего мои былые увлечения.