– И… в чем же ваша главная мысль, друг мой?

– Выслушайте меня до конца, Сюзанна. Я хочу, чтобы между нами была полная ясность. Семь лет вы были для меня вызовом. Вы были женщиной – единственной, вероятно, женщиной, – которую я безумно желал и которая была для меня недосягаема. Я не мог вас ни купить, ни заполучить, и, черт побери, хорошо понимал это. Я знал за эти семь лет многих женщин, соблазнял и покупал их, я ходил в публичные дома, и за всем этим постоянно были вы – нежная, восхитительно надменная, золотоволосая, улыбающаяся. Я представлял вас. Я столько раз овладевал вами в своих мечтах, что они понемногу принимали вид настоящей пытки. А каково было хотя бы на секунду подумать, что вы не одна, что с вами этот ублюдочный адмирал или еще кто-то… Я обладаю слишком сильной фантазией, чтобы не задумываться над этим. И сейчас я говорю это, Сюзанна, лишь потому, что не знаю, победил ли я… и пришел ли конец этим семи годам.

Я была почти потрясена. Разумеется, я многое знала об особом складе мужского воображения, но… но я даже не подозревала, что в отношении Рене ко мне было так много чувственного… что оно едва ли не превалировало над остальным и двигало всеми его поступками. Конечно, это мне льстило. Но и слегка разочаровывало. Я бы все-таки хотела… хотела, чтобы он хоть немного ценил лично меня, а не только мою недоступность и то, что я – «нежная и золотоволосая». Я уже знала ущербность подобного отношения. Моя красота и обаяние, как бы дороги они мне ни были, – это еще не я сама. Во мне нужно хоть чуточку, хоть самую малость ценить ум и душу. Рене, увы, во всей своей тираде еще не сказал ни слова об этом.

Потом я вспомнила об его вопросе и спохватилась.

– Рене, Рене, какие могут быть сомнения? – Проговорила я горячо и поспешно. – Вы победили, я люблю вас. Можно ли усомниться в этом сейчас, когда мы в тюрьме и притворяться мне нет смысла?

Он до боли сжал мою руку, его серые глаза потемнели.

– Позвольте мне убедиться в своей победе, Сюзанна.

Теперь я поняла, чего он хочет. Он желает, так сказать, физической победы, и надо было отдать должное той деликатности, с какой он это желание высказал. Но у меня вдруг засосало под ложечкой. Я не могла до конца разобраться в своих чувствах, но, пожалуй… я бы предпочла, чтобы все происходило не так стремительно. Лишь полчаса прошло, как мы встретились.

А еще… Во мне еще не умерло то отвращение, которое вызвал своим поступком Сен-Жюст, и внутри еще не растопился лед, сковавший сердце. Это было нечто, с трудом поддававшееся преодолению.

– О Боже, Рене, – прошептала я в полнейшем смятении, – я… я даже не…

– Есть важная причина, Сюзанна?

Он отвел с моего лица волосы. Я подняла на него глаза и сразу же поняла: мне не следует так волноваться; надо лишь довериться ему, и он все поймет…

Его губы были совсем рядом с моим лицом. Наклонившись, он коснулся ими моего уха и заговорил шепотом, быстро и страстно:

– Любовь моя, у нас так мало времени. Я хочу вас. Разве это преступно – то, что я хочу, чтобы впервые за семь лет вы принадлежали мне всецело? Позвольте мне это. Подумайте о том, что уже через два часа меня увезут в Консьержери…

От этих ужасных слов я отшатнулась как ужаленная. У меня зашумело в ушах.

– Что? – прошептала я одними губами.

– Разве я не сказал вам? Завтра меня ждет Трибунал.

Словно гром раздался среди ясного неба. Пылающими глазами я вглядывалась в лицо Рене, не находя слов для ответа. «Вот так всегда… Хорошее никогда не длится долго. А когда дело касается меня, то не длится даже несколько часов».

– Трибунал! – повторила я в замешательстве.

Это слово убивало все. Меня не интересовало, как идут судебные дела Клавьера. Раз речь зашла о Трибунале, всему конец…

– Вас казнят? И вы так беспечны!

– Я рад, что судьба позволила мне увидеть вас перед судом. Я раньше не верил в Бога, но ваше появление – разве это не его знак?

Да, да все это было верно, но… Впервые за много дней я ощутила, как почва уходит у меня из-под ног. Словно пытаясь удержаться, я крепко сжала руку Клавьера.

– Рене, скажите мне, для вас это очень важно?

– Что, моя дорогая?

– Ваша победа.

– Ангел мой, если вы верите в то, как я люблю, вас, вы сами можете решить, насколько я нуждаюсь в вас… и хочу вас.

– Да, – прошептала я быстро и твердо.

– Это ваш ответ?

– Да, да, тысячу раз да! – Боже мой, разве могла бы я сказать «нет»!

Я почти выкрикнула эти слова. Для меня сейчас узники в камере и их любопытные взгляды не имели ровно никакого значения. Рене сегодня увезут в Трибунал. Я приказывала себе осознать это. Осознать, что меня саму скоро увезут туда же. И все же мне было невыносимо больно, и горе сжимало грудь. Лишь одно доставляло мне облегчение – то, что я исполню желание Рене. Плевала я на свои собственные ощущения, они сейчас не важны.

Да, не важны… То, что Рене нуждается во мне, – только это имеет значение.

– Пойдемте, – приказал он решительно и неторопливо.

Он взял меня за руку; я пошла вслед за ним, хотя не совсем понимала куда. Рене подошел к тюремщику и своим обычным жестом первого парижского финансиста протянул ему деньги.

– Мне нужна одиночная камера на время.

– Одну минуту, гражданин банкир, – довольно вежливо ответил тюремщик, оглядываясь по сторонам.

По мне он скользнул весьма странным взглядом, в котором при желании можно было усмотреть даже насмешку, и, хотя это немного задело меня, я была слишком поглощена другими чувствами, чтобы задумываться над таким пустяком.

Мы шли вслед за тюремщиком, Рене держал меня за руку сильно и твердо, как собственник. В моей голове возникали тысячи мыслей, и ни одну из них я не могла ясно осознать. Потом я решила, что для меня будет лучше, если я пока ни о чем не буду думать, а во всем положусь на Рене. Может быть, это в последний раз.

– На полчаса! – объявил тюремщик. – Скоро должен появиться комендант.

Он запер дверь и оставил нас вдвоем.

– У нас всего полчаса, – прошептала я в замешательстве.

Не знаю, как он, но я была явно смущена. Смятение охватило меня. Естественно, я не ожидала, что все произойдет так скоро и будет так скомкано. Никакого возбуждения я не испытывала, да и в моем нынешнем душевном состоянии это было, вероятно, невозможно. Множество самых нелепых мыслей приходило в голову. Пытаясь собраться, я оглядела камеру. Обыкновенная тюремная железная койка, табурет, стол и медный кувшин на нем…

– Сюзанна, – произнес Рене мое имя.

Я нерешительно подняла на него глаза. Он снял рубашку, я впервые видела его обнаженным по пояс и снова поняла, что никогда еще не имела дела с таким физически сильным мужчиной. Что до всего остального, то я чувствовала себя скованно, как невинная девица.

– Ах, да, – прошептала я, – я сейчас.

Поспешно, дрожащими пальцами я развязала пояс, стала расшнуровывать корсаж. Юбка скользнула к моим ногам, за ней последовали корсаж и лиф. Рене поднял все это с пола и бросил на койку. Потом вернулся ко мне. Я осталась лишь в нижней юбке и кружевной кофточке и сразу ощутила, как здесь прохладно.

Мне вдруг пришло в голову, что я должна объясниться.

– Знаете, Рене, мне очень жаль, но… я, наверное, не смогу полностью дать вам то, чего вы, вероятно, от меня ожидаете… Поймите, я… со мной столько всего приключилось, что от меня вряд ли можно требовать многого, и…

– Оставьте это, – прервал он меня.

Его руки коснулись моих плеч и быстрым движением сбросили кружевную кофточку. Очень ловко он отыскал шпильки в волосах и вынул их. Струящийся водопад золотистых кудрей окутал меня.

– Да вы знаете, что я впервые вижу вас такой? – прошептал он с восхищением, и у меня потеплело на душе. – Что впервые я могу верить – вы моя без остатка? Вы, вы такая прелестная… самая красивая женщина из всех, кого я знал.

Я не совсем верила ему, ибо сейчас-то он явно кривил душой, но, вполне возможно, не сознавал этого.