Ну а мы, живые, что?
Жизнь идёт своим чередом. Надо жить.
В субботу, первого апреля тридцать девятого года, Валера вернулся с поля уже вечером.
Скинул фуфайчонку, растелешился до пояса и ну плескаться у рукомойника.
Я тут и подступись:
— Валер! Ты меня поважаешь?
Бухнула — самой не понравилось.
Глупо-то как начала. Ну прямо на лад стакановца.
Опустил Валера рукомойников сосок. Повернул ко мне голову с белыми пенными рожками.
— У тебя вечно вопросы не оттуда. Свяжи что поскладней!
— А ты вот это читал? — треплю перед ними газетину.
Протёр он глаза.
— А чего там?
— Паша! Ангелина!
— Ну-ну… Сёнь на стане говорили.
— А теперь читай, где красным обвела.
— Ты обводила? Ты… Раз тебе надо, ты и читай.
— Не-е. Это и мне и тебе надо. Читай.
— Да дай хоть сперва сполоснуться!
— А тут мало читать. Ты лучше спервушки прочитай. А там и мойся, покуда сороки не украдут.
— Ну репей!.. Держи ровно газету. Поближе к глазам… Та-ак… «Молодые патриотки, учитесь управлять трактором!» Хэх…
Валера с насторожённым удивлением посмотрел на меня.
— Читай под названием что…
— «Сельскому хозяйству, — с нарочитым безразличием в голосе забубнил Валера, — нужны люди, знающие до тонкости своё дело, в совершенстве владеющие искусством вождения трактора, автомобиля и комбайна. Тысячи женщин овладели сложными машинами и на деле показывают образцы высокой производительности труда».
Валера тоскливо глянул на меня поверх газеты.
Пресно сронил:
— В каких только землях и показывают те ненаглядные образцы? У нас в районе я что-то ни про одну трактористку и не слыхивал…
— Наш район ещё не вся страна…
— И то верно. Угадала… «Однако то количество женщин-трактористок, которое есть сейчас в МТС[7] и совхозах, совершенно недостаточно…»
— Видал? Совершенно недостаточно!
— «Пришла пора взяться за массовую подготовку трактористок из передовой молодежи. Уже к концу этого года наше сельское хозяйство должно получить не менее ста тысяч трактористок». Ух ты! Где им только и набрать техники? Баба на тракторе — прошу пардону! — что коза на капитанском мостике! К беде! — И поталкивает меня локтем.
— Читай, — велю, — последнее, что обвела. Прямко тебе указ.
— Читай сама. С меня хватит громких читок. На стане замучили всего этим громкокваканьем.
— Ладно. Прочитаю. Не переломлюсь. «Поднимайте выше знамя социалистического соревнования имени Третьей Сталинской Пятилетки в подготовке женщин-трактористок! Сделайте всё возможное, чтобы без отрыва от производства научить женскую молодежь водить трактор». Ну что? Станешь учить женскую молодёжь?
— Это ты, что ли, женская будешь передовая молодёжь?
— А хотя бы…
— Хэх! Ну, обращается Ангелина. Ну, призывает… Ты-то тут при чём?
— Ка-ак при чём?
— Да так. Ну что тебе-то за печалька? Что, лично к тебе обращается? Я что-то такого, мол, товарищ Соколова, идите на трактор — я такого в призыве не читал.
— Так тогда хоть слушай. Я, Валер, давно думала сесть, как и ты, на трактор…
— Катать муму? Поди, всю времю считала, что у тракториста курортная работёшка?
— Да не рвусь я на курорт!
— Тогда тебе что, — Валера начал мыться, — одного грязника мало в доме?
— Мало! Ну что я бегаю по разным? Сегодня на свекле, сшибаю сурепку да собачку, разнесчастное то куриное просо. Завтра, Марьянка, давай с вилами на сено…
— А-а… Вон оно что. Видали, вилы ей не в престиже!
— Я не толкую, где престижный, где непристижный труд… Всяк престижный, раз нужен. Но как же… Много-то проку с однех вил?.. А на тракторе — эскоко я наворочаю?!
— Какая ловкая из окна тигра дражнить! Со стороны глядючи — всяк мастер первой руки. А ты покатайся на нём с солнца до солнца. Вот тогда что запоёшь?
— Что и зараз! Неуж во мне то и медалька одна, что подолок сахарный?
— На провокаторские запросы я не ответчик. Ну чего его лучше… Знай, баба, своё кривое веретено да пряди. У тебя ж семеро! Се-ме-ро-о по лавкам скачут! Вон с ними от души и ворочай до беспамятства! Где пошерстить там кого, где приголубить… Где пошить что, где постирать, где помыть…
— Единственно и свету, что дом — провальная яма эта! Я, Валер, с себя воз не спихиваю этот. Нет… А потом… Всё одно, ну раскинь мозгами… Все наши давнёхонько отпали от груди. От мальства. Большаки уже! Мишатка вон дажно маслится жениться, ёлки-коляски. Когда как не по нонешней поре и выбежать мне с тобой на равность?
— Не-е, девонька…
— Думаешь, как пронекал, так и кончен на том балок? Да на одно твое «не-е» я кладу два своих! В конце концов у нас равное правие!
— Хэх! Да ну с тобой вспотеешь до дыма!.. Ну где ты завидела то равное правие? Вот, в пример, наскоко я знаю, я мужик, а ты баба… Раз киваешь, иду дальше. Ну скажи на милость сама, каким макаром поставить нас на один полоз? Ты эвон со смехом полный надарила мне угол ребятишков…
— И то цена!
— А я, знаете-понимаете, тут Ноль Нолич Нолькин…
— Вот так фунт! Что ж, валенок ты худой, ветром их надуло с Кавказа?
— Ну-у… Ветер я сюда но путаю… Да пойди и дальшь такой глянец по части ребят, тебе и без того сколь почёта прибудет. А мне и пустого спасибочки за пазуху не положат. Но я не пообижусь. Даже не подумаю пустить обиду на душу, потому как всё путём. Каждому кулику — свою кочку. Такое монпансье и с трактором… Это тебе не фокус отбывать иль тазики пинать… Соображай же ты своей понималкой. В повтор захожу, трактор — сугубо мужская это линия. Мужска-а-я!
Хмыкнула я:
— Напрасно отсаживаешь…
Помолчала. Попросила с осторожностью:
— Держал бы язычок накороче… Лучше по-доброму ну чего не пойти в правление да не выхлопотать себе поручение? Возьмéшься учить, как работать на том тракторе. Как в холе держать. Не робь. Век не промучишься. Меня не тяжелей, что собаку натренировать…
Сполоснулся Валера мой до пояса.
Наладилась я вытирать со спины, что и раньше всякий раз делала, когда позывало подсластиться.
Видит такую мою заботу-ласку, говорит с усмешенькой:
— Не распускай, павушка, перья… Всё одно я твоему чоху не здравствую. Не суну свой единственный в наличности скворечник[8] в это рисковое ярмо.
— А как знаешь!
Хватила я его в досаде полотенцем по мослам. А обтирать не бросаю. Со злости до костей тру-терпужу.
— Только, — стращаю, — смотри. Доломаешься… Схлопочешь ещё от бабы шишку на горб. Вот сбегаю в правление к Петруне Золотых. Резоны твои отсталые кину ему в глаза. Попомни, пустоумник ты, ко́щее слово моё. Наведается он к те в загорбок. Покажет, как благое женино хотение в клещи брать!
Слушал мой да знай всё хорохорился. Всё скалился.
— Напугала! Не стало во мне и души! Да хоть к трём председателям иди…
— Ну и враг с тобой! Пойду!
Подмечаю, не в полной уверенности, надвое как-то заговорил:
— Ну и иди, иди… Что ещё?
— А то… Не красивит тебя бычиная упрямь. Ну как чёрт в ступе толкёт. Ничем его не усахарить… Не хошь своей волькой… В непременности вот пойду!
— Дорожка тебе мытым асфальтом!
Пошла раз.
Сдвига никакого.
Пошла два.
Копотуну моему на вид…
Ага, зачесал, где не чесалось…
Смерть до чего не хотел. А снял, а скинул-таки с себя пустую спесь. На попятки отступил.
В прицепщицы взял.
Как мой Валера ни мят крутыми долгими годами, всё одно не повыпустили годы из его рук силу. Не позасыпали пеплом жар в душе…
Только это в сев выедем красной зорькой за околицу, он тебе, ёлки-коляски, лабунится целоваться.
А я не будь простуха, проценты с такого дела стригу.
Заносит руку на плечо…
Я мигом эдак со смешком отшатнусь в бочок.
Глазами на руль:
